удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру”?

Как совместить, наконец, тезис Ленина о том, что “только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах”, [94] с тезисом Троцкого о том, что “противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата”?

И затем: чем, собственно, отличается позиция Троцкого в вопросе о победе социализма в нашей стране от позиции меньшевика О. Бауэра, состоящей в том, что:

“В России, где пролетариат составляет только незначительное меньшинство нации, он может утвердить свое господство только временно”, что “он должен неизбежно вновь потерять его, как только крестьянская масса нации сделается достаточно зрелой в культурном отношении для того, чтобы самой взять власть в свои руки”, что “только завоеванием политической власти со стороны пролетариата индустриального Запада можно обеспечить длительное господство индустриального социализма” в России?

Разве не ясно, что Троцкий ближе к Бауэру, чем к Ленину? И разве не верно, что позиция Троцкого есть позиция социал-демократического уклона, что Троцкий отрицает по сути дела социалистический характер нашей революции?

Троцкий пытался обосновать свой тезис о невозможности удержать пролетарскую власть перед лицом консервативной Европы рассуждением о том, что нынешняя Европа не является консервативной, что она более или менее либеральна и что если бы Европа была действительно консервативной, то пролетариат нашей страны не смог бы удержать власть. Но разве трудно понять, что Троцкий запутался тут целиком и окончательно? Как назвать, например, нынешнюю Италию, или Англию, или Францию, — консервативной или либеральной? Что представляет собой нынешняя Северная Америка, — консервативную или либеральную страну? И какое значение может иметь для целости и сохранности нашей республики это “тонкое” и смехотворное подчеркивание разницы между консервативной и “либеральной” Европой? Разве республиканская Франция и демократическая Америка не так же интервенировали нашу страну в период Колчака и Деникина, как монархическая и консервативная Англия?

Троцкий особенно много места уделил вопросу о середняке. Он привел цитату из сочинений Ленина периода 1906 года, где Ленин предсказывает возможность отхода части середняков, после победы буржуазной революции, на сторону контрреволюции, стараясь, видимо, доказать этим, что эта цитата “совпадает” с позицией Троцкого по вопросу о крестьянстве после победы социалистической революции. Нетрудно понять, что Троцкий сравнивает тут вещи несравнимые. Троцкий склонен рассматривать среднее крестьянство как “вещь в себе”, как нечто постоянное и раз навсегда данное. Но большевики никогда не смотрели так на среднее крестьянство.

Троцкий, видимо, забыл, что у большевиков имеются три плана в отношении основной массы крестьянства: один план — рассчитанный на период буржуазной революции, другой план — рассчитанный на период пролетарской революции, и третий план — рассчитанный на период после упрочения Советской власти.

В первый период большевики говорили: вместе со всем крестьянством, против царя и помещиков, при нейтрализации либеральной буржуазии, за буржуазно-демократическую революцию.

Во второй период большевики говорили: вместе с беднейшим крестьянством, против буржуазии и кулаков, при нейтрализации среднего крестьянства, за социалистическую революцию. А что значит нейтрализация среднего крестьянства? Это значит — держать его под политическим наблюдением пролетариата, не доверять ему и принимать все меры к тому, чтобы оно не вырвалось из рук.

В третий период, в тот период, который мы переживаем теперь, большевики говорят: вместе с беднотой, при прочной союзе с середняком, против капиталистических элементов нашего хозяйства в городе и деревне, за победу социалистического строительства.

Кто смешивает эти три плана, три разные линии, отражающие три различных периода вашей революции, тот ничего не понимает в большевизме. Ленин был совершенно прав, говоря, что после победы буржуазной революции часть середняков уйдет в контрреволюцию. Оно так и случилось в период, например, “Уфимского правительства”, [95] когда часть середняков в Поволжье ушла в контрреволюцию, к кулакам, а большая часть середняков колебалась между революцией и контрреволюцией. Да иначе и не могло быть. Середняк на то и середняк, чтобы он выжидал и колебался: “чья возьмет, кто его знает, — уж лучше выждать”. Только после первых серьезных побед над внутренней контрреволюцией и, особенно, после упрочении Советской власти, середняк стал определенно поворачивать в сторону Советской власти, решив, очевидно, что без власти нельзя, большевистская власть сильна и работа с этой властью является единственным выходом. В этот именно период и сказал тов. Ленин вещие слова о том, что “мы вошли в такую стадию социалистического строительства, когда надо выработать конкретно, детально, проверенные на опыте работы в деревне, основные правила и указания, которыми мы должны руководиться для того, чтобы по отношению к среднему крестьянину стать на почву прочного союза” (речь на VIII съезде партии, т. XXIV, стр. 114).

Вот как обстоит дело с вопросом о середняках.

Ошибка Троцкого состоит в том, что он подходит к вопросу о среднем крестьянстве метафизически, рассматривает среднее крестьянство как “вещь в себе” и запутывает тем самым вопрос, искажая и фальсифицируя ленинизм.

Наконец, дело вовсе не в том, что у пролетариата могут быть и будут еще противоречия и конфликты с известной частью середняков. Разногласие между партией и оппозицией состоит вовсе не в этом. Разногласие тут состоит в том, что партия считает эти противоречия и возможные конфликты вполне преодолимыми на основе собственных сил нашей революции, тогда как Троцкий и оппозиция считают, что эти противоречия и конфликты могут быть преодолены “только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата”.

Троцкий, жонглируя цитатами, пытается упрятать эти разногласия куда-то в угол. Но я уже говорил, что обмануть нашу партию не удастся.

А вывод? Вывод такой, что надо быть диалектиком, а не фокусником. Поучились бы вы, уважаемые оппозиционеры, диалектике у тов. Ленина, почитали бы его произведения, — пригодилось бы. (Аплодисменты, смех.)

3. “Мелочи” и курьезы

Троцкий упрекал меня, как автора тезисов, в связи с тем, что там говорится о революции “самой по себе”, как революции социалистической. Троцкий находит, что такое обращение с революцией является метафизикой. Я никак не могу согласиться с этим.

Почему говорится в тезисах о революции “самой по себе”, как революции социалистической? Потому, что этим подчеркивается вся разница в оценке нашей революции между взглядами нашей партии и взглядами оппозиции.

В чем состоит эта разница? В том, что партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую, как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, еще не победившей пролетарской революции на Западе, как “придаточное приложение” к будущей революции на Западе, как нечто, не имеющее никакой самостоятельной силы. Стоит только сравнить оценку Лениным пролетарской диктатуры в нашей стране с оценкой оппозиционного блока, чтобы понять всю пропасть между ними. В то время как Ленин расценивает пролетарскую диктатуру как инициативнейшую силу, которая, организовав социалистическое хозяйство, должна пойти потом на прямую поддержку мирового пролетариата, на борьбу с капиталистическим миром, оппозиция, наоборот, рассматривает пролетарскую диктатуру в нашей стране как пассивную силу, живущую под страхом немедленной потери власти “перед лицом консервативной Европы”.

Разве не ясно, что слово “метафизика” пущено в ход для того, чтобы прикрыть им наготу социал-демократической оценки нашей революции со стороны оппозиции?

Троцкий говорил, далее, о том, что я заменил неточную и неправильную формулировку вопроса о победе социализма в одной стране, данную в моей книжке “Об основах ленинизма” в 1924 году, другой формулировкой, более точной и правильной. Троцкий, видимо, недоволен этим. Почему, на каком основании, — он так и не сказал. Что может быть плохого в том, что я исправил неточную формулировку, заменив ее точной? Я вовсе не считаю себя безгрешным. Я думаю, что партия может только выиграть, если ошибка, допущенная тем или иным товарищем, признается им и исправляется потом. Что хочет, собственно, сказать Троцкий, подчеркивая этот факт? Может быть, он хочет последовать хорошему примеру и заняться, наконец, исправлением своих многочисленных ошибок? (Аплодисменты, смех.) Что же, я готов ему помочь в этом деле, если тут нужна моя помощь, готов его подтолкнуть и помочь ему. (Аплодисменты, смех.) Но Троцкий преследует, видимо, какую-то другую цель. Если это верно, то я должен сказать, что его попытка есть попытка с негодными средствами.

Троцкий уверял в своей речи, что он не такой уж плохой коммунист, как его изображают представители большинства партии. Он привел целый ряд цитат из своих статей, говорящих о том, что он, Троцкий, признавал и продолжает признавать “социалистический характер” нашей работы, что он не отрицает “социалистического характера” нашей государственной промышленности и т. д. и т. п. Экая, подумаешь, новость! Этого еще не хватало, чтобы Троцкий отрицал социалистический характер нашей работы, нашей госпромышленности и т. д. Эти факты признаются теперь всеми, вплоть до нью-йоркской биржи, вплоть до наших нэпманов, не говоря уже об О. Бауэре. Теперь все видят, и враги и друзья, что мы строим промышленность не так, как строят ее капиталисты, что мы вносим в развитие нашей хозяйственной и политической жизни некие новые элементы, не имеющие ничего общего с капитализмом.

Нет, уважаемые оппозиционеры, не в этом теперь дело.

Дело обстоит теперь более серьезно, чем это может показаться оппозиционному блоку.

Дело идет теперь не о социалистическом характере нашей промышленности, а о том, чтобы построить социалистическое хозяйство в целом, несмотря на капиталистическое окружение, несмотря на наличие врагов, внутренних и внешних, ждущих гибели пролетарской диктатуры. Дело идет о том, чтобы добиться полного торжества ленинизма в нашей партии.

Дело теперь не в мелочах и курьезах. Мелочами и курьезами теперь не отговориться от партии. Партия требует теперь большего от оппозиции.

Либо вы проявите мужество и сумеете открыто и честно отказаться от своих принципиальных ошибок, либо вы этого не сделаете, и тогда получайте от партии заслуженную квалификацию вашей позиции, как позиции социал-демократического уклона.

Одно из двух.

От оппозиционеров зависит сделать выбор. (Голоса: “Правильно!”. Аплодисменты.)

V. Практическая платформа оппозиции. Требования партии

От жонглирования цитатами лидеры оппозиции пробовали перейти: и разногласиям практического характера. Троцкий и Каменев так же, как и Зиновьев, пытались формулировать эта разногласия, утверждая вместе с тем, что важны не теоретические разногласия, а разногласия практические. Я должен, однако, сказать, что ни одна из формулировок наших разногласий, данных оппозицией на этой конференции, не отличается ни объективностью, ни полнотой.

Вы хотите знать, в чем наши практические разногласия, вы хотите знать, чего от вас требует партия?

Слушайте:

1) Партия не может больше терпеть и не будет терпеть, чтобы вы каждый раз, когда вы остаетесь в меньшинстве, выходили на улицу, объявляли кризис в партии и трепали партию. Этого