Запада и Востока, от их умения срывать маску с империалистов в пацифистском облачении. Несомненно, что события и практика будут работать в этом отношении на коммунистов, вбивая клин между пацифистскими словами и империалистскими делами демократических прислужников капитала. Долг коммунистов — не отставать от событий и безжалостно разоблачать каждый шаг, каждый акт прислужничества империализму и измены пролетариату со стороны партий II Интернационала.
2. ВМЕШАТЕЛЬСТВО АМЕРИКИ В ДЕЛА ЕВРОПЫ
И ЛОНДОНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ АНТАНТЫ
О РЕПАРАЦИЯХ
Лондонская конференция Антанты является наиболее полным выражением лживого, фальшивого буржуазно-демократического пацифизма. Если приход к власти Макдональда — Эррио и шумиха об “установлении нормальных отношений” с Советским Союзом должны были прикрыть и замаскировать ожесточённую борьбу классов в Европе и смертельную вражду буржуазных государств к Советскому Союзу, то соглашение Антанты в Лондоне должно прикрыть и замаскировать отчаянную борьбу Англии и Франции за гегемонию в Европе, возрастающее противоречие между Англией и Америкой в борьбе за господство на мировом рынке, нечеловеческую борьбу германского народа против гнёта Антанты. Нет больше войны между классами, конец революции, теперь можно будет кончить дело сотрудничеством классов, — вопят Макдональды и Ренодели. Нет больше борьбы между Францией и Англией, между Америкой и Англией, между Германией и Антантой, конец войне, теперь можно будет кончить дело всеобщим миром во главе с Америкой, — вторят им друзья по лондонскому соглашению и братья по измене делу рабочего класса, социал-демократические герои пацифизма.
Что же, однако, произошло на лондонской конференции Антанты?
До лондонской конференции репарационный вопрос решался Францией самостоятельно, более или менее независимо от “союзников”, ибо Франция имела в репарационной комиссии обеспеченное большинство. Оккупация Рура служила средством хозяйственной дезорганизации Германии и гарантией того, что Франция получит от Германии репарационные платежи, уголь и кокс для французской металлургии, химические полуфабрикаты и краски для французской химической промышленности и беспошлинный ввоз эльзасских текстильных фабрикатов в Германию. План был рассчитан на создание материальной базы для военной и экономической гегемонии Франции в Европе. Но план этот, как известно, не удался. Метод оккупации привёл лишь к обратным результатам. Ни платежей, ни поставок натурой в сколько-нибудь удовлетворительных размерах Франция не получила. Наконец, сам автор оккупации, Пуанкаре, оказался выброшенным за борт за его откровенно империалистическую политику, чреватую новой войной и революцией. Что касается гегемонии Франции в Европе, то она оказалась неудавшейся не только потому, что метод оккупации и откровенного грабежа исключал возможность хозяйственной смычки между французской и германской промышленностью, но и потому, что Англия была решительно против такой смычки, ибо Англия не могла не знать, что соединение германского угля с французским металлом не может не подорвать английскую металлургию.
Что же дала взамен всего этого лондонская конференция Антанты?
Во-первых, конференция отвергла путь самостоятельного решения вопросов репараций со стороны Франции, признав, что конфликтные вопросы должны решаться в последнем счёте арбитражной комиссией из представителей Антанты во главе с представителями Америки.
Во-вторых, конференция отвергла оккупацию Рура и признала необходимость эвакуации, хозяйственной (немедленно) и военной (через год или раньше). Мотивы: оккупация Рура на данной стадии опасна с точки зрения политического состояния Европы и неудобна с точки зрения организованного и систематического грабежа Германии. А что Антанта собирается грабить Германию основательно и систематически, — в этом едва ли может быть какое-либо сомнение.
В-третьих, отвергнув интервенцию военную, конференция вполне одобрила интервенцию финансово-хозяйственную, признав:
а) необходимость создания эмиссионного банка в Германии, подконтрольного специальному иностранному комиссару;
б) переход в частные руки государственных железных дорог, управляемых под контролем специального иностранного комиссара;
в) создание так называемого “переводного комитета” из представителей союзников, сосредоточивающего в своих руках все репарационные платежи в германской валюте, финансирующего германские поставки натурой из платёжных сумм, могущего вкладывать некоторые суммы репарационных платежей (в случае нецелесообразности их перевода во Францию) в германскую промышленность и имеющего, таким образом, полную возможность держать в своих руках денежный рынок Германии.
Едва ли нужно доказывать, что это есть превращение Германии в колонию Антанты.
В-четвёртых, конференция признала за Францией право принудительного получения от Германии угля и химических продуктов в продолжение известного периода времени, но она тут же оговорилась, что за Германией остаётся право обращаться в арбитражную комиссию с требованием сокращения количества или даже прекращения этих принудительных платежей натурой. Тем самым она свела права Франции к нулю или почти к нулю.
Если ко всему этому добавить заём Германии в 800 миллионов марок, покрываемый английскими и главным образом американскими банкирами, если принять далее во внимание, что на конференции командовали банкиры, прежде всего, американские банкиры, то картина получится законченная: от французской гегемонии остались рожки да ножки, вместо гегемонии Франции получилась гегемония Америки.
Таковы итоги лондонской конференции Антанты.
Иные думают, на этом основании, что отныне противоречия интересов внутри Европы должны поблёкнуть перед лицом гегемонии Америки; что Америка, заинтересованная в вывозе капитала в Европу, сумеет посадить европейские страны на паёк и заставит их сидеть смирно во славу обогащения своих банкиров; что мир в Европе, правда принудительный, можно считать ввиду этого более или менее обеспеченным, на более или менее продолжительный период. Это предположение совершенно неправильно.
Во-первых, конференция решала вопрос о Германии без хозяина, без германского народа. Можно, конечно, “планировать” превращение Германии в завзятую колонию. Но пытаться превратить на деле в колонию такую страну, как Германия, теперь, когда даже отсталые колонии с трудом приходится удерживать в повиновении, — это значит заложить мину под Европу.
Во-вторых, конференция несколько отодвинула назад слишком выдвинувшуюся вперёд Францию, ввиду чего естественно получился фактический перевес Англии в Европе. Но думать, что Франция может помириться с перевесом Англии, — значит не считаться с фактами, не считаться с логикой вещей, которая обычно оказывается сильнее всякой иной логики.
В-третьих, конференция признала гегемонию Америки. Но американский капитал заинтересован в финансировании франко-германской промышленности, в наиболее рациональном её использовании, например, в духе комбинации французской металлургии с германской угольной промышленностью. Едва ли можно сомневаться в том, что американский капитал использует свои преимущества в этом именно, наиболее выгодном для него, направлении. Но думать, что Англия помирится с таким положением, — значит не знать Англии, не знать того, до чего дорожит Англия интересами своей металлургической промышленности.
Наконец, Европа не есть изолированная страна, она связана со своими колониями, она живёт соками этих колоний. Думать, что конференция может что-либо изменить к “лучшему” в отношениях между Европой и колониями, что она может задержать или замедлить развитие противоречий между ними, — значит верить в чудеса.
Вывод один: конференция в Лондоне не разрешила ни одного из старых противоречий в Европе, но зато она дополнила их новыми противоречиями, противоречиями между Америкой и Англией. Несомненно, что Англия по-старому будет углублять антагонизм между Францией и Германией для того, чтобы обеспечить своё политическое преобладание на континенте. Несомненно, что Америка, в свою очередь, будет углублять антагонизм между Англией и Францией для того, чтобы обеспечить свою гегемонию на мировом рынке. Мы уже не говорим о глубочайшем антагонизме между Германией и Антантой.
Мировые события будут определяться этими антагонизмами, а не “пацифистскими” речами висельника Юза и велеречивого Эррио. Закон о неравномерном развитии империалистических стран и неизбежности империалистических войн остаётся теперь в силе больше, чем когда бы то ни было. Лондонская конференция лишь маскирует эти антагонизмы для того, чтобы заложить новые предпосылки для их небывалого обострения.
3. УСИЛЕНИЕ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ЭЛЕМЕНТОВ
В РАБОЧЕМ ДВИЖЕНИИ ЕВРОПЫ.
РОСТ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОПУЛЯРНОСТИ
СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Одним из вернейших признаков неустойчивости “пацифистско-демократического режима”, одним из несомненнейших признаков того, что сам этот “режим” является пеной на поверхности от глубочайших революционных процессов, происходящих в недрах рабочего класса, — нужно считать решительную победу революционного крыла в компартиях Германии, Франции, России, рост активности левого крыла в английском рабочем движении и, наконец, рост популярности Советского Союза среди трудящихся масс Запада и Востока.
Компартии на Западе развиваются в своеобразных условиях. Во-первых, они неоднородны по составу, ибо они образовались из бывших социал-демократов, прошедших старую школу, и из молодых членов партии, не имеющих еще достаточного революционного закала. Во-вторых, кадры там не чисто большевистские, ибо на ответственных постах стоят выходцы из других партий, не успевшие еще порвать окончательно с социал-демократическими пережитками. В-третьих, они имеют перед собой такого опытного противника, как прошедшая огонь и медные трубы социал-демократия, всё еще представляющая огромную политическую силу в рядах рабочего класса. Наконец, они имеют против себя такого могучего врага, как европейская буржуазия с её испытанным государственным аппаратом, с её всесильной прессой. Думать, что такие компартии способны опрокинуть “с сегодня на завтра” европейский буржуазный строй, — значит жестоко заблуждаться. Поэтому очередная задача состоит в том, чтобы сделать компартии Запада действительно большевистскими, выковать в них настоящие революционные кадры, способные перестроить всю партийную практику в духе революционного воспитания масс, в духе подготовки революции.
Так обстояло дело с компартиями Запада еще в недавнем прошлом. Но в последнее полугодие дело начинает меняться к лучшему. Последнее полугодие замечательно в том отношении, что оно даёт коренной перелом в жизни компартий Запада в смысле ликвидации социал-демократических пережитков, в смысле большевизации партийных кадров, в смысле изоляции оппортунистических элементов.
Какую опасность могут представить для революции социал-демократические пережитки в компартиях, — это с очевидностью вскрылось в печальном опыте с Саксонским рабочим правительством, когда оппортунистические лидеры попытались превратить идею единого фронта, как средство революционной мобилизации и организации масс, в метод социал-демократических парламентских комбинаций. Это был поворотный пункт, открывший глаза партийным массам и поднявший их против оппортунистических вождей.
Вторым вопросом, подорвавшим авторитет правых лидеров и выдвинувшим на сцену новых, революционных вождей, нужно считать так называемый “русский” вопрос, т.е. дискуссию в РКП(б). Известно, что группа Брандлера в Германии и группа Суварина во Франции решительно поддержали оппортунистическую оппозицию в РКП(б) против основных кадров РКП(б), против её революционного большинства. Это был вызов революционным рабочим массам Запада, определённо сочувствующим Советской власти и её руководителю — РКП(б). Это был вызов партийным массам и революционному крылу компартий Запада. Не удивительно, что вызов этот кончился полным разгромом групп Брандлера и Суварина. Не удивительно, что дело это нашло свой отклик во всех остальных компартиях Запада. Если к этому добавить факт полной изоляции оппортунистического течения в РКП(б), то картина получится законченная. V конгресс Коминтерна лишь закрепил победу революционного крыла в основных секциях Коминтерна.
Несомненно, что ошибки оппортунистических вождей сыграли значительную роль в деле ускорения большевизации компартий Запада. Но столь же несомненно и то, что тут действовали и другие, более глубокие причины: успешное наступление капитала за последние годы, ухудшение жизненных условий рабочего класса, наличие громадной армии безработных, состояние общей экономической неустойчивости капитализма, нарастание революционного возмущения среди широких рабочих масс. Рабочие
