повторится позже в двух других поэмах. К 1830 году относится вполне законченное стихотворение «Нищий». По преданию, оно было посвящено Екатерине Сушковой, той Катишь, которая была первым увлечением Лермонтова, но, будучи старше его, смеялась над ним, считая мальчиком, и, конечно, вовсе не понимала его поэзии.
Следующее увлечение Лермонтова — Натали Ивановой27 — приносит ему новое разочарование, но оставляет нам много прекрасных стихов. Советский исследователь Лермонтова, Ираклий Андроников, в своей книге «Лермонтов», вышедшей в этом году, рассказывает, как ему удалось побывать у внучки Н. Ф. Ивановой; она сообщила ему, что у бабушки долго хранилась шкатулка с письмами и стихами Лермонтова, но, к сожалению, дед Н.М. Обресков все уничтожил. История этой юношеской неразделенной любви оказывается одной из главных тем лирики Лермонтова в 1831 и 1832 годах. Весной 1832 года он с трудом отрывается от этого чувства:
Я не люблю тебя. Страстей
И мук умчался прежний сон,
Всё жив, хотя бессилен он.
Другим предавшися мечтам,
Я всё забыть его не мог;
Так храм оставленный — всё храм,
Кумир поверженный — всё бог!28
Это стихотворение очень огорчило Вареньку Лопухину, которая тепло и нежно относилась к Лермонтову и была его единственной настоящей привязанностью. С домом Лопухиных Лермонтова связывала дружба: с отроческих лет — с Алексеем, потом со старшей сестрой Мари; но в начале 1831 года там появилась младшая сестра Варенька, искренне интересующаяся поэзией Лермонтова, всегда проявляющая дружеское сочувствие к нему, сумевшая простыми словами утешить его, когда он вернулся, похоронив отца, и сказавшая в ответ на прочитанное стихотворение «Ангел»: «О Мишель, вы не знаете, как это прекрасно. Вы сами не знаете, какой вы замечательный поэт».
В июне 1832 года Лермонтов был вынужден покинуть университет и, переехав в Петербург, поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В эти годы ему трудно было писать. Обстановка школы не располагала к литературной работе. Ему казалось, что стихи здесь умирают, не прозвучав, как умирают растения без солнечного света.
По выходе из школы в ноябре 1834 года Лермонтов окунается в светскую жизнь и скоро приобретает славу «повесы», славу человека легкомысленного и надменного. И вот, читая его стихи того времени, можно понять, что «светский человек», «гусар», «повеса» — это все только поза, а на самом деле тяжело живется ему в это время в «пустыне света», без ясно намеченной цели, всеми непонимаемому и, в сущности, одинокому. Его преследует это непонимание окружающими его благородных душевных движений, которые он, впрочем, тщательно скрывает под язвительностью и надменностью, как будто боясь, что его добрый душевный порыв разобьется о насмешку. В основе многих его произведений лежит идея непринятой доброты, словно всякая попытка делать добро неизбежно обо что-то разбивается:
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья —
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья29.
Но там, где человечность и отзывчивость проявляются словно между прочим, Лермонтов освобождается от своей позы и становится простым и сердечным. Его лакей на Кавказе, грузин Саникидзе30, рассказывал, что Лермонтов был всегда ласков и добр с прислугой. И в некоторых его стихах, посвященных друзьям (памяти Одоевского, Хомутовой и др.), видны и тепло и жалость, те простые человеческие чувства, которых Лермонтов-гусар и даже Лермонтов-поэт как будто стыдится. Эта страсть казаться хуже, чем он есть, эта почти человеконенавистническая поза незаметно сроднилась с ним, хотя обманывала эта поза далеко не всех, и, по свидетельству его близких друзей, с ними он, напротив, был прост и ласков. Когда он поступил в юнкерскую школу, его старший друг Мари Лопухина пишет ему из Москвы: «Остерегайтесь сходиться слишком быстро с товарищами, сначала хорошо их узнайте. У Вас добрый характер, и с Вашим любящим сердцем Вы тотчас увлечетесь». Как непохоже это на те отзывы, где говорится о «недобром» Лермонтове…
Все то, что мы знаем о его характере и жизни, наложило особый оттенок на его творчество, придав ему то, что Белинский назвал «лермонтовским элементом».
Хочется напомнить первый отзыв Белинского о стихах Лермонтова: «Свежесть благоухания, художественная роскошь форм, поэтическая прелесть и благородная простота образов, энергия, могучесть языка, алмазная крепость и металлическая звучность стиха, полнота чувства, глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания — суть родовые характеристические приметы поэзии Лермонтова и залог ее будущего великого развития». А это было написано по выходе в свет первой небольшой книжки, куда не вошли многие из его лучших стихов. Лучших? Но в этой же статье говорится дальше: «Если бы не все стихи Лермонтова были одинаково лучшие, то это мы назвали бы одним из лучших». И в самом деле, все стихи кажутся «лучшими». Возьмите, например, «Бородино». Оно насыщено такой любовью к родине, переданной простыми безыскусными словами, что кажется: лучше об этом и не скажешь. Но вспомните стихотворение «Отчизна», и вы увидите, какие слова позже нашел Лермонтов, чтобы передать свою любовь к родине. Это любовь, умеющая критиковать, но, как всякая настоящая любовь, умеющая прощать недостатки. Это добросовестные стихи, без лжепатриотизма: «Ни слава, купленная кровью», и дальше: «дрожащие огни печальных деревень», и наконец: «пляска с топаньем и свистом под говор пьяных мужичков»; но все это свое и любимое той «странной любовью», которую «не победит рассудок мой». Когда Лермонтов читал эти стихи редактору «Отечественных записок» Краевскому, последнему показалось, что до этой минуты он не знал настоящего Лермонтова. Белинский же, прочитав эти стихи, воскликнул: «Что за вещь! Пушкинская! То есть одна из лучших пушкинских!»31
Среди произведений Лермонтова выделяется его «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Критики того времени, разбирая это произведение, подчеркивали, что Лермонтову удалось, глубоко проникнув в старину, передать нравы того времени и тот склад старинной речи, который роднит эту «Песню» с былинами, но высокая художественность ставит ее много выше былин. И теперь, через много лет, Андроников пишет, что «Песня про купца Калашникова» принадлежит к лучшим произведениям русской и мировой поэзии».
Мы не можем останавливаться в отдельности на каждой поэме Лермонтова. Каждая по-своему интересна. Первая появившаяся в печати поэма «Хаджи Абрек» — юношеское произведение, было отнесено в «Библиотеку поэта»32 без ведома Лермонтова его другом Ник. Юрьевым33 и напечатано в 1835 году. «Боярин Орша» и «Мцыри» родственны, так как в обе поэмы попали строки из написанного в ранней юности наброска «Исповедь». Самым любимым «детищем» поэта был, конечно, «Демон», которого он задумал в 15-летнем возрасте, а последний вариант окончил в год своей смерти34.
Трудно представить себе, из каких тайников душевной жизни 15-летнего мальчика поднялся этот гигантский образ, заслонив собою все другие, созданные его фантазией. Он и сам не сумел бы ответить на этот вопрос. Но этот образ был создан им и только им. Унаследовав кое-что из мировой литературы, только лермонтовский Демон
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!..35
В 1829 году это еще просто стихотворение. Потом это отрывки с непонятным местом действия. В пятой редакции можно догадаться, что место действия — Испания. Но образ Демона и весь характер поэмы не меняются. И некоторые фрагменты войдут и в последнюю редакцию. В 1838 году, возвратившись из Грузии после года ссылки, Лермонтов перерабатывает всю поэму и переносит действие на Кавказ. Эту поэму принято считать до некоторой степени автобиографической, предполагая, что в ней Лермонтов говорит о своей пламенной любви к Вареньке Лопухиной, любви, которая не покидала его в течение всей его жизни. И несмотря на то, что Варенька вышла замуж за Бахметьева, прочная душевная связь сохранилась на всю жизнь.
В последних вариантах поэмы фантастический элемент отступает на второй план, уступая место психологической задаче. Лермонтовский Демон — это дух более мятежный, чем порочный, «сеявший зло без наслажденья», так как зло не принцип его жизни, а как бы отместка за разочарования. Любовь смягчает его, он идет к Тамаре «любить готовый, с душой, открытой для добра», но потом, мятежный, тяготится этой любовью и снова остается «один, как прежде, во вселенной, без упованья, без любви».
Трудно сказать, был бы счастлив сам Лермонтов, если бы его путь соединился с Варенькиным. Возможно, что его мятежная душа, которой нужны были бури, тяготилась бы семейным затишьем. Во всяком случае, он примирился с потерей любимой девушки. И оставшись, как прежде, один, молится о ее счастье трогательнейшими стихами («Молитва»):
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного,
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную —
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
Какая глубина и покорность, не подходящая как будто поэту, написавшему: «И часто звуком грешных песен я, Боже, не тебе молюсь»36. Но это не случайные стихи. Нет. В многогранной натуре Лермонтова есть религиозность в лучшем смысле этого слова. И он напоминает нам о ней просто, словно случайными строчками: «Пустыня внемлет Богу», или коротенькой молитвой («В минуту жизни трудную»), или строфой из «Казачьей колыбельной песни»: «Дам тебе я на дорогу образок святой: ты его, моляся Богу, ставь перед собой». Нельзя после таких строк говорить о «все отрицающем» духе Лермонтова.
Ближайший к Демону тип — Арбенин в драме «Маскарад». Увлекаясь с детства театром, Лермонтов в 16-летнем возрасте написал драму «Испанцы» и «Люди и страсти», в 1831 году — драму «Странный человек», в 1834 и 1835 годах — «Маскарад» в двух редакциях. В «Маскараде» он несколько следовал Грибоедову, и как Грибоедов вынес на страницы «Горя от ума» недостатки московского общества, так Лермонтов обличает современное петербургское общество, где, по его мнению, «лишь образы бездушные людей, приличьем стянутые маски». В Арбенине есть то же, что и у Демона, — разочарование и отрицание мира, но черты эгоизма и полного пессимизма здесь доведены до крайности. Впрочем, это неудивительно в окружении таких типов, как Шприх, Казарин или баронесса в первой редакции.
Смерть Пушкина в 1837 году словно переворачивает всю жизнь поэта. Потрясенный страшным горем, Лермонтов пишет свои непревзойденные по силе и мужеству стихи «Смерть поэта». Стихи эти, распространенные Раевским, как на крыльях облетели
