было больше мудреца, законоучителя в Израиле. Место рабби Элиши занял Ахер. Несмотря на все объяснения, судьба Ахера продолжала тревожить мудрецов. Как могло случиться, что мудрец, который столько усилий затратил на изучение и преподавание Торы, пренебрег ею и вступил на путь, уводящий от нее прочь? Беспокойство, порожденное поступком Элиши, проистекало не только из сделанного им выбора. Несмотря на вновь обретенные радости жизни, он, судя по всему, был несчастен. Сделавшись другим, Элиша обрек себя на страдания. По крайней мере, таким видел его рабби Меир, единственный из мудрецов, не отвернувшийся от изменника с гневом и отвращением. Раз за разом рабби Меир уговаривал Элишу раскаяться. Ахер не казался ему уверенным в себе, счастливым той жизнью, какую избрал для себя. Элиша, казалось, обречен на несчастье. В своей прежней жизни, в мире Торы, он ощущал себя ущемленным несправедливостью, творящейся вокруг, и страдал от сознания могущества зла. Но и в том мире, в котором он обитал теперь, Ахер остался чужим. Зло не претворилось в его плоть и кровь, как он, быть может, рассчитывал. Несправедливость по-прежнему доставляла Элише страдания — с той только разницей, что теперь он творил ее сам. Вновь и вновь Ахер вступает с евреями в пререкания, вмешивается в их дела [8]. Человек не может в одночасье избавиться от своего внутреннего содержания. Несмотря ни на что, в душе Ахер оставался евреем. Не утратил он и знания Торы. Более того — он все еще способен был обучать ей. Талмуд рассказывает, как в одну из суббот рабби Меир сопровождал Элишу, ехавшего верхом, и услышал от него разъяснения по многочисленным вопросам, затрагивающим разные области Торы [9]. Долгие годы Элиша стремился разрушить еврейский мир — не только в своей душе, но и вовне. Но в последний период жизни он был близок к признанию своего поражения. Да, восстание Бар Кохбы разгромлено, рабби Акива убит, но Элиша не чувствует, что зло окончательно победило в его душе и в мире. Он еще пытается продемонстрировать свое превосходство над рабби Меиром, одним из младших учеников рабби Акивы: Учитель твой не так говорил! Однако раз за разом Ахер возвращается к той же мучительной для него теме. Он говорит о своей неспособности вернуться к вере отцов. От фигуры Элиши теперь веет трагизмом безысходного отчаяния.
Элиша бен Абуя разрушил не только собственный мир. По той дороге, по которой он ушел из еврейства, Ахер пытался увести других. Чужой мир обладал, по его мнению, неоспоримым преимуществом — это был мир победителей. Могущество римских орлов доказывало правоту тех, кто желал шествовать под сенью их крыл. Но прошло время, и Элиша ощутил себя всего лишь грешником. К своему несчастью, он не был тем грешником, который преступает закон тайком, прячась за закрытыми ставнями. Великий в глазах своих соотечественников, Элиша стал совратителем малых сих. И потому он знал, что ему не будет прощения. Об этом Элиша говорит рабби Меиру: Я слышал голос, доносящийся из-за завесы. Он звал: возвращайтесь, сыны неразумные — все, кроме Элиши! Путь раскаяния открыт для всех. Для всех, кроме одного-единственного — Элиши. Ему дано было многое познать. Он исполнился мудрости Торы, удостоился славы. Но падая с достигнутой высоты в бездны греха, мудрец пытался увлечь за собой других. А такому человеку, по мнению Элиши, не приходилось ожидать снисхождения. И потому врата раскаяния были закрыты перед ним.
Элиша бен Абуя умер в одиночестве. В своем новом обличье он не приобрел учеников, готовых повторить его судьбу. Бывший мудрец ушел из жизни, как некогда ушел из еврейства — оставив за собой болезненный след. Этот след изгладился нескоро. Загадка жизни Элиши еще долго тревожила современников и потомков.
Элиша не умер бездетным. Сохранился рассказ о его дочерях, которые пришли к рабби Иеѓуде ѓа-Наси за подаянием. Рабби колебался, принять ли их, или оттолкнуть, и в конце концов разразился слезами. Он определил дочерям Элиши содержание, и этим актом вновь ввел их в общину [10]. Внук Ахера, сын его дочери, стал одним из мудрецов Мишны. Рабби Яков являл собой прямую противоположность деду. Человек с незамутненной душой, он и мир видел целостным, гармоничным, светлым. Проблемы, мучавшие деда, совсем не волновали его [11].
Кроме дочерей, Элиша бен Абуя оставил после себя свое учение. Вопрос о том, как относиться к нему, был принципиальным. Этот вопрос решали несколько поколений мудрецов. В конце концов, отношение к наследию Элиши сложилось такое, о котором просила его дочь: Не взирай на деяния его, а взгляни на его Тору. Высказывания Элиши приводятся в Пиркей Авот [12], а в Авот де-рабби Натан [13] его мудрым изречениям и моральным сентенциям посвящена целая глава.
Как и при жизни, после своей смерти Элиша тоже повис в пустоте между двух миров. Невозможно оказалось осудить его на адские мучения, ибо заслуги выдающегося мудреца и законоучителя были чрезвычайно велики. Но удостоить вероотступника и злодея райского блаженства также было немыслимо. Талмуд рассказывает, как ученик Элиши, рабби Меир, молит о том, чтобы согрешившего мудреца осудили на все муки ада, лишь бы в конце он удостоился исправления и был спасен: Когда умру я и дымом поднимусь над могилой его? (в знак того, что суд над Элишей свершился). И действительно, после кончины рабби Меира от могилы Ахера повалил дым [14]. Однако то был еще не конец. Дым от могилы не переставал идти, показывая, что адские муки продолжают терзать отступника. Казалось, ему никогда не будет прощения. Сменилось несколько поколений мудрецов, а над могилой все еще клубился дым.
Наконец, не выдержал рабби Иоханан: Что за геройство — жечь своего учителя! — сказал он. — Один из нас согрешил, а мы не в силах спасти его? Сказал рабби Иоханан: Когда умру я и угашу пламя его? (В знак того, что Элиша избавлен от мук и пребывает в раю). И действительно, с кончиной рабби Иоханана дым над могилой Элиши рассеялся.
Еще более поэтичную историю о посмертных скитаниях Элиши рассказывает Иерусалимский Талмуд. Рабби Меиру сообщили, что на могиле Элиши пылает огонь. Придя на могилу, рабби Меир простер над ней талит и сказал те же слова, которые Боаз обратил некогда к Рут — Ночуй эту ночь здесь, а утром — если избавит он тебя, то хорошо, пусть избавит, а если нет — то я тебя избавлю, как жив Господь. Полежи до утра [15]. Рабби Меир пояснил свои слова: Если Всевышний сам избавит тебя по справедливости — хорошо, пусть избавит. Если же нет — тогда я тебя избавлю. Полежи до утра — до дня грядущего Избавления [16].
Вот высказывание Элишы бен Абуи, приведенное в Пиркей Авот: На что похож тот, кто обучает ребенка Торе? На чернила, покрывающие письменами чистый лист. А на что похож обучающий старца? На чернила, покрывающие лист со стертыми письменами. Это высказывание весьма характерно для Элиши, человека, для которого независимость мышления, новизна и оригинальность служили основой восприятия мира. То, что он изучал, было подобно свежим чернилам на чистом листе. И потому неудивительно, что посвященная ему глава в Авот де-рабби Натан по сути, лишь истолковывает идею Элиши о том, насколько важен для усвоения Торы свежий, не притупившийся взгляд. Метафора, использованная им, отчасти объясняет судьбу Элиши — как его тягу к оригинальности и новизне в первые годы учения, так и неспособность в зрелые годы стереть неудачный текст и переписать его заново… Повторение однажды пройденного казалось Элише невозможным, ибо в нем отсутствовали желанная свежесть, новизна восприятия. Элита обладал способностью творить — но не умел исправлять поломанного. Так не сумел он исправить и свою судьбу.
Элиша не в силах был раскаяться, ибо был неспособен писать на стертом листе. Однако он знал, что это возможно, и хотя не говорит об этом прямо, просит рабби Меира истолковать слова Писания: Не равноценны ему ни золото, ни стекло [17]. Рабби Меир отвечает: Это слова Торы. Приобретаются они дорого, как золото, а утратить их легко, будто хрупкое стекло. И тогда, со своей характерной интонацией, Элиша говорит ему: Учитель твой Акива не так говорил! У золота и стекла есть общее свойство — когда они ломаются, их можно переплавить и заново отлить из них украшения, не хуже старых [18].
Рабби Иеѓуда ѓа-Наси
О рабби Иеѓуде ѓа-Наси говорили, что со смерти Моше-рабейну до рождения Рабби (так почтительно называли Иеѓуду ѓа-Наси) не собиралось столько Торы в одном месте [1]. Иными словами, не было другого человека, который крепко держал бы в руках бразды политического правления и одновременно являлся духовным лидером своей эпохи, знатоком Торы и величайшим мудрецом поколения. Как правило, духовное и политическое руководство принадлежало разным людям. Их интересы зачастую не совпадали, а иногда оказывались прямо противоположными. В тех считанных случаях, когда светская власть и авторитет Торы объединялись в одном лице, важность и значение этого лица возрастали настолько, что затмевали остальных современников.
Рабби Иеѓуда ѓа-Наси принадлежит к поколению, становление которого пришлось на период, последовавший за восстанием Бар Кохбы. Еще совсем свежа была память о жестоких преследованиях и массовых казнях. Иудея, служившая театром военных действий, обезлюдела и лежала в руинах. Война и суровые карательные меры римлян (Талмуд именует их губительными указами) совершенно опустошили страну. Прошло много лет, прежде чем удалось воссоздать общину и возродить еврейскую культуру — в другом районе Эрец Исраэль, на севере. Лишь при жизни Рабби еврейское население Галилеи настолько оправилось от удара, что смогло выдвинуть новое поколение мудрецов.
Состояние общины улучшилось, а положение Рабби особенно укрепилось, помимо прочего, благодаря его хорошим отношениям с римскими властями. Талмуд сохранил множество преданий [2], повествующих о необычной дружбе, связывавшей Рабби с римским императором, которого в талмудической литературе называют Антонином [3]. Император не только поддерживал с Рабби личные дружеские связи, но и высоко ценил его духовную роль в иудаизме. Что-то сближало философа на троне с еврейскими ценностями [4]. Благосклонность могущественного кесаря подарила измученному народу период относительной безмятежности. Вновь упрочился и престиж главы Санѓедрина, подорванный извне и изнутри событиями минувших лет. Авторитет наси поднялся на небывалую высоту. То обстоятельство, что рабби Иеѓуда ѓа-Наси был величайшим из мудрецов своего поколения, в сочетании с его особым политическим положением, придало главе Санѓедрина необычайный вес. Достичь подобного положения не удалось больше ни одному наси.
Уникальность положения Рабби проистекала не только из счастливого сочетания исторических обстоятельств. В большой мере это было его личной заслугой. Как видно, Иеѓуду ѓа-Наси еще при жизни
