проблески сознания, сохраненные Лермонтовым с детства, уже были связаны с личным страданием. Лермонтов уверял, что в его памяти сохранился образ матери, что он помнит, как она пела что-то грустное, держа его одной рукой, а другой касаясь клавиш фортепьяно. Он был убежден, что даже мог бы узнать мелодию, если бы когда-нибудь услышал ее. По его словам, он смутно помнил даже тот страшный день, когда отец понес его проститься с умершей матерью.
Но вскоре события и лица становятся ясней, и уже хорошо, на всю жизнь, запоминается и домашний врач д-р Леви1, тот самый, который, наблюдая за мальчиком, доложил как-то бабушке, что у ее внука «чрезвычайно увлекающаяся натура»; и бонна Кристина Осиповна Реммер2, религиозная и мечтательная немка, рассказывающая мальчику фантастические немецкие сказки; и, конечно, Жан Капе3, первый гувернер, восторженно любящий свою Францию и сумевший внушить мальчику интерес и уважение к Наполеону. Но больше всего из этих детских лет запоминается страшная горечь непонимания вечной разлуки с отцом.
По более или менее выясненным данным, предок Лермонтова выехал из Шотландии в начале XVII века и был пожалован деревнями в Костромской губернии. Один из предков, еще в Шотландии, Фома Лермонт, был известным бардом, и, по-видимому, от него перешло к далекому потомку поэтическое дарование. Отец поэта, Юрий Петрович, вышел в отставку в чине капитана и женился на Марии Михайловне Арсеньевой против воли ее матери, Елизаветы Алексеевны, урожденной Столыпиной. Последняя никогда не могла простить этого брака. Жизнь Лермонтовых не была счастливой, а после смерти Марьи Михайловны вражда между отцом и бабушкой поэта стала совершенно открытой, и Арсеньева настояла, чтобы внук остался у нее, написав завещание в его пользу, но при условии, что он будет жить у нее до своего совершеннолетия. Лермонтов страдал от этих ненормальных отношений. Горячо любя отца, он не мог оставить и бабушку, благодарно ценя ее заботу и ласку. Эта мука продолжалась в юношеских драмах «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек», а также в нескольких стихотворениях.
Стихи очень рано овладели душой ребенка. Когда, будучи совсем маленьким, он с серьезным взглядом повторял похожие слова: «Окошко и кошка», или «Tisch» и «Fisch» («стол» <и> «рыба» (нем.)), чем несказанно удивлял бабушку, возможно, что он уже прислушивался к музыке слов, понимал, неясно еще, что он может делать со словами. Его увлечения стихами других поэтов начались также очень рано, и сам он стал пробовать писать, но почти все уничтожал. Первый биограф Лермонтова Влад. Харл. Хохряков4, собирая в 1854 году материал для биографии поэта, посетил Павла Шан-Гирея, мужа двоюродной тетки Лермонтова. Сын его, Аким Шан-Гирей5, с детских лет был другом поэта. В имении Шан-Гиреев Апалихе6 сохранялись детские рисунки Лермонтова, его ученические тетради; позже Аким привез из Петербурга оригиналы «Боярина Орши», драмы «Люди и страсти»7, но все это были черновики дошедших до нас произведений. Из первых же детских попыток не сохранилось ничего.
В 1825 году произошла его первая встреча с Кавказом8, куда бабушка отвезла его для укрепления здоровья. Кавказ произвел на 11-летнего мальчика незабываемое впечатление. Все в этой стране было особенное: и звуки зурны9, и стройные чинары10, и необычная синева неба, но главное — горы, горы. Он не мог оторвать от них глаз и скучал, когда их закрывали облака.
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! — пишет он позже. — Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас да о небе». Эту любовь к Кавказу Лермонтов сохранил до последних дней.
В 1827 году Лермонтов был отвезен в Москву, где сразу изменилась его жизнь. Вскоре по приезде умер его любимый гувернер Жан Капэ. Бабушка пригласила учителя Алексея Зиновьевича Зиновьева11, преподававшего в университетском Благородном пансионе русский и латинский языки, и подготовленный им Лермонтов в 1828 году сдает экзамен в 4-й класс университетского Благородного пансиона. С этого времени начинается его еще очень юное творчество. Педагогический состав пансиона невольно способствовал этому. Поэт Алексей Ф. Мерзляков, автор известной песни «Среди долины ровныя»; Дубенский12, автор книги «Опыт о народном русском стихосложении»; Раич13, основавший в пансионе «Общество любителей словесности»; инспектор Павлов14 и другие — все это были люди высокой культуры, проникнутые настоящей любовью к науке и относившиеся с вниманием к учащимся. Конечно, все они заметили выдающиеся способности смуглого подростка. Лермонтов был одарен разными талантами: он играл на скрипке и на рояле, рисовал и писал маслом, в то же время легко решал сложные математические задачи и был хорошим шахматистом. Предание сохранило до наших дней один разговор в библиотеке пансиона. Раич сказал Павлову: «Боюсь, что судьба этого необыкновенно одаренного мальчика будет нелегкой»; и на вопрос Павлова: «Почему?» — ответил: «Потому, что характер у него прямой и непокорный, и потому, что как здесь он на голову выше товарищей, так будет и дальше в жизни». Характер у мальчика был не только прямой и непокорный, но и неровный. Его склонность к уединению и некоторая надменность по отношению к товарищам раздражали многих. Но в то же время бывали дни, когда не было никого веселее, изобретательней и остроумней его. И никто не умел так горячо ценить дружбу и быть таким бескорыстным другом, как он, но дружбу он представлял себе как нечто редкое и идеальное. В стихотворении, посвященном одному из друзей, он писал:
Навряд ли кто-нибудь из нас страну узрит,
Где дружба дружбы не обманет,
Любовь любви не изменит…15
Указом 29 марта 1830 года Благородный пансион был лишен всех льгот и превращен в обыкновенную гимназию. Многие ученики подали прошение об уходе из пансиона. Один из них был Лермонтов. В сентябре 1830 года он поступает в Московский университет.
Пересматривая его юношеские стихи, невольно поражаешься самостоятельности и зрелости его мысли. Да, он, конечно, под влиянием Байрона, но: «Я не хочу быть тенью Байрона, — говорит он еще в пансионе своему другу Алексею Лопухину16. — И повторить Байрона нельзя». И позже, уже в университетские годы, заимствуя еще что-то у Байрона, Лермонтов сохраняет свою самостоятельность: одновременно и объединяет себя с Байроном, и отделяет от него в строках:
Нет, я не Байрон, я другой,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой17.
У каждого поэта всегда есть свой «учитель», тот предшественник, которому вольно или невольно он подражает вначале. Потом наступает момент, когда, словно оперившийся птенец, поэт вырывается из гнезда всех влияний. Но как рано взмахнул собственными крыльями и вылетел в мир собственной стихии мальчик Лермонтов! Предшественники, которыми он увлекался: Байрон и Шекспир, Шиллер и Гейне, Державин, Дмитриев, Жуковский и, конечно, Пушкин. Вот кому больше всего хотел подражать и подражал вначале юный Лермонтов. Но, будучи уверен в своей внутренней самостоятельности, он не боится чисто внешнего подражания; перечитывая, наверно, не раз строки Пушкина:
И путник усталый на Бога роптал;
Он жаждой томился и тени искал,
В пустыне блуждая три дня и три ночи18, —
Лермонтов пишет:
В пустынных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной…19
Тот же размер, та же пустыня, но это уже Лермонтов. Или, помня пушкинское о цветке:
Где цвел? когда? какой весною?
И долго ль цвел? и сорван кем? 20 —
Лермонтов не боится написать:
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела?21
В этих стихах он настолько самостоятелен, что, несмотря на внешнее сходство, в полной подражательности его нельзя обвинить.
В тетрадях Лермонтова — следы его напряженной работы; он поразительно быстро развивался как поэт, и недаром критики того времени считали, что он, продолжая школу Пушкина, был уже началом нового, и многие его приемы были предвидением и новаторством. Сам он считал, что после Пушкина никто уже не может называться поэтом. Имя Пушкина с детства было для него священно. Он видел в Пушкине какую-то солнечную ясность, утверждение жизни, недосягаемое совершенство поэзии. Кажется, никто не любил Пушкина так, как Лермонтов, и никто не был так беспощадно наказан за свою любовь. Ведь Лермонтов безбоязненно, один, без всякой поддержки, пытался отмстить обществу за Пушкина единственным своим оружием — стихами.
Это одна из характерных черт Лермонтова — безбоязненность перед событиями и людьми, перед человеческим равнодушием к чужой неудаче, готовность к борьбе и к одиночеству в случае поражения. Печать одиночества лежит на всем творчестве поэта. Он с детства не удовлетворялся обыденностью и был полон каких-то исканий. Словно о каком-то лучшем мире сохранилась память в душе, как смутное воспоминание о забытой мелодии, которую напевала мать, как туманные очертания родного аула в душе Мцыри. И уже 17-летним юношей в стихотворении 1831 года он так определяет это состояние:
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала…
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной
И о земле позабывал…22
Но, несмотря на эту «иную жизнь», к которой стремилась душа поэта, «желанием чудным полна», лермонтовская муза знала и другие темы, темы так называемые гражданские. Недаром росла эта муза, слушая историю декабристов, читая запрещенные правительством стихи: «Думу» Рылеева, «Деревню» и «Кинжал» Пушкина. Не могли не оказать влияния на впечатлительного юношу такие строки его кумира, Пушкина:
Увижу ль я, друзья, народ неугнетенный
И рабство, павшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря? 23
И вот появляется в юношеской тетради Лермонтова посвящение французскому восстанию: «Опять вы, гордые, восстали за независимость страны»24 и т.д. Любовь к свободе и любовь к отечеству вдохновляет его поэзию. Она призывает к мужеству, к свершению героических подвигов во имя родины и свободы. Но он свершил свой подвиг в поэзии, хотя сам не отдавал себе в этом отчета: его строгость к самому себе поразительна. Отбирая стихи для сборника25, он из почти 400 стихотворений выбрал… 26, чем до крайности возмутил друга и родственника Акима Шан-Гирея, присутствовавшего при этом отборе. Зато сборник поражает строгостью выбора и разнообразием тем, жанров, формы. Лермонтов в юности испробовал множество разных жанров, он писал баллады, поэмы, элегии, стансы, эпиграммы и т.д. И его ритмы, рифмы и построения строф уже в это время были удивительны.
В 1829 году 15-летний мальчик полон всевозможных литературных планов. В этот период задуман «Демон», появляется набросок «Исповедь»26, тема которого
