их голос разбудит деревню к предстоящим выборам в Учредительное собрание.
Создавайте партийные группы в волостях и уездах и сплачивайте вокруг них широкие слои крестьянской бедноты.
Организуйте совещания по волостям, уездам, губерниям для укрепления революционно-партийных связей, для намечения кандидатов в Учредительное собрание.
Велико значение Учредительного собрания. Но неизмеримо больше значение тех масс, которые остаются вне Учредительного собрания. Сила не в самом Учредительном собрании, а в тех рабочих и крестьянах, которые, творя своей борьбой новое революционное право, будут двигать вперёд Учредительное собрание.
Знайте, что чем организованнее будут революционные массы, тем внимательнее будет прислушиваться к их голосу Учредительное собрание, тем обеспеченнее будет судьба русской революции.
Поэтому главная задача на выборах — сплочение широких масс крестьянства вокруг нашей партии.
За дело же, товарищи!
27 июля 1917 г.
К ДЕМОКРАТИЧЕСКОМУ СОВЕЩАНИЮ
Сегодня открывается Демократическое совещание.
Не будем говорить о том, почему созвали именно совещание, а не съезд Советов. Нет сомнения, что избранный съездом ЦИК, апеллировавший в трудную историческую минуту не к съезду Советов, а к совещанию с участием буржуазных элементов,—допустил не только грубое формальное нарушение, но и непозволительную подмену воли революционных классов волей классов антиреволюционных. Очевидно у вождей ЦИК была “идея” протащить во что бы то ни стало цензовые элементы…
Не будем говорить также о том, что целый ряд рабочих и солдатских Советов, в открытой схватке победивших отряды контрреволюции, оказался лишённым права голоса на совещании, призванном решить вопрос о власти, в то время как цензовые элементы, прямо и косвенно поддерживавшие контрреволюцию, получили это право. В истории революций буржуазия вообще охотно допускала, чтобы рабочие и крестьяне дрались одни, на свой страх и риск, но она всегда боролась с тем, чтобы победившие рабочие и крестьяне воспользовались плодами своей победы и сами стали у власти. Мы не думали, что ЦИК окончательно обесславит себя, став в этом отношении на путь буржуазии…
Вполне понятно, что целый ряд рабочих и солдатских организаций на местах, в тылу и на фронте, в центральном районе России и Харькове, в Донецком бассейне и Сибири, в Самаре и Двинске — горячо протестовали против этого вопиющего нарушения прав революции.
Но, повторяю, не будем об этом говорить. Перейдём к главному вопросу.
Совещание созвано для того, чтобы наметить условия, необходимые для “организации революционной власти”.
Итак, как организовать власть?
Нет сомнения, что организовать можно то, что имеешь,—нельзя организовать власть, которой владеют другие. Совещание, берущееся организовать власть, которой у него нет, которая сосредоточена в руках Керенского, которая раз уже была направлена Керенским против “Советов и большевиков” в Питере,— это совещание может попасть в глупейшее положение при первой же попытке перейти от слов к делу.
Ибо одно из двух:
Либо совещание в самом деле “возьмёт” власть, несмотря ни на что,—и тогда можно и нужно говорить об организации завоёванной им революционной власти.
Либо совещание власти не “возьмёт”, на разрыв с Керенским не пойдёт,—и тогда разговоры об организации власти неизбежно должны выродиться в пустую болтовню.
Но допустим — допустим на минуту,—что власть взята каким-нибудь чудом и её остаётся лишь организовать. Спрашивается, как её организовать? На каких началах её построить?
— На началах коалиции с буржуазией! — хором отвечают Авксентьевы и Церетели.
— Без коалиции с буржуазией нет спасения! — голосят “День”, “Воля Народа” и прочие подголоски империалистической буржуазии.
Но мы имеем за собой шесть месяцев коалиции с буржуазией. Что дала нам эта коалиция, кроме обострения разрухи и мучительного голода, кроме оттяжки войны и хозяйственного развала, кроме четырёх кризисов власти и корниловского восстания, кроме истощения страны и финансовой кабалы перед Западом?
Разве этого мало для гг. соглашателей?
Говорят о силе и могуществе коалиции, о “расширении базы” революции и пр. Но почему коалиция с буржуазией, коалиция с кадетами разлетелась впрах при первом же дуновении корниловского восстания? Разве кадеты не дезертировали из правительства? Где “сила” коалиции и где тут “расширение базы” революции?
Поймут ли когда-либо гг. соглашатели, что “спасти революцию” в союзе с дезертирами нельзя?
Кто отстоял революцию и её завоевания в дни восстания Корнилова?
Может быть “либеральная буржуазия”? Но она в эти дни была в одном лагере с корниловцами против революции и её Комитетов. Милюков и Маклаков теперь открыто говорят об этом.
Может быть “торгово-промышленные классы”? но они в эти дни также были в одном стане с Корниловым. “Общественные деятели” при бывшей Ставке Корнилова, Гучков, Рябушинский и компания, теперь открыто говорят об этом.
Поймут ли когда-либо гг. соглашатели, что коалиция с буржуазией есть союз с Корниловыми и Лукомскими?
Говорят об обострении промышленной разрухи, причем с фактами в руках уличаются капиталисты-локаутчики в намеренном сокращении производства… Говорят о недостатке сырья, причем с фактами в руках уличаются купцы-спекулянты в утаивании хлопка, угля и пр. … Говорят о голоде в городах, причем спекулирующие банки с фактами в руках обвиняются в искусственной задержке подвоза хлеба… Поймут ли когда-либо гг. соглашатели, что коалиция с буржуазией, коалиция с цензовыми элементами есть союз с мошенниками и спекулянтами, союз с мародерами и локаутчиками?
И не ясно ли само собой, что только в борьбе с помещиками и капиталистами, только в борьбе с империалистами всех мастей, только борясь и побеждая их, — можно будет спасти страну от голода и разрухи, от хозяйственного истощения и финансового краха, от развала и одичания?
И если Советы и Комитеты оказались главными оплотами революции, если Советы и Комитеты победили восставшую контрреволюцию, — не ясно ли из этого, что они, и только они, должны быть теперь основными носителями революционной власти в стране?
Вы спрашиваете: как организовать революционную власть?
Да она уже организуется вне совещания и, быть может, вопреки совещанию, в ходе борьбы с контрреволюцией, на почве фактического разрыва с буржуазией, в борьбе с этой буржуазией, — из революционных рабочих, крестьян, солдат.
Элементы этой власти — революционные Комитеты и Советы в тылу и на фронте.
Зародыш этой власти — то левой крыло, которое, должно быть, будет образовано на совещании.
Совещанию придется оформить и закончить этот процесс вырастания революционной власти, либо сдаться Керенскому на милость и сойти со сцены.
ЦИК уже попытался вчера стать на революционный путь, отвергнув коалицию с кадетами.
Но кадеты — единственная серьезная буржуазная партия. Поймут ли гг. соглашатели, что больше не с кем из буржуазных кругов устраивать коалицию?
Хватит ли у них смелости сделать выбор?
Поживем — увидим.
14 сентября 1917 г.
К ИТОГАМ МУНИЦИПАЛЬНЫХ ВЫБОРОВ В ПЕТРОГРАДЕ
Выборы в районные думы по Петрограду (12 районов) уже закончены. Общая сводка цифровых и иных материалов ещё не опубликована; тем не менее, по некоторым данным от районов можно восстановить общую картину хода и исхода выборов.
Из более чем миллиона избирателей избирательное право осуществили около 800 000 человек. В среднем 70 процентов. Абсентеизм отнюдь не “угрожающий”. Вне избирательной черты остались наиболее пролетарские участки таких районов, как Невский и Нарвский (пригороды), пока ещё не присоединённые к городу.
Избирательная борьба развернулась не вокруг местных муниципальных требований, как это делается “обыкновенно” в Европе, а по основным политическим платформам. И это вполне понятно. В момент необычайной революционной встряски, усложнённой войной и разрухой, когда классовые противоречия обнажились до крайних пределов, совершенно немыслимо было удержаться в избирательной борьбе на местных вопросах,— неразрывная связь местных вопросов с вопросами общеполитического положения страны неминуемо должна была прорваться.
Поэтому главными конкурентами на выборах выступили три списка, по числу трёх основных политических платформ: кадетов, большевиков и оборонцев (блок народников, меньшевиков, “Единства”). Беспартийные группы, выражающие собой политическую неопределённость и беспрограммность, при таком положении вещей неминуемо должны были сойти, и действительно сошли, на нет.
Избирателю предстояло сделать выбор:
Либо назад, за разрыв с пролетариатом, за “решительные меры” против революции (кадеты);
Либо вперёд, за разрыв с буржуазией, за решительную борьбу с контрреволюцией, за дальнейшее развитие революции (большевики);
Либо за соглашение с буржуазией, за политику лавирования между революцией и контрреволюцией, т. е. ни назад, ни вперёд (блок оборонцев — меньшевиков и эсеров).
Избиратель сделал выбор. Из 800 000 голосов за блок оборонцев высказалось свыше 400 000; за кадетов — немногим больше 160 000, причём ни в одном районе не получили они большинства; за большевиков — свыше 160 000, причём в наиболее пролетарском районе столицы, на Выборгской стороне, большевики получили абсолютное большинство. Остальное (незначительное) количество голосов распределилось между тридцатью “беспартийными”, “надпартийными” и всякими иными случайными группами и образованьями.
О чём же он говорит?
Первое, что бросается в глаза,— это слабость и немощность беспартийных групп. Сказка о беспартийной “природе” русского обывателя разоблачена выборами вконец. Политическая отсталость, питающая беспартийные группы, отошла, очевидно, в область прошлого. Массовый избиратель определенно стал на путь открытой политической борьбы.
Вторая особенность — это полное поражение кадетов. Как бы ни увёртывались кадеты, они должны признать, что в первой открытой борьбе при свободе выборов они разбиты наголову, не получив в своё распоряжение ни одной районной думы. Ещё не так давно кадеты считали Питер своей вотчиной. Они не раз писали в своих воззваниях, что Петроград “оказывает доверие только партии народной свободы”, при этом ссылались на выборы в Государственную думу по третьеиюньскому закону. Теперь окончательно выяснилось, что кадеты царствовали в Питере милостью царя и его избирательного закона. Стоило сойти со сцены старому режиму, и — кадеты мигом потеряли почву под ногами.
Короче: массовый демократический избиратель — не за кадетов.
Третья особенность — это выяснившийся несомненный рост наших сил, сил нашей партии. Членов нашей партии в Питере 23—25 тысяч; тираж “Правды” 90—100 тысяч, причём 70 000 приходится на один Питер; получили же мы голосов на выборах свыше 160 000, т. е. в семь раз больше количества членов партии и вдвое больше тиража “Правды” в Питере. И это при том адском вое и травле большевиков, которыми терроризировала обывателя почти вся так называемая печать от бульварных “Биржёвки” и “Вечёрки” до министерской “Воли Народа” и “Рабочей Газеты”. Нечего и говорить, что при такой обстановке за нашу партию могли голосовать лишь наиболее стойкие, не поддающиеся “ужасам”, революционные элементы. Таковы, прежде всего,— вождь революции, пролетариат, давший нам преобладание в Выборгской думе, и затем, наиболее верные союзники пролетариата, революционные полки. Затем следует заметить, что свободные выборы привлекли к урнам свежие, не искушённые ещё в политической борьбе, широкие слои населения. Это, прежде всего, женщины и потом десятки тысяч мелких чинов-пиков, заполняющих министерства, а затем множество “мелкого люда”, ремесленников, лавочников и пр. Мы вовсе не рассчитывали и не могли рассчитывать, что эти слои сумеют теперь же порвать со “старым миром” и решительно стать на точку зрения революционного пролетариата. А ведь они, собственно, и решили судьбу выборов. Если
