млрд. долл. в год. Этот уровень расходов достигает трех четвертей триллиона долларов в десятилетие[326]. Когда речь идет о таких громадных суммах, можно подумать, что правительства тщательно планируют технологическое развитие своих стран, связывая его с широкими социальными целями и настаивая на строгой подотчетности. Нет ничего более ошибочного.

«Никто — даже самый блестящий из ныне живущих ученых — в действительности не знает, куда ведет нас наука, — говорит Ральф Лэпп, ученый, ставший писателем. — Мы находимся в поезде, который набирает скорость, мчимся по пути, где стоит неизвестное количество стрелок, ведущих к неизвестным пунктам назначения. В кабине паровоза нет ни одного ученого, а у стрелок могут оказаться демоны. Большая часть общества находится в тормозном вагоне и смотрит назад»[327]. Вряд ли обнадеживает то, что, когда Организация по экономическому сотрудничеству и развитию выпустила свой обширный доклад по науке в Соединенных Штатах, один из его авторов, бывший премьер–министр Бельгии, признался: «Мы пришли к выводу, что ищем что–то… чего нет: научную политику». Комитет мог бы искать еще упорнее и с таким же малым успехом что–нибудь, напоминающее сознательную технологическую политику[328]. Радикалы часто обвиняют «правящий класс», или «истеблишмент», или просто «их» в осуществлении контроля над обществом способами, неблагоприятными для благополучия масс. Такие обвинения в некоторых случаях правомерны. Однако сегодня перед нами даже более опасная реальность: многие социальные несчастья в меньшей степени являются следствием угнетающего контроля, чем угнетающего отсутствия контроля. Пугающая правда такова: за состояние технологии никто не отвечает.

ОТБОР КУЛЬТУРНЫХ СТИЛЕЙ

До тех пор пока индустриализирующееся государство бедно, оно склонно приветствовать любую техническую инновацию, которая обещает увеличить экономическую мощность или материальное благосостояние. В действительности это не выраженная словами технологическая политика, и она может дать направление чрезвычайно быстрому экономическому росту. Однако это отвратительно грубая политика, и в результате все виды новых машин и процессов изрыгаются в общество без учета их вторичных и долгосрочных воздействий.

Как только общество начинает свой взлет в сверхиндустриализм, эта политика «все годится» становится в целом рискованно неадекватной. Помимо возросшей мощности и спектра технологии, также множатся возможности выбора. Передовая технология помогает создавать избыточный выбор во всем, что касается доступных товаров, культурной продукции, услуг, субкультур и стилей жизни. В то же время избыточный выбор уже характеризует и саму технологию.

Все более разнообразные инновации выстраиваются перед обществом, и проблемы выбора становятся все более и более острыми. Старая простая политика, в рамках которой выбор делался в соответствии с краткосрочной экономической выгодой, становится опасной, приводящей в замешательство, дестабилизирующей.

Сегодня, для того чтобы делать выбор между технологиями, нам нужны гораздо более изощренные критерии. Такие политические критерии нужны нам не только для того, чтобы предотвратить бедствия, которых можно избежать, но и для того, чтобы помочь нам открыть завтрашние возможности. Впервые столкнувшись с технологическим избыточным выбором, общество теперь должно подбирать свои машины, процессы, техники и системы по группам и подгруппам, а не по одному каждый раз. Оно должно выбрать способ, каким индивидуум выбирает свой стиль жизни. Оно должно принимать сверхрешения по поводу своего будущего.

Более того, совсем как индивидуум может применять сознательный выбор между альтернативными стилями жизни, общество может делать сознательный выбор между альтернативными культурными системами. Это новый факт в истории. В прошлом культура возникала естественно. Сегодня впервые мы можем сделать этот процесс сознательным. Применяя наряду с другими мерами продуманную технологическую политику, мы можем очертить контур культуры завтрашнего дня.

В своей книге «2000 год» Герман Кан и Энтони Винер перечисляют сто технических инновации, «весьма вероятных в последней трети двадцатого века»[329]. К их числу относятся многочисленные применения лазера к новым материалам, новые источники энергии, новые воздушные и подводные транспортные средства, трехмерная фотография и «человеческое бездействие» для медицинских целей. Подобные списки следует создать повсюду. В транспорте, в коммуникациях, в каждой мыслимой и почти в немыслимых областях — море инноваций. Вследствие этого сложность выбора становится ошеломляющей. Это хорошо иллюстрируют новые изобретения и открытия, которые имеют прямое отношение к проблеме адаптационной способности человека. Подходящий случай — так называемый OLIVER[330], который стремятся разработать некоторые специалисты–компьютерщики, чтобы помочь нам справиться с избыточным грузом решений. В самой простой форме OLIVER был бы просто персональным компьютером, запрограммированным предоставлять индивидууму информацию и принимать за него второстепенные решения. На этом уровне он мог бы хранить информацию о том, предпочитают его друзья Манхэттен или мартини, данные о транспортных магистралях, стоимости ценных бумаг и т. д. Можно установить устройство, чтобы оно напоминало о дне рождения жены или автоматически заказывало цветы. Оно могло бы возобновлять его подписку на журналы, вовремя вносить арендную плату, заказывать бритвенные лезвия и тому подобное.

Кроме того, поскольку компьютеризованные информационные системы разветвляются, данные можно поместить во всемирный динамический пул информации, хранимой в библиотеках, корпоративных файлах, больницах, магазинах, торгующих в розницу, правительственных службах и университетах. Таким образом, OLIVER стал бы для него универсальным справочником.

Однако некоторые ученые–компьютерщики видят многое за этими пределами. Теоретически возможно сконструировать OLIVER, который бы анализировал содержание слов своего владельца, исследовал его выбор, делал выводы о его системе ценностей, обновлял собственную программу, чтобы она отражала изменения его ценностей, и в конечном счете справлялся бы вместо него со все большим и большим количеством решений. Так, OLIVER знал бы, как бы его владелец, по всей вероятности, реагировал на различные предложения, сделанные на собрании комитета. (В собраниях могли бы участвовать группы OLIVER, представляющих своих уважаемых владельцев без присутствия самих владельцев. Действительно экспериментаторы уже проводили конференции такого типа «с посредничеством компьютеров».)[331]

OLIVER, например, знал бы, голосовал ли бы его владелец за кандидата X, сделал ли бы он вклад в благотворительное учреждение Y, принял ли бы приглашение на обед от Z. По словам энтузиаста OLIVER, психолога, прошедшего компьютерную подготовку, «если вы невежливый грубиян, OLIVER будет об этом знать и действовать соответственно. Если вы брачный аферист, OLIVER будет об этом знать и помогать. Ведь OLIVER будет просто–напросто вашим механическим альтер–эго». Можно пофантазировать и представить себе OLIVER размером с булавку, воткнутые в мозг младенцев и используемые в сочетании с клонированием для создания живых — а не просто механических — альтер–эго. Еще одно технологическое продвижение, которое могло бы расширить адаптивные границы индивидуума, имеет отношение к коэффициенту интеллектуальности (IQ) человека. Эксперименты, о которых много рассказывали, были проведены в Соединенных Штатах, Швеции и где–то еще, и они упорно наводят на мысль, что в обозримом будущем мы, вероятно, будем способны увеличить интеллект и способность управлять информацией. Исследования в области биохимии и питания показывают, что протеин, РНК каким–то неясным образом коррелируют с памятью и обучением. Широкомасштабные усилия увеличить интеллектуальные возможности будут вознаграждены фантастическим улучшением адаптивности человека.

Может быть, именно сейчас подходящий исторический момент для скачка к новому сверхчеловеческому организму. Но каковы последствия и альтернативы? Хотим ли мы, чтобы мир был населен OLFVER? Когда? При каких условиях и обстоятельствах? Кто должен иметь к ним доступ? Кто не должен? Следует ли использовать биохимическое лечение, чтобы поднять умственно неполноценных до уровня нормальных, следует использовать его, чтобы поднять средних, или нам следует сосредоточиться на попытках разводить сверхгениев? В совсем иных областях множество сложных альтернатив. Следует ли нам рискнуть нашими ресурсами в попытке получить недорогую атомную энергию? Или следует предпринять сравнимое усилие, чтобы определить биохимическую основу агрессии? Следует нам тратить миллиарды долларов на сверхзвуковые реактивные самолеты или эти средства следует вложить в разработку искусственного сердца?[332] Следует ли нам возиться с человеческим геном? Или нам следует, как вполне серьезно предлагают некоторые, затопить внутреннюю часть Бразилии, чтобы создать внутренний океан размером с Восточную и Западную Германию?[333] Скоро мы, несомненно, сможем класть в продукты, которые едим на завтрак, cynep–LSD, или антиагрессивную добавку, или клеточное вещество, как у Хаксли. Мы скоро сможем селить колонистов на других планетах и вживлять зонды удовольствия в головы новорожденных младенцев. Но следует ли это делать? Кто должен решать? По каким человеческим критериям должны приниматься такие решения?

Ясно, что общество, которое выберет OLIVER, атомную энергию, сверхзвуковые транспортные средства, макроинженерию на континентальном уровне вместе с LSD и зондами удовольствия, разовьет культуру, решительным образом отличающуюся от той, которую разовьет общество, решившее повысить интеллектуальность, распространить антиагрессивные средства и создать дешевое искусственное сердце.

Между обществом, которое избирательно подавляет технологическое продвижение, и обществом, которое слепо хватается за первую же подвернувшуюся возможность, быстро возникнут резкие различия. Еще более резкие различия разовьются между обществом, в котором темп технологического развития умеряют и направляют, чтобы предотвратить шок будущего, и обществом, в котором массы простых людей лишают возможности принимать рациональные решения. В первом политическая демократия и широкомасштабное участие осуществимы; во втором мощное давление ведет к политическому правлению крошечной технологической и управленческой элиты. Короче говоря, наш выбор технологий решающим образом формирует культурные стили будущего.

Вот почему на технологические вопросы больше нельзя отвечать только технологическими терминами. Это политические вопросы. Они оказывают на нас более глубокое действие, чем поверхностные политические проблемы, занимающие нас сегодня. Вот почему мы не можем и дальше принимать технологические решения старым способом. Мы не можем позволить, чтобы их принимали случайно, независимо друг от друга. Мы не можем позволить, чтобы они диктовались только краткосрочными экономическими соображениями. Мы не можем позволить, чтобы их принимали в политическом вакууме. И мы не можем необоснованно делегировать ответственность за такие решения бизнесменам, ученым, инженерам или администраторам, которые не осознают глубоких последствий собственных действий.

ТРАНЗИСТОРЫ И СЕКС

Чтобы взять под контроль технологию и через этот контроль добиться определенного влияния на ускоряющий рывок в целом, мы, следовательно, должны начать подвергать новую технологию серии проверок, прежде чем спускать ее с привязи в своей среде. Мы должны задавать целую серию непривычных вопросов о любой инновации, прежде чем дать ей недокументированную закладную.

Во–первых, горький опыт уже научил нас, что мы должны гораздо внимательнее рассматривать потенциальные побочные эффекты любой новой технологии. Предлагаем ли мы новую форму энергии, новый материал или новый промышленный химикат, мы должны