со своей собственной твердой

солью. Отсюда, по его мнению, вытекает, что подобные поры

встречаются и в таких телах, которые не выталкивают из себя частиц

селитренного спирта. Точно так же автор не видит, какими явлениями

доказывается необходимость того особого тончайшего вещества,

которое Вы при этом допускаете; предположение это опирается у Вас

на одну лишь гипотезу о невозможности пустоты.

Что касается высказанных Вами соображений о причинах различия

во вкусе селитренного спирта и самой селитры, то автор говорит, что

это его не затрагивает. Замечания же Ваши о воспламеняемости

селитры и невоспламеняемости селитренного спирта предполагают,

по его мнению, Декартово учение об огне, которое не представляется

ему достаточно удовлетворительным.

Что касается экспериментов, которыми Вы хотели подтвердить

Ваше объяснение данного явления, то автор отвечает, что, во-первых,

хотя селитренный спирт и является селитрой по своей материи, но по

своей форме он отнюдь не есть селитра, ибо они в высшей степени

различны по

419420

своим качествам и свойствам, а именно: по вкусу, запаху, летучести,

способности растворять металлы, изменять цвет растений и т.п. Вовторых, если Вы говорите, что некоторые поднявшиеся вверх

частицы, соединившись вместе, образуют селитренные кристаллы, то,

по мнению г. Бойля, это объясняется тем, что вместе с селитренным

спиртом выталкиваются вверх огнем также и частицы селитры,

подобно тому как это бывает с сажей. В-третьих, относительно того,

что Вы говорите об эффекте очищения селитры от шлаков, автор

замечает, что этим «очищением от шлаков» селитра просто

освобождается от некоторой соли, похожей на обыкновенную

поваренную соль. Способность же селитры уноситься кверху и

застывать в виде кристалликов есть тоже свойство, общее ей со

многими другими солями и находящееся в зависимости от давления

воздуха и некоторых других причин, не имеющих никакого

отношения к разбираемому вопросу и подлежащих обсуждению в

другом месте. В-четвертых, то, что Вы утверждаете относительно

Вашего третьего эксперимента, может быть, по мнению автора,

произведено и над некоторыми другими солями. Все дело здесь в том,

говорит он, что зажженная бумага вызывает вибрацию хрупких и

твердых частиц соли и таким образом производит множество искр.

Далее, в § 5 Вы усматриваете со стороны благородного автора

некоторое порицание по адресу Декарта. Благородный автор полагает,

что в этом вопросе порицания заслуживаете скорее Вы сами. Он

говорит, что имел в виду вовсе не Декарта, а Гассенди и других,

приписывающих селитренным частицам цилиндрическую форму,

тогда как в действительности она призматическая. При этом речь идет

здесь только о видимых формах (visibiles figurae).

На возражения Ваши против §§ 13-18 автор замечает, что он

написал это главным образом с целью показать и утвердить значение

химии для подтверждения механических принципов философии. Ибо

до сих пор никто еще не излагал и не разбирал этого вопроса с

должной ясностью. Наш Бойль принадлежит к числу тех, которые не

настолько полагаются на свой разум (Ratio), чтобы не желать

соответствия между явлениями и разумом. Кроме того, он проводит

большое различие между случайными экспериментами, в которых мы

не знаем, какие факторы

420421

здесь действуют и что вносит каждый из них, и такими

экспериментами, где точно известно, с какими именно факторами мы

имеем дело. Дерево есть тело гораздо более сложное, чем тот предмет,

о котором трактует автор. Что же касается кипения обыкновенной

воды, то в этом случае огонь присоединяется извне, чего мы не имеем

в нашем опыте над произведением звука. Далее, причина перехода

зеленого цвета растений во многие другие цвета еще не известна;

эксперимент же над изменением цвета в результате подливания

селитренного спирта выясняет, что это происходит вследствие

изменения частиц. Наконец, автор замечает, что селитра не имеет ни

дурного, ни приятного запаха: дурной запах она приобретает только в

растворе, при отвердении же она теряет его.

На замечания Ваши по поводу § 25 (остальные, по его словам,

вовсе его не затрагивают) автор отвечает, что он пользовался

принципами эпикурейцев, которые утверждают, что движение

присуще частицам искони: ведь надо же было воспользоваться какойнибудь гипотезой для объяснения явления. Однако он вовсе не делает

эпикурейскую гипотезу своей, но только применяет ее для защиты

своих взглядов против химиков и школьной рутины, показывая лишь,

что рассматриваемое явление может быть достаточно хорошо

объяснено при помощи упомянутой гипотезы. На замечания Ваши

относительно неспособности чистой воды растворять твердые

частицы наш Бойль возражает, что, по неоднократному наблюдению и

утверждению химиков, чистая вода растворяет щелочные соли скорее,

чем что-либо другое.

Что касается замечаний Ваших относительно текучести и

твердости, то автор еще не имел времени проверить их, Все

вышесказанное я передал Вам для того, чтобы не задерживать долее

наших сношений и научных бесед с Вами.

Затем убедительнейше прошу Вас быть снисходительным к

отрывочности и бессвязности моего изложения и отнести это скорее

на счет моей поспешности, чем на счет умственных способностей

знаменитого Бойля. К тому же все изложенное почерпнуто мною из

простой товарищеской беседы с автором, а не из письменного и

методического возражения. Этим же, без сомнения, объясняется и то

обстоятельство, что из всего им высказанного от меня

421422

могло ускользнуть многое — быть может, наиболее важное и

утонченное. Итак, всю ответственность я принимаю на себя, вполне

освобождая от нее господина Бойля.

Теперь перейду к нашим личным делам. И здесь да позволено мне

будет спросить Вас прежде всего о том, закончили ли Вы то столь

большой важности сочинение Ваше, в котором Вы трактуете о

происхождении вещей (primordium recum) и их зависимости от

первопричины, а также об усовершенствовании нашего разума 47. Не

подлежит сомнению, дорогой друг, что нет книги, которая доставила

бы своим появлением большее удовольствие людям истинно ученым и

просвещенным, чем такого рода трактат. Человек Вашего ума и

дарования, естественно, должен стремиться к такого рода

исследованиям, а не к тому, что нравится модным теологам нашего

времени, которые заботятся больше о своих собственных выгодах, чем

об истине. Итак, заклинаю Вас узами нашей дружбы и обязанностью

умножать и распространять истину — не скрывайте от нас того, что

Вы написали по этим вопросам. Если же Вас удерживает от

опубликования этого труда что-нибудь более важное и мною не

предусмотренное, то убедительнейше прошу Вас не отказать мне по

крайней мере в присылке письменного извлечения, за что я буду Вам

крайне благодарен.

Ученейший Бойль опубликует в скором времени другие свои

исследования, которые я перешлю Вам в знак моей благодарности;

при этом я опишу Вам всю организацию нашего королевского

общества, в котором я состою одним из двадцати членов совета и

занимаю должность одного из двух секретарей.

На этот раз недостаток времени не позволяет мне распространиться

о многом другом. Рассчитывайте с моей стороны на верность, к какой

только способна честная душа, и располагайте моей готовностью ко

всяким услугам, какие будут в моих слабых силах. Затем,

достойнейший муж, остаюсь всецело преданный Вам

Генрих Ольденбург.

Лондон, апреля 3 дня 1603 г.

422423

ПИСЬМО 12 48

Ученейшему и высокоопытному

мужу Людовику Мейеру, доктору философии и медицины

от Б. д. С.

О природе бесконечного 49

Любезнейший друг!

Я получил оба Ваши письма: одно от 11 января (1663 г.),

переданное мне другом NN 60, другое — от 26 марта, пересланное

каким-то неизвестным другом из Лейдена. И то, и другое доставило

мне величайшее удовольствие; особенно приятно было мне узнать,

что у Вас все благополучно и что Вы часто вспоминаете обо мне.

Затем примите мою глубочайшую благодарность за Вашу

благосклонность и за то уважение, которое Вы мне постоянно

выказываете. Прошу Вас верить, что я не менее предан Вам, что я и

постараюсь доказать по мере моих слабых сил при первой же

возможности. Чтобы положить этому начало, попытаюсь ответить на

те вопросы, которые Вы предлагаете мне в Ваших письмах. Вы

просите, чтобы я поделился с Вами результатами моих размышлений

о бесконечном. Исполню это весьма охотно.

Вопрос о бесконечном всегда считался всеми в высшей степени

затруднительным и даже неразрешимым. Происходило это оттого, что

не делали различия между тем, что бесконечно по самой своей

природе или в силу самого своего определения, и между тем, что не

имеет никаких границ не в силу своей сущности, а в силу своей

причины. Далее, не делалось различия и между тем, что бесконечно,

потому что не имеет никаких границ, и тем, части чего не могут быть

выражены никаким числом, хотя мы и имеем здесь некоторый

максимум и некоторый минимум [между которыми заключены все

части]. Наконец, не проводилось различия и между тем, что можно

постигать только интеллектом (intelligere), по не воображением, и тем,

что может быть также представляемо и в воображении (imaginari).

Если бы все это было принято во внимание, говорю я, то вопрос этот

не представлял бы такой бездны трудностей,

423424

Всем было бы ясно, какого рода бесконечное не может быть разделено

на части или не может иметь никаких частей, и какого рода

бесконечное, напротив, допускает это без всякого противоречия.

Далее, выяснилось бы и то, о каком бесконечном можно без всякого

противоречия утверждать, что оно больше другого бесконечного, и

какое бесконечное не может так мыслиться. Все это будет ясно из

нижеследующего.

Однако прежде всего скажу несколько слов о следующих четырех

понятиях: о субстанции, модусе, вечности и длительности (duratio).

Относительно субстанции я должен заметить следующее: во-первых,

что существование принадлежит к самой ее сущности, т.е. что из

одной только ее сущности и определения следует, что она существует.

Если мне не изменяет память, я уже доказывал Вам это устно, без

помощи других положений. Во-вторых, как это следует из

предыдущего, не может быть нескольких субстанций одной и той же

природы, но лишь одна. В-третьих, наконец, всякая субстанция не

может мыслиться иначе, как бесконечною. Состояния (affectiones) же

субстанции я называю модусами, определение которых, поскольку

оно не есть само определение субстанции, не может заключать в себе

существования. Поэтому хотя они и существуют, но мы можем

мыслить их и несуществующими, откуда, далее, следует, что если мы

примем в соображение только сущность модусов, а не порядок всей

природы в целом (ordo totius Naturae) 81, то из того, что они сейчас

существуют, мы не можем заключать о том, будут ли они

существовать или не существовать в будущем и существовали они

или нет в прошедшем. Из всего этого явствует, что существование

субстанции мыслится нами как нечто принципиально иное, чем

существование модусов. Отсюда происходит различие между

вечностью и длительностью. Ибо .посредством длительности мы

можем выражать только существование модусов; существование же

субстанции — посредством вечности, т.е. бесконечного наслаждения

существованием, или бытием (per aeternitatem, hoc est infinitam

existendi sive, invita latinitate, essendi fruitionem) 52.

Из всего этого явствует, что, когда мы обращаем внимание (как это

очень часто бывает) только на сущность модусов, а не на весь порядок

природы, мы можем по произволу определять их существование и

длительность, мыс-

424425

лить эту длительность то большей, то меньшей и делить ее на части, и

все это без того, чтобы тем самым разрушить имеющееся у нас

понятие модусов. Вечность же и субстанция (так как их можно

мыслить не иначе, как бесконечными) не допускают по отношению к

себе ничего подобного без того, чтобы мы вместе с тем не разрушили

их понятие. Поэтому просто болтают (чтобы не сказать:

сумасбродствуют) те, которые полагают, что протяженная субстанция

составлена из частей или тел, реально отделенных друг от друга. Ибо

это все равно, как если бы кто-нибудь старался простым соединением

и нагромождением многих кругов составить квадрат или треугольник

или еще что-нибудь, всей своей сущностью отличное от круга.

Поэтому само собой рушится сплетение аргументов, которыми

философы обыкновенно пытаются доказать конечность протяженной

субстанции, ибо все эти аргументы предполагают телесную

субстанцию составленной из частей. Подобным же образом и другие,

после того как они