случаях кулачество само начнёт разжигать классовую борьбу, попытается довести её до точки кипения, попытается придать ей форму бандитских или повстанческих выступлений. Но тогда лозунг разжигания борьбы будет уже не нашим лозунгом, а лозунгом кулачества, стало быть, лозунгом контрреволюционным. Кроме того, несомненно, что кулачеству придётся тогда испытать на своей спине все невыгоды этого лозунга, направленного против Советского государства.

Как видите, лозунг разжигания борьбы на этом втором фронте не является нашим лозунгом.

Третий фронт. Действующими лицами выступают здесь две силы: беднота и, прежде всего, батраки, с одной стороны, и кулаки, с другой стороны. Государство стоит здесь формально в стороне. Как видите, фронт этот не так обширен, как предыдущие фронты. С другой стороны, классовая борьба на этом фронте совершенно ясна и открыта, тогда как она скрыта и более или менее замаскирована на предыдущих фронтах.

Дело идёт здесь о прямой эксплуатации наёмных или полунаёмных со стороны кулака-предпринимателя. Поэтому партия не может здесь заниматься политикой смягчения, умерения борьбы. Наша задача здесь состоит в том, чтобы организовать борьбу бедноты и руководить этой борьбой против кулачества.

Не значит ли это, что мы тем самым берёмся разжигать классовую борьбу? Нет, не значит. Разжигание борьбы означает не только организацию и руководство борьбой. Оно означает вместе с тем искусственное взвинчивание и намеренное раздувание классовой борьбы. Есть ли необходимость в этих искусственных мерах теперь, когда мы имеем диктатуру пролетариата и когда партийные и профессиональные организации действуют у нас совершенно свободно? Конечно, нет.

Поэтому лозунг разжигания классовой борьбы непригоден и для этого, третьего фронта.

Так обстоит дело с третьим вопросом.

Как видите, вопрос о классовой борьбе в деревне не так уж прост, как это могло бы показаться на первый взгляд.

Перейдём к четвёртому вопросу.

IV

Рабоче-крестьянское правительство — фактически или как агитационный лозунг?

Формулировка вопроса кажется мне несколько несуразной.

Что значит формулировка: рабоче-крестьянское правительство — фактически или как агитационный лозунг? Выходит, что партия может давать и такие лозунги, которые не соответствуют действительности, а служат лишь целям какого-то хитрого манёвра, почему-то называемого здесь “агитацией”. Выходит, что партия может давать и такие лозунги, которые не имеют и не могут иметь научного обоснования. Верно ли это? Конечно, неверно. Такая партия заслуживала бы того, чтобы, просуществовав короткий срок, исчезнуть потом, как мыльный пузырь. Наша партия была бы ‘1’огда не партией пролетариата, ведущей научную политику, а пустой пеной на поверхности политических событий.

Наше правительство есть, по своему характеру, по своей программе и тактике, рабочее, пролетарское, коммунистическое правительство. Никаких кривотолков и сомнений на этот счёт не должно быть. Не может наше правительство иметь одновременно две программы:

и пролетарскую, и какую-либо другую. Его программа и его практическая работа являются пролетарскими, коммунистическими, и в этом смысле наше правительство является несомненно пролетарским, коммунистическим.

Значит ли это, что наше правительство не является вместе с тем рабоче-крестьянским правительством? Нет, не значит. Наше правительство, будучи пролетарским по своей программе и по своей работе, является вместе с тем правительством рабоче-крестьянским.

Почему?

Потому, что при наших условиях коренные интересы основной массы крестьянства целиком и полностью совпадают с интересами пролетариата.

Потому, что интересы крестьянства находят, ввиду этого, свое полное выражение в программе пролетариата, в программе Советского правительства.

Потому, что Советское правительство опирается на союз рабочих и крестьян, строящийся на общности коренных интересов этих классов.

Потому, наконец, что в состав органов правительства, в состав Советов входят, кроме рабочих, еще крестьяне, борющиеся против общего врага и строящие новую жизнь совместно с рабочими, под руководством рабочих.

Вот почему лозунг “рабоче-крестьянское правительство” является не пустым “агитационным” лозунгом, а революционным лозунгом социалистического пролетариата, получившим своё научное обоснование в программе коммунизма.

Так обстоит дело с четвёртым вопросом.

Перейдем к пятому вопросу.

V

Наша политика по отношению к крестьянству некоторыми товарищами истолковывается как расширение демократии для крестьянства и изменение характера власти в стране. Верно ли это истолкование?

Расширяем ли мы фактически демократию в деревне?

Да, расширяем.

Есть ли это уступка крестьянству?

Безусловно, есть.

Велика ли эта уступка и укладывается ли она в рамках Конституции нашей страны?

Уступка тут, я думаю, не очень велика, и она ни на йоту не меняет нашу Конституцию.

Что же мы меняем, в таком случае, и в чем собственно выражается уступка?

Мы меняем практику работы в деревне, совершенно неудовлетворительную в новых условиях развития. Мы меняем установившиеся порядки в деревне, тормозящие дело смычки и расстраивающие работу партии по сплочению крестьянства вокруг пролетариата.

До сего времени дело обстояло так, что в целом ряде районов деревней управляла маленькая группа людей, связанная больше с уездом и губернией, чем с населением деревни. Это обстоятельство вело к тому, что правители деревни больше всего глядели вверх, на уезд, и меньше всего вниз, на население деревни, чувствовали себя ответственными не перед деревней, не перед избирателями, а перед уездом и губернией, не понимая, очевидно, что “верх” и “низ” представляют тут одну цепь, и если цепь порвалась внизу, то должна пасть вся цепь. Результатом этого были бесконтрольность, самоуправство, произвол правителей, с одной стороны, недовольство и ропот в деревне — с другой. Теперь таким порядкам в деревне кладётся конец, решительно и бесповоротно.

До сего времени дело обстояло так, что в целом ряде районов выборы Советов в деревне представляли не действительные выборы, а пустую канцелярскую процедуру протаскивания “депутатов”, путём целого ряда ухищрений и нажима со стороны узкой группы правителей, боящихся потерять власть. Результатом этого было то, что Советы из органов, близких и родных массам, рисковали превратиться в органы, чуждые массам, а руководство крестьянством со стороны рабочих, эта основа и крепость диктатуры пролетариата, рисковало повиснуть в воздухе. Вы знаете, что партия вынуждена была ввиду этого добиться перевыборов Советов, причём перевыборы показали, что старая практика выборов в целом ряде районов есть пережиток военного коммунизма, что она должна быть ликвидирована, как вредная и прогнившая насквозь практика. Теперь такой практике выборов в деревне кладётся конец.

В этом основа уступки, основа расширения демократии в деревне.

Уступка эта нужна не только крестьянству. Она не менее нужна пролетариату, ибо она усиливает пролетариат, подымает его авторитет в деревне, укрепляет доверие крестьян к пролетариату. Основное назначение уступок и компромиссов вообще состоит, как известно, в том, чтобы они усиливали и укрепляли в последнем счёте пролетариат.

Каковы пределы этих уступок в данный момент? Пределы этих уступок намечены XIV конференцией РКП(б) и III съездом Советов СССР. Вы знаете, что они не очень широки и ограничиваются теми рамками, о которых я только что говорил. Но это еще не значит, что они останутся незыблемыми навеки. Наоборот, они несомненно будут расширяться по мере роста нашего народного хозяйства, по мере укрепления хозяйственной и политической мощи пролетариата, по мере развития революционного движения на Западе и Востоке, по мере усиления международных позиций Советского государства. Ленин говорил в 1918 году о необходимости “распространения советской конституции, по мере прекращения сопротивления эксплуататоров, на всё население” (см. т. XXII, стр. 372). Речь идёт здесь, как видите, о распространении Конституции на всё население, в том числе и на буржуазию. Это было сказано в марте 1918 года. С того времени до смерти Ленина прошло больше пяти лет. Однако, Ленин ни разу не заикнулся за этот период о своевременности проведения в жизнь этого положения. Почему? Потому, что не пришло еще время для такого расширения. Но что оно придёт когда-либо, когда внутренние и международные позиции Советского государства укрепятся окончательно, в этом не может быть сомнения.

Вот почему мы, предвидя дальнейшее расширение демократии в будущем, считаем, однако, необходимым ограничить в данный момент уступки по линии демократии рамками, очерченными XIV конференцией РКП(б) и III съездом Советов СССР.

Меняют ли эти уступки характер власти в стране?

Нет, не меняют.

Вносят ли они изменения в систему диктатуры пролетариата в смысле её ослабления?

Нисколько, ни в какой степени.

Диктатура пролетариата не ослабляется, а лишь укрепляется оживлением Советов и привлечением к делу лучших людей из крестьянства. Руководство пролетариата в отношении крестьянства не только сохраняется, благодаря расширению демократии, но приобретает еще новую силу, создавая атмосферу доверия вокруг пролетариата. А ведь это главное в диктатуре пролетариата, когда речь идёт о взаимоотношениях пролетариата и крестьянства в системе диктатуры.

Не правы товарищи, утверждающие, что понятие диктатуры пролетариата исчерпывается понятием насилия. Диктатура пролетариата есть не только насилие, но и руководство трудящимися массами непролетарских классов, но и строительство социалистического хозяйства, высшего по типу, чем хозяйство капиталистическое, с большей производительностью труда, чем хозяйство капиталистическое. Диктатура пролетариата есть:

1) неограниченное законом насилие в отношении капиталистов и помещиков, 2) руководство пролетариата в отношении крестьянства, 3) строительство социализма в отношении всего общества. Ни одна из этих трёх сторон диктатуры не может быть исключена без риска исказить понятие диктатуры пролетариата. Только все эти три стороны, взятые вместе, дают нам полное и законченное понятие диктатуры пролетариата.

Вносит ли какие-либо ухудшения в систему диктатуры пролетариата новый курс партии по линии советской демократии?

Нет, не вносит. Наоборот! Новый курс только улучшает дело, укрепляя систему диктатуры пролетариата. Если речь идёт об элементе насилия в системе диктатуры, а выражением насилия является Красная Армия, то едва ли нужно доказывать, что насаждение советской демократии в деревне может лишь улучшить состояние Красной Армии, сплачивая её вокруг Советской власти, ибо армия у нас по преимуществу крестьянская. Если речь идёт об элементе руководства в системе диктатуры, то едва ли можно сомневаться в том, что лозунг оживления Советов может лишь облегчить пролетариату это руководство, укрепив доверие крестьян к рабочему классу. Если же речь идёт об элементе строительства в системе диктатуры, едва ли нужно доказывать, что новый курс партии может лишь облегчить строительство социализма, ибо он пущен в ход для укрепления смычки, а строительство социализма без смычки невозможно.

Вывод один: уступки крестьянству в данной обстановке усиливают пролетариат и упрочивают его диктатуру, не меняя ни на йоту характера власти в стране.

Так обстоит дело с пятым вопросом.

Перейдём к шестому вопросу.

VI

Делает ли наша партия уступки правому уклону в Коминтерне в связи со стабилизацией капитализма, и если да,—действительно ли это необходимый тактический манёвр?

Речь идёт, очевидно, о чехословацкой компартии и соглашении с группой тт. Шмераля и Запотоцкого против правых элементов этой партии.

Я думаю, что никаких уступок правому уклону в Коминтерне не сделала наша партия. Наоборот, весь расширенный пленум Исполкома Коминтерна 36 прошёл под знаком изоляции правых элементов Коминтерна. Прочтите резолюцию Коминтерна о чехословацкой компартии, прочтите резолюцию о большевизации, и вы поймёте без труда, что основной мишенью Коминтерна были правые элементы в коммунизме.

Вот почему нельзя говорить об уступках нашей партии правому уклону в Коминтерне.

Тов. Шмераль и Запотоцкий, строго говоря, не правые. Они