противоречивое и имеет в моих глазах такой же
смысл, как если бы кто спросил: если с природой какого-нибудь
человека согласуется самоубийство через повешение, то существуют
ли какие-нибудь основания для того, чтобы он не повесился? Однако
предположим, что такой человек действительно существует. В таком
случае я утверждаю (все равно, допускаю ли я при этом свободу воли
или нет), что если кто-нибудь увидит, что висеть на виселице для него
будет удобное, чем сидеть за своим столом, то, конечно, со стороны
такого человека было бы весьма глупо не повесить себя. Точно так же,
если кто-нибудь ясно увидел,
405496
что, предаваясь злодеяниям, он сделает свою жизнь или сущность
лучше или совершеннее, чем если он пойдет по пути добродетели, то
нелепо будет с его стороны не отдаться злодеяниям. Ибо с точки
зрения такой извращенной человеческой натуры злодеяния были бы
добродетелями.
Что касается Вашего последнего вопроса, приписанного в конце
письма, то так как подобного рода вопросов можно задать в течение
одного часа целую сотню без того, чтобы прийти к разрешению хотя
бы одной проблемы, и так как Вы сами не особенно настаиваете на
ответе, то я не буду на него отвечать.
Мне остается только сказать 123, что я буду Вас ждать в указанное
Вами время и что Вы будете для меня желанным гостем. Однако я
желал бы, чтобы это произошло поскорее, так как у меня есть
намерение отправиться на одну или две недели в Амстердам. Затем,
посылая Вам сердечный привет, остаюсь Вашим другом и слугой.
Б. де Спиноза.
Ворбург, 13 марта 1665 г.
ПИСЬМО 24 124
Славнейшему мужу Б. д. С.
от Виллема ван Блейенберга.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Когда я имел честь посетить Вас, время не позволило мне пробыть
у Вас больше. Еще менее позволила мне моя память удержать то, о
чем мы беседовали, хотя, как только я покинул Вас, я собрал все мои
мысли для того, чтобы быть в состоянии удержать то, что я слышал от
Вас, С этою целью, достигнув следующей остановки, я сделал
попытку набросать на бумаге Ваши мысли, но обнаружил при этом,
что я не удержал даже и четверти нашей беседы. А потому Вы
должны извинить меня, если я опять утруждаю Вас вопросами
относительно тех пунктов в Ваших воззрениях, которых я не понял
ясно или
496497
которых я не сумел удержать [в памяти] достаточно хорошо. Я желал
бы найти случай отплатить Вам за Ваши труды какою-нибудь
услугой.
Итак, во-первых: каким образом, читая Ваши «Основы» и
«Метафизические мысли», я могу отличить то, что там утверждается в
соответствии с воззрениями Декарта, от того, что там утверждается в
соответствии с Вашими собственными воззрениями?
Во-вторых: существует ли заблуждение в собственном смысле
этого слова, и в чем оно состоит?
В-третьих: в каком смысле Вы говорите, что воля несвободна?
В-четвертых: в каком смысле Вы, устами Л. Мейера, говорите в
Предисловии, что «Наш автор хотя и признает, что в мире существует
мыслящая субстанция, однако оспаривает, что она образует сущность
человеческой души. Он скорее придерживается того взгляда, что как
протяжение не ограничено никакими пределами, так и мышление не
имеет никаких границ. Поэтому как человеческое тело не
представляет безусловного протяжения, но ограничено определенным
образом но законам протяженной природы движением и покоем, так,
заключает он, и дух, или душа человека, не является мышлением
безусловным, а известным образом ограниченным идеями по законам
мыслящей природы. Существование мысли становится необходимым,
как только человеческое тело начинает существовать»125. Из этих
слов, как мне кажется, следует, что подобно тому как человеческое
тело состоит из тысячи маленьких тел, так и душа человеческая
состоит из тысячи отдельных мыслей. И как человеческое тело,
умирая, разлагается на тысячи составлявших его тел, так и душа наша,
когда она покидает тело, распадается на множество отдельных
мыслей, ее составляющих. Отсюда, по-видимому, следует, что
подобно тому как отдельные части разложившегося тела уже не
представляют никакого единства, так что посторонние тела
проникают между ними, — так и по разложении души составлявшие
ее бесчисленные мысли ничем более не связываются между собою, но
остаются разъединенными. И подобно тому как распавшиеся части
человеческого тела, не переставая быть телами, уже но представляют
собою человеческого тела, точно так же и наша мыслящая субстанция
(substantia cogitans) после смерти распадается таким
497498
образом, что хотя отдельные мысли или мыслящие субстанции и
остаются от нее, но их сущность уже не является той сущностью,
которую они имели, когда они назывались человеческой душой.
Поэтому мне продолжает казаться, что, согласно Вашим воззрениям,
мыслящая субстанция человека изменяется и распадается подобно
телесным субстанциям, причем некоторые из душ — как Вы
утверждали, например, о душах нечестивых (если только меня не
обманывает память), — даже совершенно погибают, не оставляя после
себя ни единой мысли. И подобно тому как Декарт, согласно
замечанию Л. Мейера, только предполагает, что душа есть абсолютно
мыслящая субстанция, точно так же мне кажется, что и Вы с Мейером
оперируете в данном случае по большей части только
предположениями, вследствие чего я и не понимаю ясно Ваших
воззрений по этому вопросу.
Мой пятый вопрос состоит в следующем. Как в личной беседе с
Вами, так и в последнем Вашем письме от 13 марта Вы утверждали,
что из ясного познания бога и самих себя проистекает постоянное
стремление к тому, чтобы каждый продолжал владеть своим. Однако
Вам остается еще объяснить, каким образом познание самих себя и
бога производит это постоянное стремление к тому, чтобы каждый
обладал тем, что ему принадлежит, т.е. каким образом познание бога
побуждает или обязывает нас любить добродетель и избегать тех
поступков, которые мы называем дурными, и, далее (так как, поВашему, убийство и кража содержат в себе нечто положительное,
точно так же, как и раздача милостыни), откуда получается, что
совершение убийства не заключает в себе столько, совершенства,
блаженства и счастья, как раздача милостыни? Вы скажете, быть
может, как в последнем Вашем письме, от 13 марта, что вопрос этот
относится к Вашей «Этике» и там Вами разбирается. Но так как без
уяснения этого вопроса, а также и предыдущих вопросов я не могу
ясно понять Ваших воззрений и не в состоянии выбраться из
нелепостей, которых я не могу разрешить, то я дружески прошу Вас
ответить мне более подробно на мои вопросы и в особенности
сообщить мне некоторые главные определения, постулаты и аксиомы,
на которых основывается Ваша «Этика» и от которых зависит
разрешение моего вопроса. Быть может, Вас отпугнет затрата времени
и труда. Однако я просил
498499
бы Вас еще раз удовлетворить мою просьбу, ибо, не разрешив моего
последнего вопроса, я никогда не смогу правильно понять Ваших
воззрений. Я очень бы хотел, чтобы мне удалось вознаградить Ваш
труд какой-нибудь услугой. Я не осмеливаюсь ограничивать Вас
одной или двумя неделями, но я очень просил бы Вас ответить мне до
Вашего отъезда в Амстердам. Исполнив это, Вы в высшей степени
меня обяжете. Я же со своей стороны не промину доказать Вам, что я
остаюсь, господин мой, готовым к услугам и преданным Вам
Виллемом ван Блейенбергом.
Дордрехт, 27 марта 1665 г.
ПИСЬМО 25 126
славнейшему мужу Б. д. С.
от Генриха Ольденбурга
Славнейший муж, дорогой мой друг!
Я был очень обрадован, узнав из последнего письма господина
Серрариуса, что вы живы и здоровы и не забыли Вашего Ольденбурга.
Но вместе с тем я весьма сетовал на судьбу (если мне будет дозволено
так выразиться) за то, что в течение стольких месяцев она лишила
меня возможности поддерживать те в высшей степени приятные для
меня сношения, которые установились между нами. Виной этому
была бездна дел и разных домашних неприятностей, ибо моя
безграничная преданность и верная дружба к Вам навсегда останутся
прочными и неизменными. Мы с господином Бойлем нередко
беседуем о Вас, о Вашей учености и Ваших глубоких исследованиях.
Нам очень хотелось бы, чтобы плоды Вашего ума вышли в свет и
сделались доступными ученым, и мы твердо надеемся на то, что Вы
пойдете навстречу нашим ожиданиям в этом отношении.
Что касается трактата господина Бойля о селитре и о твердости и
текучести, то его нет надобности печатать в вашей стране, так как он
уже вышел здесь в латинском переводе, и только внешние
обстоятельства препятствуют
499500
отправке экземпляров этой книги к вам [в Голландию]. Поэтому
прошу Вас позаботиться о том, чтобы подобное же издание не было
предпринято кем-нибудь из ваших типографов. Тот же Бойль
выпустил в свет на английском и латинском языках замечательный
трактат о цветах и экспериментальную историю о холоде,
термометрах и т.д., содержащую много нового и весьма ценного 127.
Но эта злополучная война 128 препятствует отправке этих книг в вашу
страну. Кроме того, вышел еще замечательный трактат о шестидесяти
микроскопических наблюдениях 129, в котором многие вопросы
обсуждаются весьма смело, но философски (однако в соответствии с
механическими принципами). Надеюсь, что наши книгопродавцы
найдут пути для доставки в вашу страну всех этих книг. Я же жажду
получить из Ваших рук то, над чем Вы работали в последнее время
или еще и теперь работаете. Остаюсь глубоко преданный Вам и
любящий Вас
Генрих Ольденбург.
Лондон, апреля 28 дня 1665 г.
ПИСЬМО 26 130
Благороднейшему и ученейшему
мужу Генриху Ольденбургу
от Б. д. С.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Несколько дней тому назад я получил через одного приятеля Ваше
письмо от 28 апреля, переданное ему одним амстердамским
книгопродавцем, которому оно было, без сомнения, доставлено от
господина Серрариуса. Я был в высшей степени обрадован, узнав,
наконец, от Вас лично, что Вы здоровы и сохраняете ко мне прежнее
расположение. Что касается меня, то я не пропускал ни одного
удобного случая, чтобы не осведомиться о Вас и о Вашем здоровье у
господина Серрариуса и у Христиана Гюйгенса, который сообщил
мне, что он тоже знает Вас. От того же Гюйгенса я, между прочим,
узнал, что
500501
ученейший Бойль жив и здоров и издал по-английски замечательный
трактат о цветах, который он [Гюйгенс] одолжил бы мне, если бы я
был знаком с английским языком. Поэтому я весьма рад узнать от Вас,
что трактат этот вместе с другим его трактатом о холоде и
термометрах (о котором я еще не слышал) переведен на латинский
язык и, таким образом, поступил в общественное пользование. Книга
о микроскопических наблюдениях 131 также имеется у господина
Гюйгенса, но, если не ошибаюсь, по-английски. Гюйгенс рассказал
мне удивительные вещи об этих микроскопах, а также об
изготовленных в Италии телескопах, с помощью которых можно было
наблюдать затмение Юпитера его спутниками 132, а также какую-то
особую тень на Сатурне, как бы отбрасываемую некоторым
кольцом 133. По этому поводу я не могу достаточно надивиться
поспешности Декарта, утверждавшего 134, будто причина, по которой
планеты, расположенные возле Сатурна (рукоятки Сатурна он считал
планетами, быть может, потому, что ему не удавалось наблюдать их
соприкосновения с Сатурном), не двигаются, может состоять в том,
что Сатурн не вращается вокруг своей собственной оси. Дело в том,
что объяснение это не согласуется даже с его собственными
принципами, тогда как, не будь у него предвзятого мнения, он очень
легко мог бы объяснить причину этих рукояток из своих собственных
принципов и т.д.
Ворбург, май 1665 г.
ПИСЬМО 27 133
Высокоучтивому и высокопочтенному
мужу Виллему ван Блейенбергу
от Б. д. С.
Письмо Ваше от 27 марта пришло ко мне перед самым моим
отъездом в Амстердам. Прочитав его только наполовину, я оставил
его дома, чтобы ответить на него по возвращении, ибо я полагал, что
оно не содержит в себе других вопросов, кроме относящихся к
нашему первому
501502
разногласию. Однако, перечитав это письмо впоследствии,
