бог дал нам
ограниченный разум и неограниченную волю, однако так, что мы не
знаем, ради какой цели он нас создал. Далее, что эта неограниченная
или совершенная воля не только делает нас более совершенными, но
что она (как я покажу Вам ниже) весьма необходима нам.
Во-вторых, свобода наша заключается не в случайности и не в
безразличии (indifferentia), но в способе
479480
нашего утверждения или отрицания чего-нибудь, так что, чем с
меньшим безразличием мы что-нибудь утверждаем или отрицаем, тем
более мы свободны. Так, например, раз мы познали природу бога, то
утверждение существования бога следует из нашей природы с такой
же необходимостью, с какой из природы треугольника следует, что
сумма трех углов его равна двум прямым; и тем не менее мы никогда
не бываем более свободны, чем когда мы утверждаем что-нибудь
подобным образом. А так как эта необходимость есть не что иное, как
предначертание (decretum) бога (как это ясно показано мною в моем
«Приложении») 111, то отсюда можно до некоторой степени уразуметь,
каким образом мы можем поступать свободно и быть причиной чегонибудь, несмотря на то, что все это мы делаем по необходимости и
согласно божественному предначертанию (decretum). Мы можем,
говорю я, до некоторой степени понять это в том случае, когда мы
утверждаем что-нибудь ясно и отчетливо нами перцепируемое
(воспринимаемое). Когда же мы утверждаем что-нибудь такое, что не
постигается нами ясно и отчетливо, т.е. когда мы допускаем, чтобы
воля наша переступила через границы нашего разума, то в этом случае
мы уже не можем так, как в первом случае, усмотреть упомянутую
выше необходимость и предначертание бога, но усматриваем [в
такого рода действии] только нашу свободу, которую воля всегда
заключает в себе (только с этой точки зрения дела наши и называются
хорошими или дурными). И если мы в этом случае пытаемся
примирить нашу свободу с божественным предначертанием и с
непрерывным божественным творчеством, то мы смешиваем то, что
постигается нами ясно и отчетливо, с тем, что не является объектом
нашей перцепции (восприятия), и потому попытка эта тщетна.
Следовательно, для нас достаточно знать, что мы свободны, что это
возможно, несмотря на божественное предначертание, и что мы
являемся причиной зла, так как ни один поступок не может быть
назван дурным иначе, как по отношению к нашей свободе. Вот что я
хотел сказать относительно Декарта, чтобы показать, что его
формулировки с этой стороны не страдают никаким противоречием.
Обращаясь теперь к тому, что касается меня, укажу прежде всего в
двух словах на ту пользу, которая проистекает из моего образа
мыслей. Польза эта состоит
480481
главным образом в том, что наш разум (интеллект) предоставляет богу
без всякого суеверия как душу, так и тело. Я не отрицаю, что и
молитвы могут быть нам весьма полезны: ибо мой интеллект слишком
мал для того, чтобы определить все средства, которые имеются у бога
и которыми он приводит людей к тому, чтобы они любили его, т.е. к
спасению. Таким образом, мои воззрения не только не могут
причинить вреда, но, напротив, для людей, не преисполненных
предрассудками и ребяческим суеверием, служат единственным путем
к достижению высшей степени блаженства.
Если же Вы говорите, что, ставя людей в такого рода зависимость от
бога, я приравниваю их к элементам, растениям, камням, то это только
показывает, что воззрения мои поняты Вами совершенно превратно и
что вещи, касающиеся разума, Вы смешиваете с воображением. Ибо
если бы Вы уразумели посредством чистого разума (intellectus purus),
что такое эта зависимость от бога, то Вы, конечно, не подумали бы,
что вещи, поскольку они зависят от бога, являются мертвыми,
телесными и несовершенными (кто осмеливался когда-либо говорить
столь низким образом о всесовершеннейшем существе?). Напротив,
Вы поняли бы, что вещи совершенны именно постольку, поскольку
они зависимы от бога и именно по причине этой зависимости. Так что
эту зависимость и эту необходимую детерминированность поступков
мы лучше всего уразумеваем через божественное предначертание не
тогда, когда обращаем свой взор на пни или травы, но тогда, когда
рассматриваем наиболее разумные и наиболее совершенные созданья,
как это явствует из сказанного выше относительно взглядов Декарта
(пункт второй). Вы должны были бы подумать об этом.
Не могу умолчать и о том, что меня в высшей степени удивляют
следующие слова Ваши: «Если бы бог не наказывал проступков
(подразумевается — в качестве судьи, наказаниями, которые не
являются непосредственным следствием самого проступка; ведь в
этом именно и состоит наше разногласие), то что помешало бы мне с
жадностью предаться разным злодеяниям?» Несомненно, что если
кто-нибудь избегает злодеяний только из страха наказания (чего я не
думаю относительно Вас), то он поступает так вовсе не из любви и
менее всего дорожит добродетелью. Что до меня, то я избегаю или
стараюсь
481482
избегать преступлений потому, что это явно противоречит
особенностям моей натуры, и потому, что они заставили бы меня
отклониться от любви к богу и от познания его.
Далее, если бы Вы немного вдумались в человеческую природу и
уяснили бы себе природу божественного предначертания (decretum)
так, как я изложил это в моем «Приложении» 112, и наконец если бы
Вы знали, каким образом надо дедуцировать что-нибудь, прежде чем
достигнуть того или иного вывода, то Вы не сказали бы столь
необдуманно, что эти мои воззрения уподобляют нас пням и т.д., и Вы
не стали бы приписывать мне столь многих нелепостей, которые Вы
себе вообразили.
Что касается тех двух пунктов, о которых (прежде чем перейти к
Вашему второму правилу) Вы говорите, что не можете их усмотреть,
то я отвечу, во-первых, что учение Декарта вполне достаточно для
того, чтобы сделать тот вывод, о котором Вы упоминаете, а именно:
если только Вы обратите внимание на Вашу собственную природу, то
Вы найдете, что Вы имеете возможность приостановить Ваше
суждение. Если же Вы скажете, что не усматриваете в настоящее
время у людей таких сил (в отношении их разума), какие необходимы
для того, чтобы всегда иметь такую возможность приостановки
суждения, то, с точки зрения Декарта, это имеет такой же смысл, как
если бы Вы сказали, что по данному моменту мы еще не можем
судить о том, будем ли мы всегда и впредь мыслящими существами
(пока мы существуем), т.е. сохраним ли мы и впредь природу
мыслящих существ, — что, конечно, заключало бы в себе
По поводу второго пункта скажу вместе с Декартом следующее:
если бы мы не могли распространять нашу волю за пределы нашего
весьма ограниченного разума (интеллекта), то мы были бы весьма
жалкими существами: мы не могли бы ни съесть куска хлеба, ни
сделать ни одного шага, ни даже стоять на месте; ибо все полно
неизвестности и разных опасностей.
Перехожу теперь ко второму Вашему правилу. Признаюсь, я не
приписываю Священному Писанию того рода истин, которые оно
должно заключать в себе согласно Вашей вере. И, однако, я полагаю,
что я признаю за ним не меньше авторитета, чем Вы, и что я более чем
кто-либо остерегаюсь приписывать ему какие-нибудь ребяческие и
нелепые мнения, а это доступно только тому,
482483
кто хорошо понимает философию или имеет божественные
откровения. Поэтому меня весьма мало трогают те толкования,
которые даются Священному Писанию вульгарными теологами, в
особенности, если это — толкования того сорта, которые берут
Писание согласно букве и внешнему смыслу. И все-таки, помимо
социниан 113, я не встречал ни одного столь тупого теолога, который
не заметил бы, что Священное Писание очень часто говорит о боге
антропоморфически (humano more) и выражает свои мысли притчами.
Что же касается того противоречия, которое Вы пытаетесь здесь
обнаружить (по моему мнению, совершенно тщетно), то мне думается,
что под притчей Вы разумеете нечто совершенно отличное от того,
что обычно под ней разумеют. Ибо кто когда слышал, чтобы, выражая
свои мысли притчами, человек отклонялся бы от того смысла,
который он имел в виду передать? Когда, например, Михей говорит
царю Ахаву 114, что видел бога, сидящего на престоле своем и
окруженного справа и слева небесным воинством, у которого он
спрашивал, кто бы мог обмануть Ахава, то, конечно, это была простая
притча — притча, которой пророк в достаточной степени высказал
все, что должен был открыть по этому случаю от имени бога (причем
вовсе не имелось в виду поучать людей возвышенным догматам
теологии). И при этом пророк нисколько не отклонился от того
смысла, который он имел в виду передать. Точно так же и другие
пророки по велению бога открывали народу слово божье в такой
именно форме, являвшейся наилучшим средством [для такого рода
случаев], однако не тем средством, которое предписывалось богом для
того, чтобы вести народ к главной цели Священного Писания, каковая
цель, по словам самого Христа, состоит в том, чтобы любить бога
превыше всего и любить ближнего, как самого себя 115. Возвышенные
умозрения, как я полагаю, весьма мало касаются Священного
Писания. Я по крайней море не познал и не мог познать из него ни
одного вечного атрибута 116 бога. Что касается Вашего пятого
аргумента (относительно того, что пророки открывали слово божье
именно таким способом), то, так как истина не может противоречить
истине, мне ничего не остается (это ясно всякому, кто только
понимает метод доказательства), как доказать, что Священное
Писание в том виде, как оно есть, является истинным словом бога,
которое он открыл людям.
483484
Математического доказательства в пользу этого я не могу привести,
разве только через божественное откровение. Поэтому я и сказал:
«Верю, — но не сказал — я знаю математическим способом (more
mathematico), что все открытое богом через пророков» и т.д.; ибо я
действительно твердо верю, хотя и не знаю этого математически, что
пророки были ближайшими советниками бога и его верными
посланцами. Так что в том, что я утверждал, нет решительно никакого
противоречия, тогда как у тех, кто придерживается другого взгляда,
противоречий найдется немало.
Остальная часть Вашего письма, где Вы говорите: «Наконец
существо в высшей степени совершенное знало» и т.д., а также то, что
Вы приводите по поводу примера с ядом, и, наконец, то, что касается
моего Приложения, и то, что за этим следует, не имеет отношения к
разбираемому вопросу.
Что касается «Предисловия» Л.Мейера, то в нем вместе с тем
указано, что должен был бы еще доказать Декарт для того, чтобы
образовать основательное доказательство относительно свободы воли;
а также сказано, что я держусь противоположного мнения и какого
именно. Об этом я, может быть, в свое время еще выскажусь. Однако
в настоящую минуту я не расположен к этому.
О моей книжке, излагающей Декарта, я не думал и не уделял ей
дальнейших забот с тех пор, как она вышла в свет на голландском
языке 117. И это не без оснований; однако излагать здесь эти основания
было бы слишком долго. Так что мне остается только сказать, что я, и
т.д.
[Де Ланге Богарт, под Схидамом, 28 января 1665 г.]
ПИСЬМО 22 118
Славнейшему мужу В. д. С.
от Виллема ван Блейенберга.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Письмо Ваше от 28 января я своевременно получил, но различные
дела, не относящиеся к моим философским занятиям, помешали мне
ответить на него раньше. К тому же письмо Ваше полно таких
жестоких нападок, что я
484485
просто не знал, что мне подумать. В первом письме Вашем — от 5
января — Вы решительно и сердечно предлагали мне свою дружбу,
заверяя меня, что не только это письмо, но и все последующие мои
письма будут для Вас весьма приятны. При этом Вы дружески
требовали, чтобы я свободно излагал Вам все затруднения, какие
