преображение; не просто новое общество, но начало — как минимум полностью новой цивилизации.
Однако ввести на планете новую цивилизацию и ожидать мира и спокойствия — это верх политической наивности. У каждой цивилизации есть свои экономические (не говоря уже о политических и военных) требования.
В разделенном натрое мире сектор Первой волны поставляет сельскохозяйственные и минеральные ресурсы, сектор Второй волны дает дешевый труд и массовое производство, а быстро расширяющийся сектор Третьей волны восходит к доминированию, основанному на новых способах, которыми создается и используется знание.
Страны Третьей волны продают всему миру информации и новшества, менеджмент, культуру и поп-культуру, передовые технологии, программное обеспечение, образование, профессиональное обучение, здравоохранение, финансирование и другие услуги. Одной из этих услуг может оказаться военная защита, основанная на владении превосходящими вооруженными силами Третьей волны. (Собственно, такую защиту предоставили высокотехнологические страны Кувейту и Саудовской Аравии во время войны в Заливе.)
Отделение бедных
В экономике стран Третьей волны, основанной на умственном труде, массовое производство (которое почти может считаться определяющим для индустриального общества) уже является формой, вышедшей из моды. Передним краем производства стало не массовое изготовление, а небольшие партии высокоиндивидуализированных изделий. Услуги вытесняют товары. Ключевым ресурсом становятся нематериальные активы, например, информация. Необразованные и неквалифицированные рабочие теряют работу. Гиганты прежней индустрии рушатся под собственной тяжестью, «Дженерал моторз» и «Бетлехем стил», господствовавшие в век массового производства, стоят на грани уничтожения.Сокращаются профсоюзы в секторе массового производства. Средства массовой информации становятся все менее массовыми параллельно с уменьшением массовости производства, с появлением новых каналов увядают гигантские телесети. И система семьи тоже теряет массовость: нуклеарная семья, стандарт промышленной эры, переходит в меньшинства, а ее место занимают семьи с одним родителем, пары, вступившие в повторный брак, бездетные семьи и одиночки.
В культуре, где стандарты ранее были четко определены и выстроены в иерархию, закручивается водоворот идей, образов и символов, и каждый может выбрать себе элементы, из которых строить собственный коллаж или мозаику. Существующие ценности ставятся под сомнение или просто не замечаются.
Поэтому меняется структура общества в целом. Однородность общества Второй волны заменяется разнородностью цивилизации Третьей волны.
Сама сложность новой системы, в свою очередь, требует все более широкого обмена информацией между ее единицами — компаниями, правительственными учреждениями, больницами, ассоциациями, другими институтами и отдельными людьми. Отсюда возникает доходящая до голода потребность в компьютерах, цифровых телекоммуникациях, сетях и новых носителях.
Одновременно растет темп изменений технологии, коммерческих операций и повседневной жизни. Фактически экономика стран Третьей волны действует на таких скоростях, что досовременные ее поставщики едва успевают за ней. Более того, чем больше информация будет заменять объемные сырьевые материалы, труд и другие ресурсы, тем меньше будут страны Третьей волны зависеть от своих партнеров Второй и Первой волны, если не считать рынков. Эти страны все больше и больше взаимодействуют друг с другом. И кончится тем, что их основанная на знании технология с высокой капитализацией возьмет на себя многие работы, которые сейчас выполняют страны с дешевым трудом, и сделает их быстрее, лучше — и дешевле.
Иначе говоря, такие перемены грозят перерезать многие из существующих связей между экономикой бедных и богатых стран.
Полное отделение, однако, невозможно, поскольку невозможно помешать загрязнению среды, болезням и иммиграции проникать из-за границ стран третьего мира. Точно также богатым странам не выжить, если бедные начнут с ними экологическую войну, влияя на среду вредными для всех способами. Поэтому будет нарастать напряжение между цивилизацией Третьей волны и двумя прежними формами цивилизации, и новой цивилизации придется воевать, чтобы установить глобальную гегемонию, как несколько веков назад пришлось модернизаторам Второй волны воевать с обществами Первой волны.
Феномен утиного супа
Если воспринять концепцию конфликта цивилизаций, то можно понять многие, казалось бы, загадочные явления — например, полыхающий сегодня национализм.
Национализм есть идеология государства-нации, которое является продуктом промышленной революции. Таким образом, когда общества Первой волны, или аграрные, стремятся начать или завершить собственную индустриализацию, им требуются скрепы национальной государственности. Такие бывшие советские республики, как Украина, Эстония или Грузия, яростно настаивают на самоопределении и требуют вчерашних признаков современности — флагов, армий и валюты, определявших национальное государство в эпоху Второй волны, или промышленную эпоху.
Для многих обитателей мира хай-тек трудно понять мотивы ультранационалистов. Их раздутый патриотизм многим кажется забавным. Вспоминается страна Сво-бодия из фильма братьев Маркс «Утиный суп», где высмеивается понятие национального превосходства в войне двух вымышленных наций.
А националистам, наоборот, непонятно, как некоторые страны позволяют другим нарушать их должную быть священной независимость. И все же «глобализация» бизнеса и финансов, которой требует развивающаяся экономика стран Третьей волны, проделывает дырку в пузыре национального «суверенитета», который так дорог националистам.
Поэты глобализма
Страны, экономику которых преобразует Третья волна, вынуждены сдать часть своего суверенитета и терпеть экономические и культурные вторжения друг друга. США настаивают, чтобы Япония реструктуризовала свою систему распределения розницы (тем самым угрожая стереть целый общественный класс мелких лавочников вместе с культурной и семейной структурой, ими представленными). Япония в ответ настаивает, чтобы Соединенные Штаты больше денег вкладывали в сбережения, планировали на долгие сроки и реструктуризовали свою систему образования. Такие требования в прошлом считались бы нетерпимыми нарушениями суверенности.
Таким образом, пока поэты и интеллектуалы экономически отсталого мира пишут национальные гимны, поэты и интеллектуалы Третьей волны воспевают блага «мира без границ». Возникающие коллизии, отражающие резко различные потребности двух радикально различных цивилизаций, могут в ближайшие годы спровоцировать тяжелое кровопролитие.
Если происходящий перераздел мира не на две, а на три части сейчас выглядит не столь очевидным, то лишь потому, что переход от мускульно-силовых экономик Второй волны к умственным экономикам Третьей волны еще не завершен.
Даже в США, Японии и Европе еще не кончены битвы за власть между элитами Третьей и Второй волны. По-прежнему существуют важные институты и сектора производства Второй волны, и Вторая волна порождает политические лобби, которые все еще цепляются за власть. В полной мере мы это видели в США во время последних дней администрации Буша, когда Конгресс принял билль об «инфраструктуре», выдав млрд долларов на реставрацию старой инфраструктуры Второй волны — дорог, хайвеев и мостов, — но только 1 млрд. долларов на участие в построении суперкомпьютерной сети для страны; то есть элемента инфраструктуры Третьей волны. Вопреки своим заявлениям о поддержке высокоскоростной сети, администрация Клинтона мало изменила это соотношение.
«Смесь» элементов Третьей и Второй волны придает каждой стране ее характерную «формацию». Тем не менее, траектории движения ясны. Глобальная конкурентная гонка будет выиграна теми странами, которые проведут в себе трансформацию Третьей волны с наименьшими вывихами и беспорядками.
Тем временем исторический сдвиг от разделенного надвое к разделенному натрое миру вполне может спустить с цепи тяжелейшие битвы за власть на планете, поскольку каждая страна постарается встроиться в возникающие трехслойные структуры власти. Разделение натрое создает контекст, в котором отныне будут вестись войны. И эти войны будут совсем не такими, как почти все мы себе представляем.
Часть вторая: Траектории
При всем консерватизме военных учреждений всегда существовали новшества, требовавшие революционных изменений. Дон Морелли и другие военные чины, которым было поручено обдумать, как должна будет воевать армия в мире завтрашнего дня, были далеко не первыми. Историки целые полки библиотек заполнили книгами о «революциях в военном деле».
Но слишком часто этот термин применялся слишком щедро. Например, говорили, что в военном деле произошла революция, когда Александр Великий победил персов, соединив «пехоту Запада с кавалерией Востока». Еще слово «революция» часто применялось к техническим нововведениям — например, появлению пороха, самолета или субмарины. Следует признать, что эти события действительно вызвали глубокие изменения в военном деле. Разумеется, они оказали огромное влияние на последующую историю. Но все равно их можно было бы назвать «не-дореволюциями». В общем, они добавляли новые элементы или создавали новую комбинацию старых элементов в рамках существующей «игры». Истинная ре- волюция выходит за эти рамки, меняя самое игру, в том числе ее правила, ее аксессуары, размеры и структуру «команд», их тренировку, доктрину, тактику ипрактически все остальное. И происходит это не в одной «команде», а одновременно во многих. И что еще важнее: меняются отношения игры и общества.
По этим требовательным меркам истинные военные революции происходили в истории только дважды, и есть серьезные причины считать, что третья революция — которая начинается сейчас — будет самой глубокой из всех. Дело в том, что лишь в последние десятилетия некоторые из ключевых параметров достигли своих окончательных пределов.
Эти параметры — дальнобойность, поражающая сила и скорость.
Обычно побеждали армии, которые умели бить дальше и сильнее, попадать на место действия быстрее, а терпели поражение армии, ограниченные расстоянием, хуже вооруженные и передвигающиеся медленнее. Поэтому колоссальная часть творческих усилий человека была направлена на расширение дальности действия, усилении огневой мощи иувеличении скорости перемещения оружия и армий.
Смертельная конвергенция
Возьмем прежде всего дальность. В течение всей истории военные старались увеличить дальнобойность своего оружия. Описывая войну четвертого столетия до нашей эры,историк Диодор Сицилийский сообщает, что греческий генерал Ификрат, сражаясь на стороне персов против египтян, «увеличил копья своих воинов в полтора раза, а длину мечей почти в два», тем самым увеличив дальность поражения.
Древние боевые машины вроде катапульт и баллист* могли метать десятифунтовые камни на расстояние в 350 ярдов. Арбалет, который использовался в Китае в шестом веке до н. э. и общепринятый в Европе двенадцатого века, был для солдата «оружием для зоны недосягаемости» неимоверной дальнобойности (настолько страшным, что в 1139 году папа Иннокентий II пытался запретить его применение). В четырнадцатом — пятнадцатом веках стрелы летели на 380 ярдов. Но при всех усовершенствованиях стрельбы из лука самая большая дальнобойность — 660 ярдов — была достигнута турками очень поздно: в девятнадцатом столетии. В реальной битве редко когда использовалась максимальная дальнобойность оружия.
В 1942 году Александр де Северски в своей пророческой книге «Победа через воздушную мощь» побуждал Соединенные Штаты разрабатывать самолеты, способные пролетать 6000 миль — что тогда казалось невозможным. Сегодня — даже если оставить в стороне возможность размещения оружия в космосе — вряд ли есть на земном
