сосредоточиваться на самих себе, изучить собственные телесные и психологические реакции на изменения, на короткое время отключаясь от внешней среды, чтобы оценить свою внутреннюю среду. Речь идет не о манифестации субъективности, а о хладнокровном рассмотрении наших собственных качеств. По словам Ганса Селье, чья работа по стрессу открыла новые горизонты в биологии и психиатрии, индивидуум может «сознательно искать признаки перевозбуждения»[286].
Сердцебиение, тремор, бессонница или необъяснимая слабость вполне могут сигнализировать о перевозбуждении, точно так же как смятение, необычная раздражительность, глубокая усталость и паническое ощущение, что все ускользает из–под контроля, являются психологическими показателями. Наблюдая за собой, оглядываясь на изменения в своем недавнем прошлом, мы можем определить, оперируем ли мы спокойно, в пределах своих адаптивных границ или наталкиваемся на их внешние рамки. Короче говоря, мы можем сознательно оценивать собственный жизненный темп.
Сделав это, мы можем начать сознательно влиять на него, ускоряя его или замедляя, сначала в отношении мелочей, микросреды, а затем в условиях более крупных, структурных паттернов опыта. Мы можем изучить наши собственные непреднамеренные реакции на перевозбуждение. Мы используем дестимулирующую тактику, например, когда врываемся в спальню тинэйджера и выключаем стереосистему, которая бомбардирует наши барабанные перепонки невыносимыми прерывистыми звуками. Поистине мы с облегчением вздыхаем, когда уровень шума снижается. Мы ослабляем сенсорную бомбардировку и иными способами: опускаем жалюзи, создавая в комнате полумрак, отдыхаем в тишине на пустынной полосе пляжа. Мы можем включить кондиционер не столько для того, чтобы снизить температуру в комнате, сколько для того, чтобы заглушить непредсказуемые звуки с улицы равномерным, предсказуемым гудением. Мы закрываем двери, надеваем темные очки, избегаем зловонных мест и шарахаемся в сторону от действующих на нас странных внешних впечатлений, когда хотим уменьшить количество новой сенсорной информации. Точно так же, как мы предпочитаем знакомую дорогу домой с работы, а не сворачиваем за новый угол, мы выбираем сенсорную неновизну. Короче говоря, мы используем «сенсорную защиту» — тысячи тонких поведенческих уловок, чтобы «выключать» сенсорные стимулы, когда они приближаются к нашему верхнему адаптивному пределу. Мы используем подобные тактики, чтобы контролировать уровень когнитивного возбуждения. Даже лучшие ученики периодически устремляют взгляд за окно, блокируя учителя, закрываясь таким образом от потока новых данных. Даже у ненасытных читателей бывает период, когда им невыносимо взять в руки книгу или журнал.
Почему на многолюдной вечеринке в доме приятеля одна гостья отказывается учиться играть в новую карточную игру, хотя другие уговаривают ее? Здесь играет роль множество факторов: самооценка индивидуума, боязнь показаться глупой и тому подобное. Но одним из незамечаемых факторов, обусловливающих нежелание, может быть общий уровень когнитивного возбуждения индивидуума в данный момент. «Не надоедайте мне новой информацией» — эту фразу обычно произносят шутливо. Но шутка часто маскирует реальное желание избежать слишком сильного давления новой информации.
Это отчасти объясняет наш специфический выбор развлечений — чтение, фильмы, телепередачи в часы досуга. Иногда мы стремимся к высокому коэффициенту новизны, богатому потоку информации. В другие моменты мы активно сопротивляемся когнитивному возбуждению и тянемся к «легким» развлечениям. Например, типичный детективный рассказ непредсказуем — кто–это–сделал? — в пределах тщательно структурированной обрядовой рамки, набора не новых, а, следовательно, легко предсказуемых отношений. Таким способом мы используем развлечение для повышения или снижения возбуждения, как регулятор эмоционального темпа, приводя его в соответствие с нашими возможностями. Используя такие тактики более сознательно, мы можем «тонко настраивать» свою микросреду. Мы также можем отсечь нежелательное возбуждение, чтобы облегчить свое когнитивное бремя. «Стремление помнить слишком много вещей, конечно, один из главных источников психологического стресса, — пишет Селье. — Я совершаю сознательное усилие, чтобы немедленно забыть все, что не важно, и кратко записать данные, возможно, представляющие ценность… Эта техника может помочь каждому добиться величайшей простоты, совместимой со степенью сложности его интеллектуальной жизни».
Мы также действуем, чтобы регулировать поток решений. Мы откладываем решения или делегируем их другим, когда страдаем от чрезмерного груза решений. Иногда наша способность принимать решения бывает просто парализована. Я видел, как женщина–социолог, только что вернувшаяся с многолюдной, весьма напряженной конференции, сидела в ресторане и была абсолютно не в состоянии сделать заказ. «Чего бы тебе хотелось?» — спрашивал ее муж. «Реши за меня», — отвечала она. Когда ее попросили выбрать между специфическими альтернативами, она все равно эксплицитно отказалась, сердито настаивая на том, что ей не хватает «энергии» принять решение.
Такими методами мы пытаемся, насколько возможно, регулировать поток сенсорного, когнитивного и связанного с принятием решений возбуждения, стремясь каким–то сложным и пока неизвестным способом уравновесить их между собой. Но есть и более надежный способ справиться с угрозой перевозбуждения — контролировать норму быстротечности, новизны и разнообразия в нашем окружении.
ЗОНЫ ЛИЧНОЙ СТАБИЛЬНОСТИ
На уровень текучести нашей жизни могут влиять, например, сознательно принятые решения.
Мы можем уменьшить изменение и возбуждение, сознательно поддерживать длительные отношения с различными элементами нашей физической среды. Так, мы можем не приобретать выбрасываемые на рынок продукты. Мы можем еще один сезон цепляться за старую куртку; можем упорно отказываться следовать последнему течению в моде; мы можем сопротивляться, когда торговец уговаривает нас сменить автомобиль. Таким образом мы уменьшаем потребность устанавливать и разрывать связи с окружающими нас физическими объектами.
Мы можем применять ту же тактику по отношению к людям и другим параметрам опыта.
Бывают времена, когда даже самый общительный человек чувствует себя неконтактным и отказывается от приглашений на вечеринки и другие мероприятия, которые требуют социального взаимодействия. Мы сознательно избегаем контактов. Мы можем свести к минимуму поездки. Мы можем сопротивляться бессмысленным реорганизациям в своей компании, приходе, братстве или общине. Принимая важные решения, мы можем сознательно взвешивать скрытые издержки перемен, сравнивая их с выгодами.
Однако это не значит, что перемены можно или нужно остановить. Нет ничего менее разумного, чем рекомендация герцога Кембриджа, который, как говорят, безответственно заявил: «Любое изменение в любое время по любой причине не следует одобрять». Теория адаптивных пределов предполагает, что, несмотря на физические издержки, некоторый уровень изменения так же жизненно важен для здоровья, как вредно слишком большое изменение.
Некоторые люди по до сих пор неясным причинам настроены на гораздо более высокий уровень раздражителей, чем другие. Кажется, что они страстно жаждут изменений, даже когда другие отшатываются от них. Новый дом, новая машина, еще одна поездка, еще один кризис с работой, больше гостей в доме, выходов, финансовых авантюр и неудач — кажется, что они принимают все это и еще многое без очевидных болезненных последствий.
Однако пристальный анализ таких людей часто выявляет то, что можно было бы назвать «зонами стабильности» в их жизни — определенные длительные отношения, которые тщательно поддерживаются, несмотря на все виды иных изменений.
Один мой знакомый прошел через ряд любовных историй, развод и новый брак за очень короткий отрезок времени. Он преуспевает в переменах, наслаждается путешествиями, новыми блюдами, новыми идеями, новыми фильмами, пьесами и книгами. Он обладает высоким интеллектом и низким «порогом надоедливости», его раздражают традиции, он неустанно стремится к новизне.
На первый взгляд, он ходячий образец изменчивости.
Однако пристальный взгляд обнаружит, что он десять лет работает на одной и той же работе. Он ездит на потрепанном автомобиле, которому семь лет, носит одежду, давно вышедшую из моды. Его ближайшие друзья — это–коллеги, с которыми он связан уже долгое время, и несколько старых приятелей еще по колледжу.
Другой случай: человек меняет места работы со скоростью, не укладывающейся в уме, перевозит свою семью с места на место 13 раз за 18 лет, очень много путешествует, берет машины напрокат, пользуется товарами, купленными на распродажах, гордится тем, что убедил соседей испробовать новые приспособления; кажется, он живет в беспокойном вихре новизны и разнообразия. Однако снова пристальный взгляд обнаружит в его жизни значимые зоны стабильности: хорошие, прочные отношения с женой в течение 19 лет, постоянные связи с родителями, старыми друзьями по колледжу, отношения с новыми людьми на уровне «знакомств».
Другой формой зоны стабильности является привычный образец, который постоянно остается с человеком, вне зависимости от того, каким другим изменениям подвергается его жизнь.
Профессор, переезжавший с места на место семь раз за десять лет, постоянно ездящий в Соединенные Штаты, Южную Америку, Европу и Африку, то и дело меняющий работу, придерживается одного и того же режима дня, где бы ни оказался. Он читает с восьми до девяти утра, в обеденное время тратит 45 минут на физические упражнения, а затем урывает полчаса сна до работы, которой занимается до десяти вечера.
Поэтому проблема не в том, чтобы сдерживать изменение — это сделать невозможно, — а в том, чтобы управлять им. Выбирая быстрое изменение в определенных секторах жизни, можно сознательно устраивать зоны стабильности в других местах. Наверное, сразу после развода не следует менять работу. Поскольку рождение ребенка изменяет все человеческие связи внутри семьи, вероятно, не нужно сразу же менять место жительства, постольку это влечет за собой огромную реорганизацию человеческих связей за пределами семьи. Недавно овдовевшей женщине, наверное, не следует тотчас продавать свой дом.
Однако чтобы создать действующие зоны стабильности, изменить более широкие паттерны жизни, нам нужны гораздо более мощные инструменты. Прежде всего нам нужна радикально новая ориентация на будущее.
В конечном счете, чтобы управлять изменением, мы должны принять его. Однако идее, что личное будущее до некоторой степени можно принять, противостоит стойкое человеческое предубеждение. В глубине души многие люди верят, что будущее — это неизвестность. Тем не менее правда в том, что мы можем навязывать возможности переменам, которые хранятся для нас про запас, особенно определенным крупным структурным изменениям, и есть способы использовать наши знания в создании личных зон стабильности.
Например, мы можем с определенностью предсказать, что, если преждевременная смерть не оборвет нашу жизнь, мы станем старше; наши дети, наши родственники и друзья тоже станут старше; с определенного момента наше здоровье начнет ухудшаться. Результат такого простого умозаключения очевиден:
