Кишкиными, которые готовы подписать любую платформу для того, чтобы не проводить её в жизнь.
Ибо она, эта самая фальшивая “позиция” облегчает Керенскому борьбу с Советами и Комитетами, давая ему в руки оружие в виде совещательного “предпарламента”.
“Линия” Чернова есть та же самая линия Церетели, но “хитро” замаскированная для того, чтобы уловить в сети “коалиции” кое-кого из простаков.
Есть основание предположить, что совещание пойдёт по стопам Чернова.
Но совещание не есть последняя инстанция.
Обрисованные выше две линии выражают лишь то, что есть в жизни. А в жизни мы имеем не одну, а две власти: власть официальную,— Директорию, и власть неофициальную,— Советы и Комитеты.
Борьба между этими двумя властями, пока ещё глухая и неосознанная,— вот характерная черта момента.
Совещание призвано, по-видимому, послужить той лишней гирей, которая решает вопрос о власти в пользу директории.
Но пусть знают гг. скрытые и явные соглашатели, что кто выступает за директорию, тот утверждает власть буржуазии, тот неминуемо вступает в конфликт с рабочими и солдатскими массами, тот должен выступить против Советов и Комитетов.
Гг. соглашатели не могут не знать, что последнее слово принадлежит революционным Комитетам и Советам.
16 сентября 1917 г.
ДВЕ РЕЗОЛЮЦИИ
Две резолюции.
Первая— Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов.
Вторая — рабочих (400 человек) механического отделения Русско-Балтийского вагонного завода.
Первая — за поддержку так называемого “займа свободы”.
Вторая — против.
Первая без критики принимает “заём свободы”, как таковой, как заём в пользу свободы.
Вторая определяет “заём свободы”, как заём против свободы, ибо он “заключается с целью продолжения братоубийственной бойни, выгодной лишь империалистической буржуазии”.
Первая внушена сомнениями потерявших голову людей: а как быть со снабжением армии, не повредит ли делу снабжения армии отказ от поддержки займа.
Вторая не знает таких сомнений, ибо она видит выход: она “признаёт, что дело снабжения армии всем необходимым требует денежных средств, и указывает Совету рабочих и солдатских депутатов, что деньги эти должны быть взяты из кармана буржуазии, затеявшей и продолжающей эту бойню и наживающей в этом кровавом угаре миллионные барыши”.
Авторы первой резолюции должно быть довольны, ибо, ведь, они “исполнили свой долг”.
Авторы второй революции протестуют, считая, что первые таким отношением к делу пролетариата “изменяют Интернационалу”.
За и против “займа свободы”, направленного против свободы.
— Кто прав? — решайте, товарищи рабочие.
“Правда” № 29 ,
11 апреля 1917 г.
ЕЩЁ О СТОКГОЛЬМЕ
Война идёт. Грозно и неуклонно шествует её кровавая колесница. Из европейской она шаг за шагом превращается во всемирную, втягивая в своё чёрное дело всё новые и новые государства.
Вместе с тем падает и теряет своё значение Стокгольмская конференция.
“Борьба за мир” и тактика “давления” на империалистические правительства, провозглашенные примиренцами, превратились в “звук пустой”.
Попытки примиренцев ускорить окончание войны и восстановить рабочий Интернационал путём соглашения между “оборонческими большинствами” разных стран потерпели полный крах.
Стокгольмская затея меньшевиков и эсеров, вокруг которой плетётся густая сеть империалистических интриг, неизбежно должна превратиться либо в бессильный парад, либо в игрушку в руках империалистических правительств.
Теперь ясно для всех, что поездка делегатов Всероссийского съезда Советов по Европе и “социалистическая” дипломатия оборонцев с устройством торжественных завтраков с представителями англо-французского социал-империализма — не есть путь к восстановлению международного братства рабочих.
Партия наша была права, отмежевавшись от Стокгольма ещё на Апрельской конференции.
Развитие войны и вся мировая обстановка неизбежно обостряют классовые противоречия, ведя к эпохе грандиозных социальных битв.
В этом, и только в этом, надо искать демократических путей к ликвидации войны.
Говорят об “эволюции” во взглядах англо-французских социал-патриотов, об их решении поехать в Стокгольм и пр.
Но разве это меняет дело? Разве русские и германо-австрийские социал-патриоты не решили также (ещё раньше англо-французских!) участвовать в Стокгольмской конференции? Кто может утверждать, что это их решение ускорило дело окончания войны?
Разве партия Шейдемана, участвующая в Стокгольмской конференции, перестала поддерживать своё правительство, ведущее наступление и захватывающее Галицию, Румынию?
Разве партии Реноделя и Гендерсона, говорящие о “борьбе за мир” и о Стокгольме, не поддерживают в то же время свои правительства, захватывающие Месопотамию, Грецию?
Какое значение могут иметь для дела ликвидации войны их разговоры в Стокгольме перед лицом этих фактов?
Добренькие слова о мире, прикрывающие решительную поддержку политики войны и захватов,— кому не известны эти старые-престарые приёмы империалистического обмана масс?
Говорят, что обстоятельства теперь изменились в сравнении с прошлым, что следовало бы ввиду этого изменить и своё отношение к Стокгольму.
Да, обстоятельства изменились, но изменились они не в пользу Стокгольма, а исключительно против него.
Изменилось, прежде всего, то, что война из европейской стала всемирной, расширив и углубив общий кризис до крайних пределов.
Поэтому шансы империалистического мира и политики “давления” на правительства понизились до крайнего минимума.
Изменилось, во-вторых, то, что Россия стала на путь наступления на фронте, приспособив к требованиям политики наступления внутреннюю жизнь страны в смысле обуздания свобод. Ибо надо же, наконец, понять, что политика наступления несовместима с “максимальными свободами”, что поворотный пункт в развитии нашей революции начался ещё в июне. При этом большевики “оказались сидящими” в тюрьмах, а оборонцы, превратившись в наступленцев, играют роль тюремщиков.
Поэтому положение сторонников “борьбы за мир” стало невыносимым, ибо если раньше можно было говорить о мире, не боясь быть уличенным во лжи, то теперь, после политики наступления, поддержанной “оборонцами”, слова о мире из уст “оборонцев” звучат насмешкой. О чём же всё это говорит?
О том, что “товарищеские” разговоры о мире в Стокгольме и кровопролитные дела на фронтах оказались абсолютно несовместимыми, что противоречие между ними стало кричащим, самоочевидным.
В этом неизбежность краха Стокгольмской конференции.
Ввиду этого несколько изменилось и наше отношение к Стокгольму.
Раньше мы разоблачали стокгольмскую затею. Теперь вряд ли стоит её разоблачать, ибо она сама себя разоблачает.
Раньше её надо было клеймить, как игру в мир вводящую массы в обман. Теперь вряд ли стоит её клеймить ибо лежачего не бьют.
Но из этого следует, что путь к Стокгольму не есть путь к миру.
Путь к миру идёт мимо Стокгольма через революционную борьбу рабочих против империализма.
9 августа 1917 г.
Характерной чертой переживаемого момента является непроходимая пропасть между правительством и народными массами,—пропасть, которой, не было в первые месяцы революции и которая появилась в результате корниловского восстания.
После победы над царизмом, в первые же дни революции, власть попала в руки империалистической буржуазии. У власти стали не рабочие и солдаты, а кучка кадетских империалистов. Как могло это случиться, и на что, собственно, опиралось тогда господство кучки буржуазии? Дело в том, что рабочие и, главным образом, солдаты доверяли буржуазии, надеясь в союзе с ней добиться хлеба и земли, мира и свободы. “Бессознательно-доверчивое” отношение масс к буржуазии — вот на что опиралось тогда господство буржуазии. Коалиция с буржуазией была лишь выражением этого доверия и этого господства.
Но шесть месяцев революции не прошли даром. Вместо хлеба получился голод, вместо увеличения заработной платы—безработица, вместо земли—пустые обещания, вместо свободы —борьба с Советами, вместо мира — война до истощения России и измена корниловцев у Тарнополя и под Ригой — вот что дала массам коалиция с буржуазией. Корниловское восстание лишь подвело итоги шестимесячному опыту коалиции, вскрыв предательство кадетов и пагубность политики соглашения с ними.
Всё это, разумеется, не прошло даром. “Бессознательно-доверчивое” отношение масс к буржуазии исчезло. Коалиция с кадетами сменилась разрывом с ними. Доверие к буржуазии уступило место ненависти к ней. Господство буржуазии лишилось своей надёжной опоры.
Правда, путём соглашательских ухищрений оборонцев, путём подлогов и фальсификации, с помощью Бьюкенена и кадетских корниловцев, при явном недоверии со стороны рабочих и солдат,—соглашатели всё же сколотили “новое” правительство старой буржуазной диктатуры, протащив обманным путём отжившую и истрёпанную коалицию.
Но, во-первых, коалиция эта худосочная, ибо, заключённая в Зимнем дворце, она встречает в стране лишь отпор и возмущение.
Во-вторых, правительство это непрочно, ибо оно не имеет под ногами почвы в виде доверия и сочувствия масс, питающих к нему лишь ненависть.
Отсюда непроходимая пропасть между правительством и страной.
И если это правительство всё же остаётся у власти, если оно, творя волю меньшинства, собирается господствовать над явно враждебным большинством, то ясно, что оно может рассчитывать лишь на одно: на насилие над массами. Никакой другой опоры у такого правительства нет и не может быть.
Поэтому не случайность тот факт, что первым шагом правительства Керенского — Коновалова послужил разгром Совета в Ташкенте.
Не случайность и то, что это правительство принялось уже за подавление рабочего движения в Донецком бассейне, посылая туда таинственного “диктатора”.
Не случайность и то, что на вчерашнем своём заседании провозгласило оно войну с крестьянскими “волнениями”, решив:
“Образовать на местах комитеты Временного правительства, прямое назначение которых составляло бы борьбу с анархией и подавление беспорядков” (“Биржёвка”).
Всё это не случайность.
Правительство буржуазной диктатуры, лишённое доверия масс и всё же желающее удержаться у власти, не может жить без “анархии” и “беспорядков”, борьбой с которыми оно пытается оправдать своё существование. Оно спит и видит во сне, что большевики “устроили восстание”, или крестьяне “разгромили” помещиков, или железнодорожники “навязали пагубную забастовку”, лишившую фронт хлеба… Всё это “нужно” ему для того, чтобы поднять крестьян против рабочих, фронт против тыла и, создав, таким образом, необходимость вооружённого вмешательства, упрочить на время своё неустойчивое положение.
Ибо нужно же, наконец, понять, что лишённое доверия страны и осажденное ненавистью масс правительство не может быть ни чем иным, как правительством провоцирования “гражданской войны”.
Недаром “Речь”, официоз Временного правительства, предостерегает правительство от “предоставления большевикам возможности выбрать момент для объявления гражданской войны”, не советуя ему “терпеть и ждать, пока они (большевики) не выберут удобный момент для общего выступления” (“Речь”, среда).
Да, они жаждут народной крови…
Но тщетны их надежды и смешны их потуги.
Сознательно и организованно идёт к победе революционный пролетариат. Дружно и уверенно сплачиваются вокруг него крестьяне и солдаты. Всё громче и громче раздаётся возглас: вся власть Советам!
Бумажная коалиция в Зимнем дворце… выдержит ли она напор?
Вы хотите разрозненных и преждевременных выступлений большевиков? Ждать вам — не дождаться, гг. корниловцы.
29 сентября 1917 г.
ЗАГОВОР ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Кто они?
Вчера мы писали, что вдохновителями контрреволюции являются кадеты. Мы опирались не только на “слухи”, но и на общеизвестные факты выхода кадетов из правительства в критические минуты “сдачи” Тарнополя в июле и заговора Корнилова в августе. Ибо не могло быть случайностью, что в июле, как и в августе, кадеты оказались в одном лагере с предателями на фронте и злейшими контрреволюционерами в тылу против русского народа.
Сегодня “Известия” и оборонцы, эти присяжные соглашатели с кадетами, без оговорок подтверждают наши вчерашние заявления о кадетах:
Итак:
Факт, что Ставка есть штаб-квартира контрреволюции.
Факт, что генеральный штаб контрреволюции состоит из “известных общественных деятелей”.
Кто же такие эти “общественные деятели”? Слушайте дальше:
“С несомненностью
