новому и опасному. Вследствие этого
государству нечего их опасаться, и они смогут быть и действительно
будут страшны не хорошим, а только дурным. Ведь, чем менее у них
сил для совершения преступления, тем более у них мощи для
обуздания зла. Ведь, не говоря уже о том, что всякое начинание они
могут подавить в зародыше (так как их коллегия постоянна), число их,
375376
для того, чтобы они отважились без страха перед ненавистью
обвинить и осадить каждого власть имущего; в особенности потому,
что голосование производится шарами и решение произносится от
имени всего совета.
§ 3. В Риме народные трибуны были постоянным учреждением;
однако они ничего не могли поделать с людьми вроде Сципиона.
Кроме того, они были обязаны самому сенату докладывать о тех
мерах, которые, по их мнению, являлись благотворными. Сенат же
часто проводил их таким образом, что плебс дарил свое расположение
тому, кого сами сенаторы менее всего опасались. К тому же,
направленный против патрициев, авторитет трибунов опирался на
расположение плебса, и всякий раз, как они созывали плебс, это было
похоже скорее на призыв к восстанию, чем на созыв совета. Подобные
недостатки не будут, конечно, иметь места в государстве, описанном в
пред. гл.
§ 4. Тем не менее синдики своим авторитетом могут только
обеспечить сохранение формы верховной власти и, следовательно,
воспрепятствовать нарушениям законов и обогащению в результате
преступлений; но никоим образом они не будут в состоянии добиться
того, чтобы не разрастались пороки, которые не могут быть
воспрещены законом, каковы те, в которые впадают люди под
влиянием праздности и следствием которых нередко бывает гибель
государства. Ведь люди, освободившись в мирное время от страха,
мало-помалу из диких варваров становятся цивилизованными, или
гуманными, а затем—изнеженными и косными; и каждый старается
превзойти других не доблестью, но блеском и роскошью. Так
начинают они презирать отечественные нравы и перенимать чужие,
т.е. рабствовать.
§ 6. Для избежания этих зол многие пытались издавать законы
против роскоши, но без успеха. Ведь со всеми законами, нарушение
которых не составляет несправедливости по отношению к другим
лицам, серьезно никто не считается; они не только не обуздывают
людских желаний и прихотей, но, наоборот, возбуждают их. Ведь мы
всегда стремимся к запрещенному и желаем недозволенного. И у
праздных людей всегда хватит сметки для обхода законов о
предметах, которые не поддаются безусловному запрещению, как-то:
о пирах, играх, украшениях и т.п., в которых дурно только
излишество, оцениваемое по состоянию каждого и поэтому
неопределимое всеобщим законом.
376377
§ 6. Итак, отсюда я прихожу к заключению, что с имеющимися
здесь в виду общими пороками, свойственными мирному времени,
следует бороться не прямо, но косвенно, закладывая именно такие
основы государства, благодаря которым большинство, конечно, не
будет стараться жить разумно (ибо это невозможно), но будет
руководиться аффектами, более полезными для государства. Поэтому
прежде всего нужно стремиться к тому, чтобы богатые сделались если
не бережливыми, то по крайней мере корыстолюбивыми. Ведь
несомненно, что если этот аффект корыстолюбия —
общераспространенный и постоянный — получит поддержку в
честолюбии, то большинство приложит все старания для не
сопряженного с бесславием увеличения своего состояния, чтобы тем
добиться почестей и избегнуть величайшего позора.
§ 7. И если мы вникнем в основы обеих аристократических форм
правления, изложенные мною в двух предшествующих главах, то
увидим, что к этому-то именно они и приводят. Ведь число правящих
в обеих настолько велико, что большинству богатых широко открыт
доступ к управлению и к приобретению почетных государственных
должностей. Если, далее (как мы сказали в § 47 гл. VIII), будет издано
постановление об исключении из патрицианского сословия тех
патрициев, долги которых превышают их имущество, и о
восстановлении в прежнем состоянии тех, которые потеряли свое
имущество вследствие несчастного стечения обстоятельств, то все, без
сомнения, постараются сохранить по возможности свое достояние.
Если же еще установить законом, чтобы патрициям и кандидатам на
почетные должности была присвоена отличительная одежда, то никто
из них не будет предпочитать чужеземные нравы отечественным (об
этом см. §§ 25 и 47 гл. VIII). Помимо всего этого, в каждом
государстве могут быть изысканы меры, отвечающие природе места и
народному характеру; прежде же всего следует заботиться о том,
чтобы подданные в большинстве случаев исполняли свой долг
добровольно, а не по принуждению закона.
§ 8. Ведь государство, вся задача которого сводится к тому, чтобы
руководить людьми страхом, скорее будет лишено пороков, чем
изобиловать добродетелью. Но руководство людьми должно быть
таким, чтобы им казалось, что ими не руководят, но что они живут по
своему усмотрению и свободному решению; поэтому только любовь
377378
к свободе, стремление приумножить свое состояние и надежда на
приобретение почетных государственных должностей должны
сдерживать их. Впрочем, статуи, триумфы и другие средства к
поощрению добродетели свидетельствуют скорее о рабстве, чем о
свободе. Рабам, а не свободным назначаются награды за добродетель.
Я знаю, правда, что все это оказывает наиболее сильное воздействие
на людей, стимулируя деятельность; но насколько верно, что
указанные отличия вначале достаются великим людям, настолько же
правильно, что впоследствии, с ростом зависти, их получают, к
великому недовольству всех хороших граждан, люди недостойные и
кичащиеся величиной своего богатства. Далее, те, которые хвастаются
триумфами и изображениями предков, будут считать себя
оскорбленными, если им не будет отдано предпочтение перед всеми
другими. Наконец, бесспорно то — остальное я обхожу молчанием, —
что равенству, с упразднением которого необходимо гибнет и общая
свобода, наносится смертельный удар, как только мужу, известному
своей доблестью, государственным законом будут назначены особые
почести.
§ 9. Изложив это, рассмотрим теперь, могут ли такие государства
быть повинны в своей гибели. Действительно, если и может какоелибо государство быть вечным, то таковым с необходимостью будет
[только] то, законы которого, однажды правильно установленные,
остаются ненарушимыми. Ведь законы (права — jura) — это душа
государства. Поэтому, если они сохраняются, то с необходимостью
сохраняется и государство. Законы же остаются незыблемыми только
в том случае, когда они защищаются и разумом, и общим для людей
аффектом; иначе, т.е. если законы опираются исключительно на
разум, они, конечно, бессильны и легко нарушаются. Но мы показали,
что основные законы обеих форм аристократической власти
согласуются с разумом и общим для людей аффектом; мы можем,
следовательно, утверждать, что именно эти государства необходимо
будут вечными— если вообще возможны таковые — или что они
могут погибнуть лишь в силу неизбежного рока, а не собственной
вины.
§ 10. Нам все еще может быть сделано такое возражение: пусть
даже изложенные в пред. гл. законы защищаются разумом и общим
для людей аффектом, тем не менее они могут иногда оказаться
бессильными. Ведь нет аффек-
378379
та, который не побеждался бы иногда другим, противоположным,
более сильным аффектом; ведь мы часто видим, что страх смерти
побеждается желанием чужой вещи. Обратившихся в бегство из
страха перед неприятелем не может остановить никакой другой страх,
но, чтобы избежать вражеского меча, они бросаются в реки или
устремляются в огонь. Итак, как бы ни было правильно организовано
государство, как бы ни были хорошо установлены законы, однако в
момент величайшей опасности для государства, когда всех, как это
обыкновенно бывает, охватывает какой-то панический страх, все, не
думая ни о будущем, ни о законах, считают приемлемым только то,
что внушает им страх; они обращают тогда свои взоры на человека,
прославленного победами, освобождают его от действия законов,
сами удлиняют (это самое худшее) срок его властвования и доверяют
его совести все государство; и несомненно, что именно это было
причиной гибели Римской империи. Чтобы ответить на такое
возражение, я говорю, во-первых, что в правильно организованном
государстве подобный страх возникает только по основательной
причине. Вследствие чего этот страх и вызванное им замешательство
нельзя приписать такой причине, которую могло бы устранить
человеческое благоразумие. Затем, следует заметить, что в той
республике, какую мы описали в предшествующих главах, не может
случиться того (согласно §§ 9 и 25 гл. VIII), чтобы слава о доблестях
какого-либо гражданина обратила на него взоры всех; он необходимо
будет иметь соперников, которые также имеют много приверженцев. —
Поэтому, если в государстве страх и произведет какое-нибудь
замешательство, то все-таки никто не сможет нарушить законы и
вопреки праву объявить кого-либо военным диктатором, без того
чтобы немедленно другие претенденты не начали спор, спор, для
прекращения которого придется волей-неволей обратиться к
установленному и всеми признанному праву и уладить дела
государства согласно существующим законам. Итак, я безусловно
могу утверждать, что как государство, власть над которым находится
у одного города, так в особенности государство, власть над которым
находится у многих городов, — вечны; они не могут ни распасться, ни
изменить свою форму по какой-либо внутренней причине.
379380
ГЛАВА XI
О ДЕМОКРАТИИ
§ 1. Наконец, мы переходим к третьей и всецело абсолютной форме
верховной власти, которую мы назовем демократической. Ее отличие
от аристократической состоит, как мы сказали, главным образом в
том, что в последней от одной только воли и свободного выбора
верховного совета зависит, кого сделать патрицием; так что никто не
имеет наследственного права голоса и права поступления на
государственные службы, как это имеет место при той форме
верховной власти, которую мы теперь описываем. Ведь все те,
которые родились от граждан или в пределах отечественной
территории или оказали важные услуги государству, или те, которым
закон по другим причинам предписывает пожаловать право
гражданства, — все они на законном основании притязают на право
голоса в верховном совете и право поступления на государственные
службы; и отказ им в этом возможен только вследствие [совершения]
преступления или бесчестия.
§ 2. Итак, если будет установлено законом, что только более
пожилые, достигшие определенного возраста, или только первенцы,
когда им позволит возраст, или вносящие государству определенную
сумму обладали бы правом голоса в верховном совете и правом
заниматься государственными делами, то, хотя при этом и может
случиться, что верховный совет будет состоять из меньшего числа
граждан, чем верховный совет аристократии, о котором мы говорили
выше, тем не менее такие государства следует назвать
демократическими, так как их граждане, предназначаемые для
управления государством, не избираются, как лучшие, верховным
советом, но определяются на это самим законом. И хотя при такой
системе подобные государства — где именно к правлению
предназначаются не лучшие, но разбогатевшие благодаря счастливому
стечению обстоятельств или первенцы, — по-видимому, уступают
аристократии, однако если принять во внимание практику или общие
свойства людей, то окажется, что дело сводится к тому же. Ведь
патриции всегда считают лучшими богатых [из числа] или своих
ближних родственников, или друзей. И, конечно, если бы с
патрициями дело обстояло так, что они избирали бы коллег
патрициев, будучи свободны от всякого аффекта и руководимы одним
380381
только стремлением к общему благу, то ни одна форма верховной
власти не выдержала бы сравнения с аристократической. Но, как в
более чем достаточной мере показал опыт, положение вещей
совершенно обратно этому, в особенности в олигархиях, где за
отсутствием соперников воля патрициев менее всего связана законом.
Ведь здесь патриции намеренно заграждают лучшим доступ в совет и
ищут себе таких товарищей по совету, которые ловят каждое их
слово; так что дела подобного государства обстоят гораздо хуже, ибо
избрание патрициев зависит от абсолютно свободной или не
связанной никаким законом воли отдельных лиц. Однако возвращусь
к начатому.
§ 3. Из сказанного в пред. § ясно, что мы можем различать
несколько видов демократии. Однако я не считаю нужным говорить о
каждом из них, но [скажу] только о том, где все без исключения
подчинены одним только отечественным законам и, кроме того,
своеправны (sui juris) и живут безупречно, обладают правом голоса в
верховном совете и правом поступления на государственную службу.
Я подчеркиваю: которые подчинены одним только отечественным
законам, чтобы устранить иностранцев, считающихся подданными
другого государства.
