пейзажи действительно сыграли большую роль в биографии Лермонтова.
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах; облаками меня одевали; вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас да о небе», — признавался Лермонтов.
«Лермонтов любил краски, — писал Иннокентий Анненский, — поэт любит розовый закат, белое облако, синее небо, лиловые степи, голубые глаза и золотистые волосы».
Слишком нежный подбор красок, перечисленных Анненским, не вполне совпадает с живописью Лермонтова, но по существу Анненский был прав: Лермонтов любил красочную щедрость горных пейзажей, и его картины, написанные маслом или акварелью, несмотря на сильную контрастность тонов, были весьма гармонично скомпонованы. К сожалению, до нас дошло всего 13 живописных холстов, среди которых особенно выразительны: «Кавказский вид», подлинный шедевр пейзажной живописи; «Дарьяльское ущелье с замком Тамары»; «Вид Пятигорска»; «Эпизод Кавказской войны»; «Черкес»; «Перестрелка в горах Кавказа» и «Воспоминание о Кавказе». Из пятидесяти сохранившихся акварелей1 следует отметить «Замок Тамары», «Бивуак лейб-гвардии Гусарского полка под Красным селом», «Гусары при штурме Варшавы в 1831 году», «Пейзаж с мельницей и скачущей тройкой», «Бой при Валерике», «Испанец», а также портреты В. А. Бахметевой2 и А. А. Столыпина-Монго3.
Начав рисовать в ранние детские годы, Лермонтов продолжал заниматься этим искусством, постоянно совершенствуя его на протяжении всей своей жизни, и последние рисунки датированы 1841 годом, то есть годом его смерти. Один из приятелей Лермонтова — Святослав Раевский 4 — свидетельствовал: «Соображения Лермонтова сменялись с необычайною быстротою, и, как ни была глубока, как ни долговременно таилась в душе его мысль, он обнаруживал ее кистью или пером изумительно легко, и я бывал свидетелем, как во время размышления противника его в шахматной игре Лермонтов писал драматические отрывки, замещая краткие отдыхи своего поэтического пера быстрыми очерками любимых его предметов: лошадей, резких физиономий и т.п.».
Поэзия Лермонтова, пришедшая хронологически позже рисунка и быстро вошедшая в классику русской художественной литературы, затмила, конечно, работы Лермонтова-художника, но вскоре после его смерти они стали привлекать к себе внимание биографов поэта и искусствоведов. В упомянутой выше статье Н. Пахомова имеется даже такая фраза: «Как это ни может показаться парадоксальным на первый взгляд, но порой Лермонтов-художник опережает Лермонтова-писателя».
В этом, конечно, есть преувеличение, но забывать о Лермонтове-художнике нельзя. В творчестве мастеров живописного искусства Лермонтов всегда чувствовал первоисточник слов. Вот еще раз о Рафаэле:
Она была свежа, как роза Леля,
Она была похожа на портрет
Мадонны — и Мадонны Рафаэля…5
И еще:
Как луч зари, как розы Леля,
Прекрасен цвет ее ланит;
Как у Мадонны Рафаэля,
Ее молчанье говорит… 6
Теперь — о Гвидо Рени (итальянский живописец и гравер, 1575 — 1642):
И кто бы смел изобразить в словах,
Что дышит жизнью в красках Гвидо Рени?
Гляжу на дивный холст: душа в очах,
И мысль одна в душе, — и на колени
Готов упасть, и непонятный страх,
Как струны лютни, потрясает жилы;
И слышишь близость чудной тайной силы…7
Произведения живописцев Лермонтов не только смотрел, но он и слушал их. «Многочисленные рисунки М.Ю. Лермонтова — прежде всего своеобразный графический комментарий к литературным замыслам и творческой работе поэта. Они дышат тем же неукротимым жизненным темпераментом, экспансивностью и эмоциональной напряженностью, что и его стихи. Но этим не ограничивается их художественное значение. Рисунки Лермонтова интересны и как яркое выражение передовых художественных исканий 30-х годов прошлого столетия. Не вполне созревший и недоучившийся, но талантливейший рисовальщик, Лермонтов и в изобразительном искусстве был вместе с новаторами, прокладывающими себе путь новой эстетики» (Н. Белявский).
К этому можно прибавить следующие строки барона Врангеля: «Лермонтовские рисунки — характерные образы культурного баловства его времени… Но тем не менее при внимательном изучении их, при пытливом их рассматривании видишь сквозь эти, подчас неуклюжие, линии и неловкие штрихи романтическую душу поэта».
Лермонтов жил и творил в эпоху расцвета романтизма — как в литературе, так и в живописи. Что такое «романтизм», нам хорошо известно, но я все же приведу очень четкое определение, сделанное Альфредом де Мюссе8. «Романтизм, — писал он, — это звезда, которая плачет; это ветер, который воет, это ночь, которая трепещет… это нежданная струя, утомленный экстаз…»
Все эти чувства были свойственны Лермонтову. Прекрасно владея многими языками, он зачитывался Вольфгангом Гете, Фридрихом Шиллером, Андре Шенье, Франсуа Шатобрианом, Иосифом Цедлицем, Вальтером Скоттом, Анри Стендалем, Гордоном Байроном, Альфонсом Ламартином, Генрихом Гейне, Альфредом де Виньи, Адамом Мицкевичем, Жорж Санд, Огюстом Барбье, Альфредом де Мюссе, нередко переводя их произведения на русский язык. Параллельно с этим Лермонтов очень высоко ценил картины и рисунки Антуана Гросса, Ораса Берне, Теодора Жерико, Эжена Делакруа, Эжена Девериа, Дениса Раффе, в произведениях которых особенно вдохновляли Лермонтова батальные сцены.
К перечисленным выше холстам и акварелям Лермонтова, написанным на военные темы, следует добавить его рисунки карандашом и пером, посвященные тоже сюжетам, взятым из военной жизни. Они многочисленны: «Раненый», «Горцы на конях», «Военные доспехи» (натюрморт), «Убийство», «Нападение горцев на русское укрепление», «Схватка горцев с русскими», «Два флигель-адъютанта», «Юнкера в дортуаре», «Конный бой», «Два всадника с ружьями за плечами», «Эпизод маневров в Красном селе», «Стычка в горах», «Битва», «Казаки», «Джигитовка», «Езда в лагере», «После езды» (уланы), «Сбор ординарцев» (сложнейший опыт массовой композиции), «Офицер на коне» (портрет В. И. Кнорринга9), «Переход через Сулак»…
Подобными темами, однако, отнюдь не ограничивается содержание рисунков Лермонтова. К ним надо причислить также пейзажи: «Вид Крестовой горы из ущелья близ Коби», «Дарьял», «Тифлис, Метехский замок»… Затем — бытовые сцены: «Прогулка верхом», «Всадник с нагайкой», «Всадник с собакой», «Тройка», еще одна «Тройка», потом «Тройка, запряженная в телегу», «Танцующая грузинка на крыше сакли», «Два горца у реки», «Лица и фигуры крестьян», «Старушка и девушка»…
«Внимательное наблюдение житейских типов, бойкий, часто неправильный, но всегда живой и правдивый штрих… Особенно занимательны набросанные им (Лермонтовым) сцены военного быта, столь хорошо знакомые поэту, где каждый росчерк карандаша живо повествует какой-нибудь эпизод» (Н. Врангель).
Теперь — портреты, среди которых два портрета В.А. Лопухиной10, портреты юнкеров Шаховского и Хомутова11, портрет писателя А. Н. Муравьева12, портрет неизвестного офицера, голова мужчины с трубкой, мужское лицо с баками, мужское лицо с усами; наконец — очень беглые, но мастерски меткие и динамические наброски с лошадей: «Скачущие лошади», «Бегущая лошадь», «Лошадь и птица» и т.д.
Реже всего (что весьма характерно) встречаются иллюстрации к собственным литературным произведениям Лермонтова. Известны несколько рисунков к «Демону», «Прогулка Мери и Печорина», «Ангел Смерти», «Сосна»… Одной из самых замечательных графических работ Лермонтова остается тем не менее обложка тетради с автографом «Вадима», страница, не уступающая (по мастерству и сюрреалистическому нагромождению лиц, рук, предметов) рисункам знаменитых французских графиков времен Лермонтова: Гильома Гаварни (1804 — 1866) и Ж. Гранвиля (1803 — 1847), романтических предшественников Вольта Диснея13 и даже Сальватора Дали’4.
Сохранились также: альбом, относящийся ко времени пребывания Лермонтова в юнкерской школе, содержащий около двухсот самых разнообразных рисунков15; второй альбом 1840 — 1841 годов, где собрано около двадцати рисунков, возвращающих зрителя к боевой жизни на Кавказе, и сатирические карикатуры на темы «светской жизни», близкие к язвительным эпиграммам Лермонтова, которым было суждено привести в конце концов поэта к его трагической гибели.
Сохранилось также свыше семидесяти зарисовок, сделанных Лермонтовым на его рукописях, не имеющих в большинстве случаев прямого отношения к тексту.
«Редко кто из людей, одаренных гением, мог в разных образах воплощать свои переживания. Пример Леонардо да Винчи почти единственный в мировой истории, и, кроме него, этого всестороннего гения, мало кто может быть назван талантом всеобъемлющим. Одному суждено выразить свое мироощущение в живописных образах, другому это удается в звуках, третьему — в красках или формах. Лермонтов должен быть причислен к гениям слова… Но как характеристика его мысли и ощущений, как пример разносторонних попыток его воплотить свою мечту, — все многочисленные рисунки и редкие картины Лермонтова должны быть рассматриваемы с величайшим вниманием и интересом. Ибо каждый штрих его хотя и слабое, хотя порой и косноязычное, но все же — выражение мысли… Часто в неумелой композиции, в черством очерке вдруг блеснет какая-нибудь черта, одухотворяющая рисовальщика» (Н. Врангель).
Пример Леонардо да Винчи, разумеется, не был единственным в «мировой истории». Достаточно вспомнить хотя бы его современника Микеланджело: он был одновременно живописцем (и каким живописцем!), скульптором (и каким скульптором!), архитектором и поэтом. А в XIX веке, веке Лермонтова? Художниками были тогда поэты, писатели, композиторы — Жуковский, Батюшков, Пушкин, Виктор Гюго, Глинка, Гоголь (посещавший даже рисовальный класс в Академии художеств), Тарас Шевченко, Иван Тургенев, Яков Полонский… И в наши годы — Федор Шаляпин, Жан Кокто16 (расписавший даже часовню), Владимир Маяковский со своими афишами «РОСТА».
Но это ни в какой мере не принижает универсальности Лермонтова, бывшего к тому же очень одаренным скрипачом. И наконец, еще более расширяя вопрос, нужно сказать, что театральные пьесы тоже доказывают желание писателей, может быть, совсем не способных к рисунку, обогатить свое искусство слова искусством зрелищным.
***
Почти обожествлявшийся Лермонтовым Рафаэль умер, когда ему было всего 37 лет. В том же возрасте скончались Пушкин, на смерть которого Лермонтов написал незабываемую поэму — «Погиб поэт, невольник чести», — и Байрон, которому Лермонтов посвятил следующие строки:
Я молод, но кипят на сердце звуки,
И Байрона достигнуть я б хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки,
О, если б одинаков был удел!..17
Моцарт умер еще раньше, в 35 лет.
Необычайное богатство творческого наследства, оставленного этими неутомимыми мастерами кисти, слова и звука, слишком рано ушедшими из жизни, вызывает всеобщее изумление. Но Лермонтов был убит, когда ему исполнилось всего лишь 27 лет, в 1841 году. На несколько месяцев раньше, в 1840 году, Белинский писал Боткину18 о Лермонтове: «Черт знает — страшно сказать, а мне кажется, что в этом юноше готовится третий русский поэт и что Пушкин умер не без наследника».
Для Белинского, как видим, Лермонтов был тогда еще юношей. Творческая мощь и продуктивность юноши, успевшие создать на протяжении каких-нибудь 13 лет (1828 — 1841) «полное собрание произведений» Лермонтова-поэта, прозаика, драматурга и художника, представляются поистине чудом, необъяснимая тайна которого укрылась в гении этого человека. Чудо, подчеркнутое еще тем, что военная карьера Лермонтова заполняла многие годы его творческой жизни. В письме к С.
