этого потребуются радикальные изменения во многих наших политических структурах, начиная с самого символа демократии избирательной урны. В обществах Второй волны голосование для определения народной воли обеспечивало правящим элитам важный источник обратной связи. Когда условия, по той или иной причине, становились нестерпимыми для большинства и 51% избирателей выражал свою боль, элиты могли, как минимум, сменить партии, изменить политику или пойти на какой-нибудь другой компромисс. Однако даже во вчерашнем массовом обществе принцип 51% был явно грубым, чисто количественным инструментом. Голосование для определения большинства ничего не говорит нам о качестве взглядов людей. Оно может сказать нам о том, сколько людей в данный момент хотят X, но не о том, как сильно они его хотят. Кроме того, оно ничего не говорит нам о том, чего бы они хотели от X взамен — критическая информация в обществе, состоящем из многих меньшинств. Оно также не сигнализирует нам, когда меньшинство настолько чувствует себя под угрозой или приписывает такое жизненно важное значение одной проблеме, что его взглядам, по-видимому, следует придавать больше веса, чем обычно. В массовом обществе эти известные слабости правления большинства были терпимыми, потому что, среди прочего, многим меньшинствам не хватало стратегической силы, чтобы разрушить систему. В сегодняшнем тонко связанном обществе, в котором все мы — члены меньшинств, это уже не так. Для демассифицированного общества Третьей волны системы обратной связи индустриального прошлого в целом слишком грубы. Поэтому нам придется применять голосование и опросы радикально новым способом. Вместо поиска безыскусного ответа — да-нет — при голосовании нам нужно определить потенциальные требования чего-то взамен, задав примерно такие вопросы: «Если я откажусь от своей позиции по проблеме аборта, откажетесь ли вы от своей по расходам на оборону или ядерной энергии?» или 4Если я соглашусь на небольшой дополнительный налог на мои личные доходы в следующем году, чтобы сделать ассигнования на ваш проект, что вы предложите взамен?» В мире, куда мы стремительно мчимся, с его богатыми коммуникационными технологиями, у людей есть много способов выразить свои взгляды, даже не заходя в избирательную кабину. Также есть способы, как мы увидим через мгновение, включить их в политический процесс принятия решений. Мы также можем хотеть переоснастить наши избирательные законы, чтобы уничтожить смещения, направленные против меньшинств. Есть много способов это сделать. Один такой вполне традиционный метод — принять некий вариант совокупного голосования, который применяется сегодня многими корпорациями, чтобы защитить права меньшинств, владеющих акциями. Такие методы позволяют участникам голосования выражать не только свои пристрастия, но и интенсивность, а также классифицировать своих избранников. Нам почти наверняка придется отбросить наши устаревшие партийные структуры, созданные для медленно меняющегося мира массовых движений и массовой торговли, и изобрести временные модульные партии, которые обслуживают меняющуюся конфигурацию меньшинств — включающиеся и выключающиеся партии будущего. Возможно, понадобятся «дипломаты» или «послы», чтобы посредничать не между странами, а между меньшинствами внутри каждой страны. Нам, может быть, придется создать квазиполитические институты, чтобы помогать меньшинствам — профессиональным, этническим, сексуальным, региональным, рекреационным или религиозным — быстрее и легче образовывать и разрывать альянсы. Нам могут, например, понадобиться арены, где разные меньшинства, на основе ротации, а может быть, по случайному выбору, собираются вместе, чтобы обмениваться проблемами, вести переговоры о соглашениях и разрешать споры. Если бы врачи, мотоциклисты, программисты, адвентисты Седьмого дня и «Серые пантеры» собрались вместе и получили помощь посредников, обученных прояснять вопросы, расставлять приоритеты и разрешать споры, могли бы образоваться удивительные и конструктивные альянсы. Как минимум, были бы продемонстрированы различия и исследована основа для политического бартера. Такие меры не уничтожат (да и не должны уничтожить) все конфликты. Но они могут поднять социальную и политическую борьбу на более разумный, потенциально конструктивный уровень, особенно если они будут связаны с определением долгосрочных целей. Сегодня сама сложность проблем изначально предоставляет великое разнообразие пунктов для сделок. Однако политическая система не структурирована, чтобы воспользоваться этим. Потенциальные альянсы и сделки проходят незамеченными, без необходимости увеличивая напряженность между группами, еще сильнее деформируя и перегружая существующие политические институты. Наконец, нам вполне может понадобиться уполномочить меньшинства регулировать многие свои дела и побуждать их формулировать долгосрочные цели. Например, мы могли бы помочь людям, живущим в специфическом окружении, в хорошо определенной субкультуре или этнической группе, организовать собственные молодежные площадки под наблюдением штата, дисциплинируя их молодых людей, а не полагаясь на то, что это сделает штат. Такие институты строили бы общность и идентичность и содействовали правопорядку, при этом освободив перегруженные правительственные институты от ненужной работы. Однако мы можем счесть необходимым пойти намного дальше этих реформаторских мер. Чтобы усилить представительство меньшинств в политической системе, созданной для демассифицированного общества, нам в конце концов, может быть, придется избирать по крайней мере некоторых наших чиновников самым старым способом: по жребию. Так, некоторые всерьез предлагают выбирать членов законодательного учреждения или парламента будущего способом, каким сегодня мы выбираем членов жюри присяжных или проводим набор на военную службу. Теодор Беккер, профессор права и политологии Гавайского университета, спрашивает: «Почему происходит так, что жизненно важные решения могут приниматься людьми, служащими… в жюри, а решения о том, сколько денег следует потратить на центры ухода за детьми и оборону, оставлены за их «представителями»?» Обвиняя существующие политические устройства в том, что они систематически обманывают меньшинства, Беккер, авторитет в области конституции, напоминает нам, что, хотя цветные составляют около 20% американского населения они имели (в 1976 г.) только 4% мест в Палате представителей и только 1% — в Сенате. Женщины, которые составляют более 50% населения, имели только 4% мест в Палате и ни одного в Сенате. Бедные, молодежь, умные, но неясно выражающие свои мысли люди и многие другие группы также не получают помощи. И так не только в Соединенных Штатах. В Бундестаге только 7% мест занимают женщины, и такой же уклон виден во многих других правительствах. Такое громадное искажение не может не притупить чувствительность системы к нуждам недостаточно представленных групп. Вот что говорит Беккер: «От 50 до 60% американского Конгресса должно выбираться путем случайной выборки, примерно так же, как их принуждают к военной службе через призыв, когда это считают необходимым»(6). На первый взгляд, это предложение кажется поразительным, но оно заставляет нас серьезно задуматься, будут ли (и могут ли) случайно выбранные представители справляться с делом хуже, чем избранные сегодняшними методами. Если мы на минуту позволим себе пофантазировать, мы можем подойти ко многим другим удивительным альтернативам. Действительно, сейчас у нас есть способы, необходимые, чтобы выбрать намного более подлинных представителей, чем когда-либо выбирала система жюри или призыв в армию с предпочтительными исключениями. Мы можем построить даже более новаторский конгресс или парламент будущего и сделать это, как ни парадоксально, с меньшим нарушением традиции. Нам не приходится выбирать группу людей по жребию и буквально катить их, как столь многих мистеров Смитов, в Вашингтон, Лондон, Бонн, Париж или Москву. Мы могли бы, если мы так предпочитаем, сохранить своих выбранных представителей, однако позволив им отдавать только 50% голосов по любому вопросу, при этом перебросив другие 50% случайной выборке представителей общественности. С использованием компьютеров, передовых телекоммуникаций и методов опросов стало просто не только сделать случайную выборку представителей общественности, но и обновлять эту выборку день за днем, поминутно предоставляя информацию по актуальным проблемам. Когда нужен закон, полный комплект традиционно избранных представителей, встречающихся традиционно под куполом Капитолия, или в Вестминстере, или в зданиях Бундестага, или японского парламента, могут обдумать, обсудить исправить законодательство и придать ему форму. Но когда приходит время решений, избранные представители могут отдать только 50% голосов, в то время как нынешняя случайная выборка, представители которой не находятся в столице, а географически рассеяны по своим домам или офисам, с помощью электронных средств отдают оставшиеся 50%. Такая система не просто обеспечила бы более представительный процесс, чем когда-либо обеспечивало «представительное» правительство, но нанесла бы сокрушительный удар по заинтересованным группам и лобби, которыми кишат коридоры многих парламентов. Таким группам пришлось бы лоббировать людей, а не просто нескольких выборных чиновников. Идя еще дальше, можно было бы представить себе, что избиратели округа выбирают в качестве своего «представителя» не одного человека, а случайную выборку из населения. Эта случайная выборка могла бы непосредственно «предоставлять Конгрессу» — как если бы это был один человек — свои мнения, статистически превращенные в голоса. Или она могла бы выбрать одного человека «представлять» ее, дав ему или ей указания, как голосовать. Или… Перемещения, предлагаемые новыми коммуникационными технологиями, бесконечны и экстраординарны. Как только мы признаем, что наши нынешние институты и конституции устарели, и начнем искать альтернативы, нам откроются все виды захватывающих дух политических перспектив, никогда прежде не возможных. Если мы должны управлять обществом, мчащимся в XXI в., мы должны, по крайней мере, рассмотреть технологии и концептуальные инструменты, которые XX в. сделал доступными для нас. Здесь важны не эти специфические предложения. Работая над ними вместе, мы, несомненно, можем прийти к гораздо лучшим идеям, более легким для воплощения, менее радикальным по замыслу. Важно общее направление, в котором мы решим двигаться. Мы можем вести заранее проигранную борьбу, чтобы подавить или погрузить в глубину сегодняшние расцветающие меньшинства, или перестроить наши политические системы, чтобы приспособить их к новому разнообразию. Мы можем продолжать пользоваться грубыми, подобными дубинке, инструментами политических систем Второй волны или создать чувствительные новые инструменты завтрашней демократии на основе меньшинств. Третья волна демассифицирует массовое общество Второй волны, и я верю, что ее давление продиктует нам выбор. Ведь если политики во время Первой волны были «до-мажоритарными», а во время Второй волны «мажоритарными», завтра они, вероятно, будут «мини-мажоритарными» — правление большинства сольется с властью меньшинств. Полупрямая демократия Вторым строительным блоком политических систем завтрашнего дня должен быть принцип «полупрямой демократии» — переход от нашей зависимости от представителей к тому, чтобы представлять себя самим. Сочетание того и другого — это полупрямая демократия. Разрушение консенсуса, как мы уже видели, ниспровергает саму концепцию представительства. Если между избирателями дома нет согласия, кого на самом деле «представляет» представитель? В то же время законодатели пришли к тому, что в придании законам формы все больше полагаются на поддержку штатных помощников и советы внешних экспертов. Известно, что члены британского парламента слабы перед бюрократией Уайтхолла, потому что им не хватает адекватных