мое

разумение. Чтобы бог знал о том или другом действии, сам определил

его, сам участвовал в его выполнении и не ведал зла, заключающегося

в- этом действии, не знал исхода этого действия, — все это кажется

мне совершенно немыслимым в боге. Представим себе, например, что

я при содействии бога вступаю в супружеские отношения с моею

женой. Акт этот есть нечто положительное, и, следовательно, бог

имеет о нем вполне ясное знание. Но если я злоупотребляю этим

актом и вопреки обещанной верности и данной мною клятве вступаю

в отношения с чужой женой, то акт этот уже сопровождается злом.

Что же будет в данном случае отрицательным по отношению к богу?

Самый акт совокупления не может быть чем-то отрицательным, и,

поскольку он положителен, сам бог принимает в нем участие.

Следовательно, зло, сопровождающее этот акт, должно состоять

только в том, что я вопреки собственному обету и божьему

запрещению вступаю в отношения с чужой женой, с которой не

должен был делать этого. Возможно ли теперь допустить, чтобы бог

знал наши поступки, сам им содействовал и тем не менее пребывал в

неведении относительно того, с кем именно мы совершаем данный

поступок; тем более, что ведь он участвует в нем также и со стороны

той женщины, с которой я вступаю в сношения. Допустить это

относительно бога, как мне кажется, весьма трудно. Возьмем теперь

акт убийства. Поскольку это есть положительный акт, сам бог

принимает в нем участие. Но, согласно Вашему допущению, ему

неизвестен результат подобного действия, т.е. уничтожение некоего

существа и разрушение создания божьего. Это было бы

464465

то же, как если бы он не знал своих собственных деяний (однако

боюсь, что я плохо понял Вашу мысль, ибо ум Ваш слишком

проницателен, чтобы впасть в столь крупное заблуждение). Быть

может, впрочем, Вы скажете, что все указанные мной действия вполне

хороши и не сопровождаются никаким злом. Но тогда я не понимаю,

что же Вы называете злом, которое связано с лишением более

совершенного состояния. Кроме того, в этом случае весь мир очутился

бы в состоянии вечного и непрерывного замешательства, и мы, люди,

уподобились бы животным.

Посудите сами, насколько может быть полезно миру подобное

учение!

Вы отвергаете общепринятые взгляды на человека и приписываете

каждому столько совершенства, сколько даровал для его деятельности

сам бог. Но это я могу понять только в том смысле, что нечестивые

своими действиями точно так же служат богу, как и праведные.

Почему? Потому, что ни те, ни другие не могут произвести более

совершенных поступков, чем сколько им было даровано сущности,

которая и обнаруживается в их действиях. Не разрешаете Вы для меня

этого вопроса и вторым своим ответом, говоря, что, «чем больше

какая-нибудь вещь заключает в себе совершенства, тем больше она

имеет также и божественности и тем в большей степени она выражает

собою совершенство бога. А так как праведники заключают в себе

неизмеримо больше совершенства, чем нечестивые, то качества этих

последних не могут идти в сравнение с качествами праведников. Ибо

нечестивые являются всего лишь орудием в руках мастера, которое

служит бессознательно и, служа, изнашивается, тогда как праведники

в противоположность этому служат сознательно и, служа, делаются

более совершенными». Относительно тех и других верно, однако, то,

что они делают все, что могут: насколько один проявляет больше

совершенства, чем другой, настолько более сущности им получено. Не

значит ли это, что нечестивые со своим незначительным

совершенством точно так же служат богу, как благочестивые? Ибо,

согласно Вашему допущению, бог и не требует от нечестивых ничего

большего, иначе он вложил бы в них больше сущности; однако же он

не дал им более сущности, чем сколько . проявляется в их действиях,

следовательно, он от них

465466

ничего большего и не желает. Если же каждый делает в своем роде не

более и не менее, чем сколько хочет бог, то почему же делающий

мало — однако столько, сколько требует от него бог, — не мог бы

быть столь же приятен богу, как и праведники?

Вы полагаете, что зло, которое сопровождает наши необдуманные

поступки, лишает нас более совершенного состояния. Сдерживая же

свою волю в пределах нашего разума, мы — как Вы говорите — не

только сохраняем свое совершенство, но становимся, служа богу, еще

более совершенными. Мне кажется, что здесь есть некоторое

противоречие: если мы настолько зависимы от бога, что не в

состоянии проявить ни больше, ни меньше совершенства, чем сколько

нами получено сущности, т.е. сколько того пожелает бог, то как же мы

можем сделаться посредством необдуманности худшими, а

посредством предусмотрительности лучшими? Таким образом, Вы,

по-видимому, признаете, что если человек таков, каким Вы его

описываете, то нечестивые служат богу своими делами так же, как

праведники своими, а, следовательно, все мы являемся по отношению

к богу столь же зависимыми, как элементы, растения, камни и т.п. Но

к чему же тогда служит наш ум? К чему наша способность сдерживать

нашу волю в пределах нашего разума? Чего ради вложен в нас этот

порядок?

С другой стороны, — взгляните, пожалуйста, чего мы при таких

условиях лишаемся! Мы лишаемся тех полных благоговения и

серьезности размышлений, которые делают нас более совершенными

согласно закону божественного совершенства и сообразно тому

порядку, который заложен в нас богом в целях нашего

усовершенствования. Лишаемся молитвы и воздыханий, обращенных

к богу, в которых мы так часто черпаем необыкновенное

подкрепление. Лишаемся всей религии, всех надежд и радостей,

которых мы ожидаем от молитвы и религии.

Если бог даже не ведает о творящемся зле, то тем невероятнее,

чтобы он его наказывал. Но каковы же будут тогда основания для

того, чтобы я с жадностью не предался всевозможным

мошенничествам, если только я могу избежать приговора судьи? Ради

чего я воздержусь от приобретения богатств нечестными средствами?

Отчего не стану творить без различия все, что мне вздумается,

руководясь влечениями моей плоти? Вы скажете: оттого,

466467

что добродетель должна быть нами любима ради самой себя. Но как

могу я любить добродетель? Мне не дано для этого достаточно

сущности или совершенства. И если я могу найти такое же

удовлетворение в чем-нибудь другом, то ради чего же стану я

сосредоточивать свои силы на том, чтобы удерживать свою волю в

пределах своего разума? Почему я не сделаю того, к чему влекут меня

мои страсти? Почему не убью тайно человека, который почему-либо

является мне помехой, и т.п.? Вот какой простор открылся бы всем

нечестивым и всякому злодеянию! Мы уподобились бы деревянным

чурбанам, а действия наши — движениям заведенных часов.

Из высказанных Вами мнений меня сильно удручает еще одно:

будто говорить о грехах наших против бога можно не иначе, как в

условном смысле. К чему же тогда служит дарованная нам

способность сдерживать нашу волю в границах нашего разума, если,

нарушая эти границы, мы тем не менее не совершаем греха против

установленного порядка? Вы возразите, быть может, что это не есть

грех против бога, что это касается только нас самих, ибо грешить в

собственном смысле слова против бога, значило бы совершить чтонибудь вопреки его воле, что, по Вашему мнению, совершенно

невозможно, следовательно, невозможен и грех. Между тем

необходимо признать за истину одно из двух: или бог хочет наших

грехов, или не хочет. Если хочет, то каким образом по отношению к

нам это может быть злом? Если же не хочет, то, согласно Вашему

мнению, этого вовсе не случилось бы. Пусть это будет, как Вы

говорите, нелепостью, однако допустить нелепости, отмеченные мной,

было бы прямо в высшей степени опасно. Кто знает, быть может,

тщательное изыскание даст нам возможность найти средство для

примирения всех этих противоречий?

Этим я заканчиваю рассмотрение Вашего письма с точки зрения

первого из моих общих правил. Но прежде чем приступлю к

рассмотрению его с точки зрения второго правила, коснусь еще двух

пунктов, имеющих отношение к Вашему письму и изложенных Вами

в [схолии к] теореме 15 1-й части «Основ». Во-вторых, Вы

утверждаете, что «мы можем сдерживать нашу способность желания и

суждения в пределах нашего разума» 102, с чем я, безусловно, не могу

согласиться. Если бы это было верно, то, конечно, из бесчисленного

множества людей нашелся

467468

бы хоть один человек, который показал бы эту способность на деле.

Но всякий может убедиться из собственного опыта, что, как бы

человек ни напрягал свои силы, подобная цель останется

недостижимой. Если же кто-нибудь может еще сомневаться в этом, то

пусть спросит себя: сколько раз вопреки его разуму страсти

побеждали его разум, хотя бы он противопоставлял им все свои

усилия? Быть может, Вы скажете, что если мы этого не достигаем, то

не потому, чтобы это было невозможно, а потому, что мы не

прилагаем достаточных стараний. Отвечу, что если бы это было

возможно, то из многих тысяч людей нашелся бы но крайней мере

один, который мог бы похвалиться тем, что не впадал в заблуждения,

но из всех людей не существует и не существовало ни одного такого

человека. А можно ли привести в подтверждение этого какие-либо

более надежные доказательства, чем примеры? Если бы попадались

хотя бы изредка такие люди, то это было бы доказательством в Вашу

пользу; но так как нет ни одного, то и нет никакого доказательства.

Вы возразите мне, что если возможно один раз избежать ошибки

путем приостановки своего суждения и путем удержания своей воли в

пределах своего разума, то почему, приложив все свое старание, я не

смог бы поступать так постоянно? Отвечаю: я не усматриваю, что в

настоящее время мы обладаем силами, необходимыми для того, чтобы

быть в состоянии всегда поступать таким же образом. Какой-нибудь

один раз я могу, напрягши все свои силы, пройти в один час

расстояние в две мили, но я не в состоянии проделывать это

постоянно. Точно так же на один раз благодаря величайшему усилию

я могу уберечься от ошибки, но у меня не хватит сил, чтобы делать

это постоянно. Для меня очевидно, что первый человек вышел из рук

своего совершенного творца одаренным такого рода силами, но (в

этом я согласен с Вами), недостаточно используя их или

злоупотребляя ими, он лишился того совершенного состояния,

которое позволяло ему делать то, что до этой утраты находилось

вполне в его власти. Если бы я не опасался быть слишком

пространным, я мог бы подтвердить это многими доводами. В этом

же, я полагаю, заключается вся суть Священного Писания, которое

потому и должно так почитаться нами; тем более, что проповедуемое

им учение согласуется с показаниями нашего естественного разума;

468469

ибо оно говорит, что падение наше из первобытного совершенства

произошло вследствие нашей необдуманности. Что может быть

необходимое, чем исправление этого падения, поскольку это

возможно? И единственная цель Священного Писания в том именно и

состоит, чтобы возвратить падшего человека к богу.

Во-вторых, в [схолии к] теореме 15 1-й части «Основ» Вы

утверждаете, что ясное и отчетливое понимание вещей противоречит

человеческой природе 103, откуда Вы в конце концов заключаете, что

гораздо лучше соглашаться хотя бы с тем, что является смутным, и

таким образом развивать свою свободу, чем быть постоянно

индифферентным и оставаться на низшей ступени свободы. Неясность

этого заключения мешает мне согласиться с ним. Ведь приостановка

суждения сохраняет нас в том состоянии, в котором Вы вышли из рук

творца, тогда как соглашаться с том, что является смутным, есть то же

самое, что соглашаться с вещами, непонятными нам, а поступая таким

образом, мы одинаково легко можем дать свое согласие на ложное,

как и на истинное. Если же (как говорит где-то Декарт)