мире не может победить без устойчивого тыла. Ну, а тыл Деникина (а также Колчака) совершенно неустойчив. Этот факт непрочности тыла контрреволюционных войск объясняется социальным характером правительства Деникина — Колчака, создавшего эти войска. Деникин и Колчак несут с собой не только ярмо помещика и капиталиста, но и ярмо англо-французского капитала. Победа Деникина — Колчака есть потеря самостоятельности России, превращение России в дойную корову англо-французских денежных мешков. В этом смысле правительство Деникина — Колчака есть самое антинародное, самое антинациональное правительство. В этом смысле Советское правительство есть единственно народное и единственно национальное в лучшем смысле этого слова правительство, ибо оно несёт с собой не только освобождение трудящихся от капитала, но и освобождение всей России от ига мирового империализма, превращение России из колонии в самостоятельную свободную страну.
Разве не ясно, что правительство Деникина—Колчака и его войска не могут пользоваться ни уважением, ни поддержкой широких слоев русского населения?
Разве не ясно, что в войсках Деникина—Колчака не может быть того страстного желания победить и того воодушевления, без коих вообще невозможна победа?
Тыл Деникина — Колчака трещит, подрывая устои фронта, потому что правительство Деникина — Колчака есть правительство кабалы русского народа, правительство, вызывающее максимальное недоверие широких слоев населения.
Тыл советских войск крепнет, питая своими соками красный фронт, потому что Советское правительство есть правительство освобождения русского народа, правительство, пользующееся максимальным доверием широких слоев населения.
Б) Окраинное положение контрреволюции. Еще в начале Октябрьского переворота наметилось некоторое географическое размежевание между революцией и контрреволюцией. В ходе дальнейшего развития гражданской войны районы революции и контрреволюции определились окончательно. Внутренняя Россия с ее промышленными и культурно-политическими центрами — Москва и Петроград,— с однородным в национальном отношении населением, по преимуществу русским,—превратилась в базу революции. Окраины же России, главным образом южная и восточная окраины, без важных промышленных и культурно-политических центров, с населением в высокой степени разнообразным в национальном отношении, состоящим из привилегированных казаков-колонизаторов, с одной стороны, и неполноправных татар, башкир, киргиз (на востоке), украинцев, чеченцев, ингушей и других мусульманских народов, с другой стороны,— превратились в базу контрреволюции.
Нетрудно понять, что в таком географическом распределении борющихся сил России нет ничего неестественного. В самом деле: кому же еще быть базой Советского правительства, как не петроградско-московскому пролетариату? Кто же другой мог быть оплотом деникинско-колчаковской контрреволюции, как не исконное орудие русского империализма, пользующееся привилегиями и организованное в военное сословие — казачество, издавна эксплуатирующее нерусские народы на окраинах?
Разве не ясно, что никакого другого “географического распределения” и не могло быть?
Но это обстоятельство имело (и продолжает иметь) своим последствием целый ряд роковых неизбежных минусов для контрреволюции и столько же неизбежных плюсов для революции.
Для успеха войск, действующих в эпоху ожесточённой гражданской войны, абсолютно необходимо единство, спаянность той живой людской среды, элементами которой питаются и соками которой поддерживают себя эти войска, причём единство это может быть национальным (особенно в начале гражданской войны) или классовым (особенно при развитой гражданской войне). Без такого единства немыслимы длительные военные успехи. Но в том-то и дело, что окраины России (восточная и южная) не представляют и не могут представлять для войск Деникина и Колчака ни в национальном, ни в классовом отношении даже того минимума единства живой среды, без которого (как я говорил выше) невозможна серьёзная победа.
В самом деле, какое национальное единство может быть между национальными стремлениями татар, башкир, киргиз (на востоке), калмыков, чеченцев, ингушей, украинцев (на юге), с одной стороны, и истинно-русскими самодержавными управлениями Колчака — Деникина, с другой стороны?
Или ещё: какое классовое единство может быть между привилегированным казачеством Урала, Оренбурга, Дона, Кубани, с одной стороны, и всем остальным населением окраин, не исключая русских “иногородних”, искони угнетаемых и эксплуатируемых соседними казаками?
Разве не ясно, что войска, составленные из таких разнородных элементов, неминуемо должны распасться при первом серьёзном ударе со стороны советских армий, что каждый такой удар неминуемо должен усиливать тягу неказачьих элементов окраин России к Советскому правительству, в корне отрицающему великодержавные вожделения и охотно идущему навстречу их национальным стремлениям.
В противоположность окраинам внутренняя Россия открывает совершенно иную картину. Во-первых, в национальном отношении она едина и спаяна, ибо девять десятых её населения состоит из великороссов. Во-вторых, достижение классового единства живой среды, питающей фронт и непосредственный тыл советских войск, облегчается наличием в ней популярного среди крестьянства петроградско-московского пролетариата, тесно сплачивающего его вокруг Советского правительства.
Этим, между прочим, и объясняется тот поразительный контакт между тылом и фронтом Советской России, которым никогда не блистало правительство Колчака — Деникина: достаточно Советскому правительству кликнуть клич о помощи фронту, чтобы Россия мигом выставила целый хоровод новых полков.
В этом же нужно искать источник той поразительной силы и беспримерной упругости, которую обычно проявляет Советская Россия в критические минуты.
Здесь же следует искать объяснения того непонятного для просвещённых шаманов Антанты факта, что “контрреволюционные войска, дойдя до известных пределов (до пределов внутренней России!), неминуемо терпят катастрофу…”.
Но кроме указанных выше глубоких причин поражения контрреволюции и, прежде всего, Деникина, существуют еще другие ближайшие причины (мы имеем в виду главным образом Южный фронт). Таковы:
1) Улучшение дела резервов и пополнений на советском Южном фронте.
2) Улучшение дела снабжения.
3) Наплыв на фронт коммунистов-рабочих из Питера, Москвы, Твери, Иваново-Вознесенска, вошедших в наши южные полки и совершенно преобразивших последние.
4) Налаживание аппаратов управления, совершенно расстроенных раньше набегами Мамонтова.
5) Умелое применение командованием Южфронта системы фланговых ударов при наступлении. 6) Методичность самого наступления.
III
НЫНЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ
НА ЮЖНОМ ФРОНТЕ
Из всех частей Деникина наиболее серьёзной силой следует считать добровольческую армию (пехота), как наиболее квалифицированную, с большим резервом кадровых офицеров при полках, и кавалерийские корпуса Шкуро — Мамонтова (конница). Добровольческая армия имела своей задачей взятие Москвы, конница же Шкуро и Мамонтова — прорывы и разрушение тылов наших южных армий.
Первые решительные успехи нашей пехоты обозначились в боях под Орлом, в районе Кром — Дмитровска. Здесь нашей пехотой был разбит первый корпус (лучший корпус) добровольческой армии, корпус генерала Кутепова с корниловской, дроздовской, марковской и алексеевской дивизиями.
Первые же решительные успехи нашей конницы обозначились в боях под Воронежем, в районе рек Икорец, Усмань, Воронеж и Дон. Здесь наша конная группа тов. Буденного впервые встретилась грудь с грудью с соединёнными корпусами Шкуро — Мамонтова и, встретившись с ними, опрокинула их.
Нашими успехами под Орлом и Воронежем был заложен фундамент всему дальнейшему продвижению наших армий на юг. Успехи под Киевом, Харьковом, Купянском и Лисками являются лишь следствием и развитием основных успехов под Орлом и Воронежем. Ныне добровольческая армия беспорядочно отступает перед нашими частями, потеряв связь и управление, потеряв убитыми, ранеными и пленными не менее половины своего старого состава. Можно с уверенностью сказать, что без отвода в тыл и серьёзного ремонта она вскоре потеряет всякую боеспособность.
Что касается конной группы Шкуро — Мамонтова, то, несмотря на её усиление двумя новыми кубанскими корпусами (корпуса генералов Улагая — Науменко) и сводной уланской дивизией генерала Чеснокова, она всё же не может представлять серьёзную угрозу для нашей конницы. Доказательством служат недавние бои под Лисичанском, где усиленная группа Шкуро — Мамонтова была наголову разбита нашей конницей, оставив на месте семнадцать орудий, восемьдесят пулемётов и более тысячи зарубленных.
Конечно, нельзя сказать, что армии Деникина уже разгромлены. Разложение армий Деникина еще не дошло до степени разложения армий Колчака. Деникин пока еще способен на некоторые тактические, а может быть и стратегические каверзы. Не следует также забывать, что за десять недель мы успели у Деникина отобрать всего лишь около 150 орудий, 600 пулемётов, 14 бронепоездов, 150 паровозов, 10 тысяч вагонов, тысяч 16 пленных. Но одно всё же несомненно: армии Деникина неудержимо катятся под уклон по стопам армий Колчака, между тем как наши армии изо дня в день усиливаются качественно и количественно. В этом порука окончательного разгрома Деникине.
Серпухов,
26 декабря 1919 г.
“Правда” № 293,
28 декабря 1919 г.
P. S. Статья эта была написана до прорыва нашими войсками деникинского фронта под Таганрогом. Этим, собственно, и объясняется её осторожный характер. Но теперь, после прорыва фронта Деникина, когда добровольческие дивизии отрезаны от донской и кавказской армий Деникина, когда за два дня боев на подступах Таганрога (1—2 января) наши войска отобрали у противника свыше двухсот орудий, семь бронепоездов, четыре танка и массу других трофеев, когда наши войска, освободив Таганрог, осаждают очаги контрреволюции—Новочеркасск и Ростов,— теперь можно с уверенностью сказать, что разгром деникинских армий идёт на всех парах. Ещё удар, — и полная победа будет обеспечена.
Курск,
7 января 1920 г.
Журнал “Революционный Фронт” № 1,
15 февраля 1920 г.
К ПОЛОЖЕНИЮ НА КАВКАЗЕ От Народного комиссариата по делам национальностей
В воскресных газетах появилось сообщение о взятии Баку и Апшеронского полуострова англичанами. Оно гласит:
“По сообщению одесских газет лица, прибывшие из Баку передают, что три недели тому назад в город на грузовых автомобилях вступили английские войска, проникшие на Кавказ из Месопотамии, через Персию. Отряд многочислен и, по-видимому, является авангардом. Существует версия, будто англичане устанавливают связь с корниловскими отрядами. Другая газета сообщает, что англичане заняли Апшеронский полуостров и Баку, откуда двигаются по направлению: Тифлис, Александрополь, Сарикамыш, Карс, Эрзерум. 24 мая”.
Народный комиссариат по делам национальностей должен заявить по этому поводу, что это провокаторское сообщение, берущее начало к тому же из крайне загадочных источников, не имеет ничего общего с действительностью. Никаких английских отрядов не появлялось в Баку и не могло появиться хотя бы потому, что вся Бакинская губерния и весь восток Закавказья охраняются советскими войсками, готовыми по первому зову сразиться с внешней силой, в какую бы форму она ни облеклась. По сообщению чрезвычайного комиссара Шаумяна от 25 мая “Баку и его районам не угрожает пока опасность от кого бы то ни было, если не считать татарских помещиков, на днях организовавших набег на Аджикабул и отброшенных советскими частями далеко на запад”.
Что касается положения в южном Закавказье, там, действительно, есть опасность, но не со стороны англичан, а со стороны турок, пробивающихся по линии Александрополь — Джульфа по направлению к Тавризу, “для отпора англичанам в северной Персии”.
Вот что сообщает по этому поводу член Закавказского сейма Карчикян 20 мая:
“13 мая Турция предъявила в Батуме требование пропустить турецкие войска по железной дороге Александрополь — Джульфа в Персию, мотивируя это тем, что англичане напирают со стороны Мосула, что туркам необходимо в кратчайший срок занять северную Персию. Своё требование Турция поддерживает силой. 15-го утром начали бомбардировать Александрополь. Наши войска, застигнутые врасплох, не смогли остановить наступление в 16-го сдали Александрополь. 17-го турки потребовали обеспечить им свободный пропуск войск в
