выразил другими словами Ваши мысли, которые
представляются мне почти не чем иным, как [голыми]
доказательствами. Поэтому меня в высшей степени удивило то, что
Л. Мейер говорит в «Предисловии», а именно, что это еще не есть
Ваши собственные воззрения, но что Вы считали себя обязанным
изложить это в таком виде Вашему ученику, которому Вы обещали
преподавать философию Декарта, но что сами Вы придерживаетесь
совершенно другого мнения как о боге, так и о душе и в особенности
о воле, присущей душе. В этом «Предисловии» говорится также о том,
что Вы в скором времени собираетесь издать эти «Метафизические
мысли» в расширенном виде. И того и другого я горячо желаю 106, ибо
ожидаю от этого чего-нибудь необыкновенного. Впрочем, не в моих
привычках расхваливать кого-нибудь в лицо.
Я написал Вам все это с полной искренностью, проникнутый
неподдельной дружбой, имея в виду только раскрытие истины, как Вы
сами того просили в письме своем. Извините за излишнюю, хотя и
невольную пространность. Ответив на все это, Вы в высшей степени
обязали бы меня. Что же касается Вашего желания писать на том
языке, в котором [Вы] воспитаны, то я не могу отказать Вам в этом,
если только это будет латынь или французский язык; однако на этот
раз я просил бы Вас ответить на том же самом языке, так как на нем я
474475
вполне хорошо понял Вашу мысль и, быть может, по-латыни я не
пойму Вас столь ясно. Вы весьма обязали бы меня этим, за что я
навсегда пребуду, господин мой, преданным и готовым к услугам
Виллемом ван Блейенбергом.
Дордрехт, 16 января 1665 г.
В ответе Вашем я желал бы найти более подробное наставление
относительно того, что Вы собственно разумеете под отрицанием в
боге.
ПИСЬМО 21 107
Высокоученому и высокопочтенному
мужу Виллему ван Влейенбергу
от Б. д. С.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Когда я прочитал первое Ваше письмо, мне казалось, что мы почти
согласны в наших воззрениях. Но из второго письма, полученного
мною 21-го числа сего месяца, я увидел, что дело обстоит далеко не
так и что мы расходимся но только в том, что составляет более
отдаленные выводы из первых принципов, но и в самих этих первых
принципах, так что я почти потерял надежду на то, что обмен
письмами сможет дать нам что-нибудь поучительное друг для друга.
Я вижу, что никакое доказательство, как бы прочно оно ни было
установлено согласно законам доказательства, не имеет для Вас
никакого значения, раз оно не согласуется с тем толкованием, которое
Вы сами или знакомые Вам теологи придают Священному Писанию.
Конечно, раз Вы принимаете, что бог говорит через Священное
Писание яснее и действительнее, чем через свет естественного разума,
которым он тоже наделил нас и который [свет] он непрерывно
поддерживает своею божественною мудростью в крепком и
неиспорченном состоянии, — Вы имеете полное основание
475476
ум перед взглядами, которые Вы приписываете Священному
Писанию; я и сам на Вашем месте не мог бы поступить иначе. Но что
касается меня, то я открыто и без всяких обиняков заявляю, что я не
понимаю Священного Писания, несмотря на то, что я употребил
несколько лет на его изучение. А так как для меня несомненно, что раз
достигнув какого-нибудь прочного доказательства, я уже но могу
прийти к таким мыслям, которые бы могли когда-либо заставить меня
усомниться в этом доказательстве, то я вполне успокаиваюсь на том,
что показывает мне мой разум, без всякого опасения насчет того, что я
мог бы обмануться в этом или что этому могло бы противоречить
Священное Писание, хотя бы я и не исследовал его, ибо истина но
может противоречить истине, как я это ясно высказал уже в моем
«Приложении» (не могу указать главу 108, так как здесь, в деревне, не
имею книги под руками). И даже в том случае, если бы я когда-нибудь
открыл, что какой-нибудь плод моего естественного разума ложен, он
все-таки сделал бы меня счастливым, поскольку я наслаждаюсь им. И
свою жизнь я стараюсь проводить не в печали и воздыханиях, но в
спокойствии, радости и весельи, поднимаясь с одной ступеньки на
другую, более высокую. При этом я признаю (и это доставляет мне
высочайшее удовлетворение и величайшее душевное спокойствие),
что все совершается могуществом всесовершеннейшего существа и
его неизменным решением (decretum).
Возвращаясь к Вашему письму, я должен высказать Вам сердечную
благодарность за то, что Вы вовремя открыли мне Ваш способ
философствования, по я отнюдь не могу поблагодарить Вас за те
произвольные заключения, которые Вам угодно было вывести из
моего письма. Какие данные, скажите пожалуйста, дает мое письмо
для того, чтобы Вы могли приписывать мне мнения вроде того, что
люди подобны животным, что они умирают и погибают по образу
животных, что дела наши неприятны богу и т.п. (правда, в этом
последнем пункте мы с Вами всячески расходимся, потому что я могу
понять Вас только в том смысле, что бог наслаждается нашими
делами, как кто-нибудь достигший своей цели радуется тому, что чтонибудь удалось согласно его желанию). Что касается меня, то я,
действительно, ясно сказал, что праведники служат богу и, постоянно
служа ему, делаются
476477
более совершенными, и что они любят бога. Неужели это значит
уподоблять их животным или утверждать, что они погибают, как
животные, или, наконец, что дела их не нравятся богу?
Если бы Вы вчитались в мое письмо с большим вниманием, то Вы
ясно увидели бы, что разногласие наше сводится к следующему:
сообщает ли бог как бог, т.е. [понимаемый] в абсолютном смысле
(absolute), без приписывания ему каких бы то ни было человеческих
атрибутов, праведникам те совершенства, которые они приобретают
(как это мыслю я), или же [он делает это] как судья (как утверждаете
Вы)? Допустив последнее, Вы начинаете защищать нечестивых,
говоря, что, согласно божественному постановлению (decretum), они
делают все, что могут, и служат богу наравне с праведниками. Но это
отнюдь не может быть признано следствием, вытекающим из
сказанного мной: ибо бога я не представляю наподобие судьи, а
потому поступки я оцениваю, исходя из качества самого поступка, а
не из способности того лица, которое совершает этот поступок, и
награда, которая следует за поступком, вытекает из него столь же
необходимо, как из природы треугольника следует, что сумма трех
углов его должна быть равна двум прямым. Это будет понятно
всякому, кто обратит внимание на то, что наше величайшее
блаженство состоит в любви к богу и что любовь эта с
необходимостью проистекает из познания бога, которое нам столь
решительно рекомендуется. А это может быть легко доказано в общем
виде, если только вникнуть в природу божественного повеления
(decretum), как я это объяснил в моем «Приложении». Однако
признаюсь, что люди, смешивающие божественную природу с
человеческой, весьма мало способны к уразумению этого.
На этом я собирался было закончить мое письмо, чтобы не
утруждать Вас предметами, которые (как это ясно из весьма
благочестивого прибавления, прикрепленного к концу Вашего
письма) 109 служат только для шутки и смеха, но не приносят никакой
пользы. Но, чтобы не оставить без всякого ответа Вашу просьбу, я
перейду к разъяснению выражений «отрицание» и «лишение», а также
вкратце приведу то, что необходимо для более ясного понимания
моего предыдущего письма.
Итак, прежде всего скажу, что «лишение» (privatio) не есть акт
лишения (privandi actus), но всего лишь
477478
простое неимение [или отсутствие чего-нибудь] (carentia), неимение,
которое само по себе есть ничто: ведь это только рассудочное понятие
(ens rationis) или модус мышления, который мы образуем, когда
сравниваем вещи друг с другом. Так, например, мы говорим, что
слепой лишен зрения, ибо мы легко можем представить себе его
зрячим, потому ли, что сравниваем его с другими людьми, которые
обладают зрением, или потому, что сравниваем его теперешнее
состояние с прошедшим, когда он действительно видел. И вот,
рассматривая этого человека таким способом, т.е. сравнивая его
природу с природой других или с его собственной прежней природой,
мы и утверждаем, что зрение принадлежит к его природе, и потому
говорим, что он его «лишен». Но если принять в соображение веление
(decretum) бога и его природу, то мы увидим, что утверждать об этом
человеке, что у него «отнято» зрение, можно не с большим
основанием, чем если бы вы утверждали это о камне, ибо в этом
случае приписывать зрение этому человеку было бы не меньшим
противоречием, чем приписывать зрение камню. Ведь человеку этому
свойственно и присуще только то, что уделено ему божественным
разумом и волей. Вот почему бог столь же мало является причиной
отсутствия зрения у этого человека, как и причиной отсутствия зрения
у камня: это отсутствие зрения есть только отрицание (negatio).
Подобным же образом, когда мы рассматриваем природу человека,
который подпал под власть чувственного влечения, и сравниваем его
теперешнее стремление с тем стремлением, которое имеется у
праведников, или с тем, которое было у него самого в другое время,
— то мы утверждаем, что человек этот «лишен» лучшего стремления,
так как предполагаем, что ему надлежало бы иметь стремление к
добродетели. Но если бы мы приняли в соображение природу
божественного веления (decretum) и божественного разума, то мы не
могли бы сказать этого, ибо с этой точки зрения в данное время
лучшие стремления принадлежат природе этого человека не более,
чем природе дьявола или камня. Таким образом, с этой точки зрения
лучшее стремление не есть «лишение», но отрицание. Итак, лишение
заключается в том, что относительно какой-нибудь вещи отрицается
нечто такое, что, по нашему мнению, принадлежит к ее природе;
отрицание же состоит в том, что относительно какой-нибудь вещи
нечто отрицается на том основании,
478479
что это не принадлежит к ее природе. Отсюда ясно, почему
стремление Адама к земным вещам было злом только с точки зрения
нашего разума, но не с точки зрения разума божественного. Ибо хотя
бог и знал как прежнее, так и настоящее состояние Адама, он
вследствие этого не считал, что Адам «лишен» своего прежнего
состояния, т.е. бог не думал, что прежнее состояние принадлежит к
природе Адама: ведь если бы бог так и думал, он мыслил бы нечто
вопреки своей воле, т.е. вопреки своему собственному уму.
Если бы Вы как следует поняли все это и вместе с тем обратили бы
внимание на то, что я не признаю той свободы, которую Декарт
приписывает душе (о чем от моего имени свидетельствует в
Предисловии Л. Мейер), то Вы не нашли бы в моих словах ни
малейшего противоречия. Однако я вижу, что я поступил бы гораздо
благоразумнее, если бы в первом моем письме ответил Вам словами
Декарта и сказал бы, что мы не можем знать, каким образом наша
свобода и все, с нею связанное, согласуется с предвидением и
свободой бога (как я это сделал в различных местах
«Приложения»)110, так что мы не находим никакого противоречия
между божественным творчеством и нашей свободой, так как мы не в
состоянии постигнуть, каким образом бог сотворил вещи и (что одно
и то же) каким образом он их поддерживает и сохраняет. Но я
полагал, что Вы читали Предисловие, и думал, что, не дав Вам
чистосердечного ответа, я согрешил бы против дружбы, которую я
Вам искренне предложил. Впрочем, это не столь важно.
Однако так как я вижу, что Вы до сих пор еще недостаточно
поняли мысль Декарта, то я попрошу Вас обратить внимание на
следующие два пункта:
Во-первых, ни я, ни Декарт никогда не говорили, что
принадлежностью нашей природы является удерживание нашей воли
в границах нашего разума. Сказано было только, что
