останавливаюсь на

доводах противников, которыми они хотят отделить божественное

право от права гражданского, и утверждают, что у верховных властей

имеется только последнее, а первое принадлежит всеобщей церкви;

ибо эти доводы столь легкомысленны, что не заслуживают

опровержения. Одного только не могу обойти молчанием: как жалко

они обманываются, когда для подтверждения этого возмутительного

мнения (прошу прощения за несколько . резкое слово) они приводят в

пример верховного первосвященника евреев, у которого когда-то

было право управления священными делами. Как будто

первосвященники не получили того права от Моисея (который, как мы

выше показали, один обладал верховной властью)! Решением его они

могли быть и лишены этого права; ведь он сам избрал не только

Аарона, но и сына его Елеазара и внука Финееса и дал им власть

управлять первосвященством; первосвященники сохранили ее

впоследствии, причем так, что они считались тем не менее

заместителями Моисея, т.е. верховной власти. Ибо, как мы уже

показали, Моисей никакого преемника на господство не избрал, но все

обязанности правителя распределил так, что потомки казались его

викариями и управляли государством так, как будто царь был в

отсутствии и не умирал. Затем, в период второго царства,

первосвященники получили неограниченное обладание этим правом

после того, как они вместе с первосвященством приобрели и право

верховной власти. Поэтому право первосвященства всегда зависело от

предписания верховной власти и первосвященники никогда им не

обладали иначе, как соединяя его с княжеским достоинством. Даже

более: право относительно священных вещей было у царей

неограниченное (как будет видно из того, что я скажу в конце этой

главы), кроме одного того, что им не позволялось трогать руками

употреблявшиеся в храме священные предметы, потому что все, кто

не вел своей родословной от Аарона, считались мирянами, что,

конечно, в христианском государстве не имеет никакого места. И

поэтому мы не можем сомневаться

253254

в том, что теперь священные дела (управление которыми требует

особых нравственных качеств, а не родовитости, вследствие чего те,

кто обладает властью, не устраняются от него, как миряне) зависят

единственно от права верховных властей и никто иначе, как по

доверенности или с согласия оных, не имеет права и власти управлять

ими, избирать служителей при них, определять и устанавливать

основы церкви и ее учение, судить о нравах и поступках благочестия,

отлучать кого-нибудь или принимать в церковь и, наконец, заботиться

о бедных. И обнаруживается (как мы уже доказали), что это не только

истинно, но и прежде всего необходимо для сохранения как самой

религии, так и государства; все ведь знают, как много значат в глазах

народа право и власть, касающиеся святыни, и насколько каждый

зависит от того, кто обладает ею; так что можно утверждать, что

больше всего господствует над умами тот, кому эта власть

принадлежит. Если, следовательно, кто желает отнять ее у верховных

властей, тот старается разделить правление, из чего необходимо

должны будут произойти, как некогда между еврейскими царями и

первосвященниками, споры и несогласия, которые никогда не могут

быть улажены. Более того: кто старается отнять это право у

верховных властей, тот (как мы уже сказали) пролагает себе дорогу к

власти. Ибо, что могут предписать верховные власти, если это право

за ними не признается? Решительно ничего — ни о войне, ни о каком

бы то ни было деле, если они обязаны ожидать мнения другого лица,

которое научило бы их, благочестиво или неблагочестиво то, что они

признали полезным, но, напротив, все лучше делается по решению

того, кто имеет право судить и решать, что благочестиво или

нечестиво, законно или незаконно. Примеры этого все века видели, я

приведу только один из них, служащий образчиком для всех. Так как

римскому первосвященнику это право было предоставлено

неограниченно, то он мало-помалу начал забирать всех королей под

свою власть, пока не достиг апогея господства; и все, что

впоследствии монархи, в особенности германские императоры, ни

предпринимали для уменьшения хоть сколько-нибудь его авторитета,

им ничего не удалось, но, напротив, они тем самым увеличили его во

много раз. И поистине то самое, что ни один монарх не мог сделать ни

огнем, ни мечом, церковники могли сделать одним только пером;

254255

даже только из этого легко познаются сила и мощь того авторитета и,

кроме того, то, как необходимо для верховных властей сохранить этот

авторитет за собой.

Если же мы пожелаем рассмотреть и то, что в предыдущей главе

отметили, то увидим, что и то немало также способствует выгоде

религии и благочестия; ведь мы видели выше, что хотя сами пророки

и были одарены божественной добродетелью, однако вследствие того,

что они были частными людьми, они своей свободой назидания,

обличения и упреков скорее раздражали, нежели исправляли, людей,

которые, однако, легко склонялись перед царскими увещаниями или

наказаниями; потом мы видели, что сами цари только по причине

того, что им это право не принадлежало неограниченно, весьма часто

отпадали от религии, а с ними почти и весь народ: известно, что и в

христианских государствах это случалось по той же причине весьма

часто. Но здесь, может быть, кто-нибудь спросит меня: «Кто же в

таком случае будет защищать по праву благочестие, если те, кто

обладает властью, захотят быть нечестивыми? Неужели и тогда они

должны считаться истолкователями его?» Но я в свою очередь спрошу

того: «А что если служители церкви (а они суть люди, и люди

частные, которым надлежит заботиться только о своих делах) или

другие, кому он желает присвоить право над священными делами,

захотят быть нечестивыми? Неужели и тогда их должно считать

истолкователями его?» Конечно, верно, что если те, кто обладает

властью, пожелают идти по пути удовольствия — имеют ли они право

над священными вещами или нет, — то все, как священное, так и

мирское, придет в худшее состояние; а еще скорее [это случится],

если какие-нибудь частные лица, взбунтовавшись, пожелают

защищать божественное право. Вследствие этого от отказа верховным

властям в этом праве решительно ничего не выигрывается, но,

наоборот, зло более умножается, ибо в результате они необходимо

(так же как и еврейские цари, которым это право не было

предоставлено неограниченно) оказываются нечестивыми и,

следовательно, вред и зло для всего государства из неопределенных и

случайных становятся определенными и необходимыми. Итак, будем

ли мы рассматривать существо предмета или безопасность

государства, или, наконец, возрастание благочестия, мы принуждены

утверждать, что божествен-

255256

ное право, или право над священными делами, безусловно зависит от

решения верховных властей и что они суть его толкователи и

защитники. Из этого следует, что те суть служители слова божьего,

кто, не роняя авторитета верховных властей, научают народ

благочестию, сообразуясь с тем, насколько оно по решению их

приноровлено к общественной пользе.

Остается теперь указать причину, почему всегда в христианском

государстве спорили об этом праве, менаду тем, однако, евреи,

насколько я знаю, никогда в нем не сомневались. Действительно,

могло бы казаться чудовищным, что всегда существовало сомнение о

предмете столь очевидном и столь необходимом и что верховные

власти никогда этим правом не обладали бесспорно, даже никогда [не

обладали им] без того, чтобы не было вреда для религии и большой

опасности от мятежей. Конечно, если бы мы не могли указать никакой

определенной причины этого явления, я легко согласился бы, что все

показанное мной в этой главе есть только теория или принадлежит к

роду тех измышлений, которые никогда не могут быть полезны. Но

для человека, рассматривающего самые зачатки христианской

религии, причина этого явления становится совершенно ясной,

именно: первыми учили христианской религии не цари, но частные

люди, привыкшие вопреки воле тех, кто обладает властью и

подданными кого они были, проповедовать в течение долгого времени

в частных собраниях, устанавливать духовные должности, управлять,

распределять и решать все сами, не обращая никакого внимания на

правительство. А когда по прошествии уже многих лет религия стала

вводиться в империи, то церковники должны были учить ей, как они

ее определили, самих императоров; благодаря этому они легко могли

добиться того, чтобы их признали учителями и истолкователями ее и,

сверх того, пастырями церкви и как бы наместниками бога; а чтобы

впоследствии христианские государи но могли присвоить себе этот

авторитет, церковники весьма хорошо оградили его, именно: запретив

вступать в брак высшим служителям церкви и верховному

толкователю религии. К этому, кроме того, присоединилось то

обстоятельство, что догматы религии довели до столь большого числа

и так смешали с философией, что верховный ее толкователь должен

был быть величайшим философом и богословом

256257

и заниматься многими бесполезными измышлениями, а это может

быть доступно только частным людям, обладающим большим

досугом. Но у евреев дело происходило совсем иначе, ибо церковь их

началась одновременно с государством и Моисей, неограниченно им

управлявший, научил народ религии, распределил священные

должности и выбрал служителей для них. От этого же, напротив,

вышло то, что у народа больше всего имел значение царский

авторитет и что право над священными делами принадлежало

главным образом царям. Ибо хотя после смерти Моисея никто

неограниченно не правил государством, однако право решения как

относительно священных дел, так и относительно остальных было в

руках князя (как мы уже показали). Затем, для того чтобы научаться

религии и благочестию, народ обязан был приходить к

первосвященнику не более как к верховному судье (см. Второзак.,

гл. 17, ст. 9, 11). Наконец, хотя у царей не было права, равного

Моисееву, однако почти всякое назначение и избрание на священную

должность зависело от их решений; ведь Давид предначертал

устройство всего храма (см. I Паралип., гл. 28, ст. 11, 12 и сл.); потом

он же избрал из всех левитов двадцать четыре тысячи для

псалмопения и шесть тысяч, из которых были избраны судьи и

чиновники, потом четыре тысячи привратников и, наконец, четыре

тысячи для игры на музыкальных инструментах (см. той же книги

гл. 23, ст. 4, 5). Далее он разделил их на отделы (и начальников их он

же назначил), чтобы каждый отдел в свое время, соблюдая очередь,

отправлял службу (см. ст. 6 той же главы). И священников разделил

он на столько же отделов, но, чтобы мне не перечислять всего

поодиночке, я отсылаю читателя к II Паралипоменон, гл. 8, где,

именно в ст. 13, говорится, что «богослужение, как его установил

Моисей, было отправляемо в храме по приказанию Соломона», а в

ст. 14 [говорится], что «сам он (Соломон) поставил отделения

священников на их службу и левитов и пр. по приказанию Давида,

мужа божественного». И, наконец, в ст. 15 историк свидетельствует,

что «не отступали они от царского предписания, данного

священникам и левитам, ни в чем, ни даже в управлении

сокровищами». Из всего этого и других историй о царях весьма ясно

следует, что вся религиозная практика и священная служба зависели

только от приказа царей. Но, сказав

257

выше, что они не имели права избирать, как Моисей, верховного

первосвященника, непосредственно спрашивать совета у бога и

осуждать пророков, которые пророчествовали при их жизни, я сказал

это только на том основании, что пророки в силу авторитета, который258

они имели, могли выбрать нового царя и дать позволение на

отцеубийство, а не потому, что царя, дерзнувшего сделать что-либо

против закона, можно было бы привлечь к суду и действовать против

него по праву *. Поэтому, если бы не было никаких пророков,

которые по особому откровению, не опасаясь, могли давать

позволение на отцеубийство, они имели бы право абсолютно на все —

как священное, так и гражданское. Поэтому современные верховные

власти, которые и не имеют пророков и не обязаны принимать их

(потому что они не подчинены еврейским законам), обладают этим

правом неограниченно, хотя бы они и не были безбрачными, и всегда

будут им обладать, лишь бы только