ожидать замедления экономической интеграции при одновременном ускоренном развитии других параметров глобальной интеграции. Это еще один пример десинхронизации, когда временные и пространственные изменения налагаются друг на друга.
Только когда все эти перемены рассматриваются на фоне революции в системе знаний, мы получаем возможность оценить все преобразующее значение происходящих сегодня событий. Эти процессы не влияют на одну только экономику, предприниматели не могут просто внедрить «систему основанного на знании управления» и двигаться дальше.
Сегодняшние перемены влияют на процесс принятия решений, основаны ли они на верных или неверных посылках. Мы живем в эпоху, когда наши проверенные временем критерии определения истинного и ложного сами оказываются под сомнением.
Серьезным нападкам подвергается та отрасль знаний, которая в наибольшей мере необходима для экономического прогресса, — наука.
Наука находится в большей опасности, чем большинство из нас себе представляет. Этот кризис выходит за рамки сиюминутных проблем, как, например, уменьшение финансирования фундаментальных исследований. Наука развивается благодаря культуре, которую она обслуживает, а эта культура становится все более враждебной, о чем свидетельствуют атаки креационистов на теорию эволюции (атаки, как считалось, закончившиеся после суда над Скопсом в 1925 г.) и движение в пользу так называемой теории разумного замысла.
Наука ныне страдает от пыльной бури субъективизма, подкрепляемого уходящим в прошлое постмодернизмом и пышно расцветающим спиритуализмом современного движения Нью-эйдж. Престиж науки подрывается также и коррупцией в рядах ученых, связанных с фармацевтическими и другими компаниями; изображениями в средствах массовой информации ученых как исчадий зла; страхом перед прорывами в биологии, которые угрожают пересмотром самого понятия «человечество».
Сама научная методология подвергается нападкам со стороны «менеджеров правды», которые при принятии решений отталкиваются от иных критериев — от мистического озарения до политического или религиозного авторитета. Борьба вокруг вопроса об истине является частью процесса изменения нашего отношения к такой глубинной основе, как знание.
Путь протребителя?
На фоне революционных перемен в нашем использовании времени, пространства и знания разворачивается еще один неожиданный исторический феномен — возрождение протребительства.
Известно, что в древние времена, задолго до появления денег, наши предки сами обеспечивали себя одеждой, едой и жилищем. Они производили то, в чем нуждались как потребители. Известно также, что на протяжении тысячелетий люди стали протреблять все меньше и меньше и все больше зависеть от денег и рынка. Те, кто задумывался над этим, считали, что протребительство будет и дальше снижаться, как и число людей, создающих неоплачиваемые внерыночные ценности.
Но происходит прямо противоположное. Уменьшаясь в свойственных Первой волне формах, протребление быстро растет в новых формах Третьей волны. Протребители создают больше экономических ценностей и в большей мере подкармливают бесплатными обедами монетарную экономику. Протребительство увеличивает производительность в денежном секторе и, как видно на примере Сети и «Линукса», бросает вызов самым могущественным правительствам и корпорациям мира.
Протребительство может даже в конце концов изменить подход к проблеме безработицы. Со времен Великой депрессии 1930-х годов и возникновения кейнсианской экономики проблема безработицы в основном решалась путем вливания государственных средств в денежную экономику, чтобы стимулировать потребительский спрос и тем самым создать рабочие места. При этом руководствовались логикой, что при наличии миллиона безработных создание одного миллиона рабочих мест решит проблему.
В наукоемком обществе это ложная посылка. Во-первых, в США, да и в других странах, не знают, сколько у них безработных и вообще что входит в это понятие, так как многие сочетают «работу» с собственным производством и/или создают неоплачиваемые ценности путем протребления.
Более важным является другое: создание даже пяти миллионов рабочих мест не решит проблему, если один миллион безработных не обладает специфическими знаниями и квалификацией, необходимыми на новом рынке труда. Таким образом, проблема безработицы становится скорее качественной, чем количественной. То же происходит и с переподготовкой, поскольку к тому времени, когда человек овладеет новыми умениями, требования экономики могут уже снова измениться. Короче говоря, безработица в наукоемких экономиках отличается от безработицы «конвейерных» экономик: она носит структурный характер.
Обстоятельство, которое часто упускается из внимания, заключается в том, что и безработные имеют работу: они, как и все мы, создают неоплачиваемые ценности. В этом кроется еще одна причина пересмотра всего спектра взаимодействия между денежными и неденежными секторами системы богатства — этих двух полушарий экономики, основанной на интеллекте.
Новые, более эффективные технологии приведут к увеличению производительности протребления. Как это можно использовать для стимулирования денежной экономики? Есть ли лучшие способы обмена ценностями между этими двумя частями системы богатства? Являются ли «Линукс» и Всемирная паутина единственными моделями? Можно ли как-то вознаградить невознагражденных за их вклад, допустим, с помощью компьютерных бартерных схем со многими участниками либо некоей «паравалютой»?
Новые проблемы требуют нового мышления, выходящего за рамки известного, и никакая иная проблема так не нуждается в новом мышлении, как перманентно усугубляющийся мировой энергетический кризис.
Очевидно, что существующая сегодня энергетическая система приближается к системной катастрофе — и не столько из-за роста потребности в энергии, сколько вследствие чрезмерной централизации инфраструктуры и сверхконцентрации собственности. И то, и другое годилось, а возможно, и теперь годится для индустриальных экономик, но совершенно не подходит для рассредоточенных, основанных на знании производств, все в большей мере выпускающих нематериальную продукцию.
Экономический подъем в таких странах, как Китай и Индия, обусловливает повышение спроса на энергоносители, а добыча нефти из недр стоит все дороже и дороже; растущая зависимость от ископаемого топлива обостряет экологические проблемы; к тому же нефть поступает из наиболее политически нестабильных регионов планеты.
В начале XXI века на мировых рынках было куплено и продано приблизительно 400 квадриллионов БТЕ (британская тепловая единица) энергии, в основном полученной из нефти, природного газа, угля и расщепляющихся материалов. На нефть приходилось 40 %. По прогнозам министерства энергетики США, сделанным в 2004 году, к 2025 году это количество возрастет до 623 квадриллионов БТЕ, то есть на 54 %.
Несмотря на повышение спроса, как считает министерство энергетики, предполагается, что цены на ископаемое топливо сохранятся на относительно низком уровне, а альтернативные источники энергии «не составят конкуренции, если правительство не начнет контролировать выбросы парникового газа, как предусмотрено Киотским протоколом»; к этому времени «более привлекательными станут атомная энергия и возобновляемые источники энергии, такие как поставляемая гидроэлектростанциями, геотермальная, солнечная энергия и энергия ветрa и биомассы». Другими словами, не следует ожидать ничего необычного.
Этому противоречат прогнозы главного пессимиста — Метью Р. Симмонса, влиятельного банкира, специализирующегося на вложениях в энергетику. Симмонс, используя нефть как показатель состояния энергетического комплекса в целом, утверждает, что большинство крупных месторождений нефти в мире находятся в «серьезном упадке», что расчетам подземных запасов нельзя доверять, что поиски новых месторождений требуют все более значительных средств.
К этому следует добавить, продолжает он, что танкеры, нефтеочистительные заводы, буровые вышки и люди «работают на пределе своих возможностей», и решение этой проблемы «потребует десятилетия». Хуже того, продолжает он, нефтяные компании и Электрические сети, как и другие отрасли, перешедшие на оперативное функционирование, минимизируют запасы, что чревато катастрофой.
Как мы отмечали в других своих книгах, энергетический кризис (по крайней мере частично) является следствием десинхронизации: в Азии спрос повышается быстрее, чем ожидали промышленность и рынок. Это объясняет, почему вовремя не было построено достаточно танкеров и нефтеочистительных заводов или сделано запасов на случай чрезвычайных ситуаций.
После своих апокалиптических предсказаний Симмонс все же добавляет более оптимистично: «Творческие способности человека проявляются наилучшим образом во времена серьезных кризисов».
Однако ни одно из этих предсказаний не дает адекватной оценки возможности такого развития событий, которое может изменить всю ситуацию либо в худшую, либо в лучшую сторону: социальные взрывы и замедление темпов экономического развития в Китае и Индии; региональные эпидемии, которые могут привести к массовой депопуляции; установление Китаем контроля над Малаккским проливом и морскими путями, по которым нефть поступает с Ближнего Востока в Азию, или возможные малозаметные технологические изменения, сокращающие потребности в энергии, как, например, миниатюризация продуктов, что приведет к уменьшению их веса и уменьшению потребности в транспорте и складских помещениях.
Еще более важным представляется скорый уход со сцены двигателя внутреннего сгорания и переход на водородные топливные элементы. Как отмечает бывший председатель Комитета по науке Палаты представителей США Роберт Уокер, через несколько лет «мы увидим миллионы машин с работающими на водородном топливе двигателями на дорогах Китая, где нет такой зависимости от системы снабжения бензином, как у нас. Мы получим автомобили с двигателями мощностью в 110 киловатт, которые смогут служить источником дополнительной энергии. В сельской местности, где нет электричества, можно будет, подключившись к источнику питания автомобиля, получать дополнительную энергию для различных нужд». Не смотря на ошибки и неверные шаги, мы приближаемся к концу эпохи ископаемого топлива.
Энергия Луны
А теперь еще лучшие новости. Наши источники энергии не истощились. Энергию можно получать из разных источников, в том числе из тех, которые на первый взгляд кажутся весьма необычными, каким когда-то казался паровой двигатель: громоздкий и дорогостоящий по тем временам, он был создан для откачки воды из угольных шахт с целью получения большего количества энергии.
Крейг Вентер, который возглавил успешную расшифровку кода генома человека, сегодня работает над созданием искусственных организмов, способных бороться с загрязнениями и одновременно производить энергию. «Биология, — говорит он, — может облегчить нашу зависимость от ископаемого топлива». И он не одинок. Стэнфордские профессора и аспиранты занимаются биологическим производством водорода генетически модифицированными бактериями. Группа под руководством предпринимателя Говарда Берка работает над созданием тонкого, как пластиковый пакет, материала с тем, чтобы напрямую преобразовывать солнечный свет в электричество для перезарядки мобильных телефонов, систем GPS и т. д.
Кто-то пытается использовать волны и приливы для получения энергии из океана. Приливная станция Ла-Ранс во Франции производит 240 мегаватт энергии. Подобные станции есть и в Норвегии, в Канаде,
