чумных лет, страшной войны или жалкого мира», рядовому легионеру при увольнении мог достаться всего лишь клочок болотистой или каменистой земли. В средневековой Испании и в Южной Америке уже начала девятнадцатого века воинам платили землей, а не деньгами.

Таким образом, воинские подразделения Первой волны сильно различались размерами, способностями, боевым духом, качеством командования и обучением. Многие из них возглавлялись наемниками или даже мятежниками. Как и экономика, средства связи были примитивными, почти все приказы отдавались устно, а не письменно. Армия, как сама экономика, кормилась от земли.

Как и орудия обработки земли, оружие было не стандартизовано. Ручной труд земледельца повторялся в рукопашном бое. Несмотря на ограниченное примене-* ние дальнобойного оружия, такого, как праща, арбалет, катапульта и ранняя артиллерия, на тысячи лет основным способом ведения войны было убийство лицом к лицу, и оружие солдат — пики, мечи, топоры, секиры, тараны — приводились в действие мускульной силой и были рассчитаны на ближний бой.

На знаменитом гобелене Байо Вильгельм Завоеватель машет палицей; и еще в 1650–1700 годах даже от высших военачальников ожидалось участие в рукопаш- ном бою. Историк Мартин Ван Кревельд отмечает, что Фридрих Великий «был, наверное, первым полководцем, которого видели в полотняном костюме, а не в доспехах». Экономические и военные условия могли отличаться в обществах, которые Виттфогель называет «гидравлическими», то есть там, где необходимость обширной ирригации приводила к массовой мобилизации рабочей силы, раннему возникновению чиновничества и более формализованным и постоянным военным учреждениям. Но даже при этом бой оставался в основном единоборством лицом к лицу.

Короче говоря, войны Первой волны несли на себе отличительную печать аграрной экономики Первой волны, которая их и породила, причем эта печать касалась не только техники, но и организации, средств связи, снабжения, управления, системы поощрений, стиля командования и культурных предпосылок.

Начиная с самого изобретения земледелия, каждая революция в системе создания богатств включала соответствующие изменения в системе организации войны.

Промышленная революция породила вторую волну исторических перемен. Эта «волна» преобразовала образ жизни миллионов людей. И способ ведения войны опять отразил перемены в способе создания богатств.

Как массовое производство стало стержневым принципом индустриальной экономики, так массовое уничтожение стало стержневым принципом войны промышленной эпохи. Оно остается отличительным признаком войн Второй волны.

Начиная с первых лет семнадцатого века, когда паровая машина стала откачивать воду из британских шахт, когда Ньютон преобразовал науку, когда Декарт переписал философию, когда на земле стали вырастать фабрики, когда на западе промышленное массовое производство стало теснить крестьянское земледелие, начала индустриализоваться и война. Массовое производство сопровождалось levee en masse — призывом массовых армий, получавших плату и хранивших верность не местному землевладельцу, вождю клана или военачальнику, но современной нации-государству. Призыв был вещью не новой, но идея вооруженной нации — aux arms, citoyens! — была порождена Французской революцией, резко обозначившей кризис старого аграрного режима и политическое возвышение модернизирующей буржуазии.

После 1792 года, как пишет историк из Йеля P.P. Палмер, волна нововведений «революционизировала военное дело, заменив «ограниченную» войну старого режима «неограниченной» войной последующих времен… До Французской революции война была, по сути, столкновением правителей. После нее она все более становилась столкновением между народами». И соответственно, она все более становилась столкновением призывных армий. Штыки и хлопкоочистительные машины

В Соединенных Штатах лишь в Гражданскую войну, когда индустриализующийся Север победил аграрный Юг, был введен призыв (обеими сторонами). Аналогично в Японии, за полмира оттуда, введение призыва произошло вскоре после 1868 года, когда революция Мейдзи двинула страну по пути индустриализации. Феодального воина-самурая сменил призывной солдат.

После каждой войны, когда спадало напряжение и срезались бюджеты, армии могли снова стать добровольческими, но в моменты кризиса массовый призыв был общепринятым.

Но самые резкие изменения способов ведения войны вызвало новое стандартизованное оружие, которое теперь производилось массово. В 1798 году изобретатель хлопкоочистительной машины Эли Уитни просил у правительства контракт «на организацию производства десяти или пятнадцати тысяч комплектов индивидуального вооружения». Каждый такой комплект состоял из мушкета, штыка, шомпола, обтирочного материала и отвертки. Уитни также предлагал делать патронные ящики, пистолеты и другие необходимые вещи путем использования «машин для ковки, прокатки, строгания, сверления, шлифовки, полировки и т. п.».

Для своего времени это было потрясающее предложение. «Десять или пятнадцать тысяч комплектов индивидуального вооружения!» — пишут историки Дженет Мирски и АлланНевинс. Это была «вещь столь же фантастическая и невозможная, сколь авиация до появления «Китти хок».

Война ускорила и сам процесс индустриализации благодаря, например, распространению принципа взаимозаменяемости деталей. Это фундаментальное промышленное нововведение быстро внедрялось, меняя все — от индивидуального огнестрельного оружия до блоков, необходимых на парусных военных кораблях. В доиндуст-риальной Японии первая примитивная механизация была изобретена для целей производства оружия.

Второй ключевой принцип индустриализации — стандарт — тоже вскоре был применен не только к оружию, но и к военному обучению, организации и доктрине.

Таким образом, индустриализация преобразовала войну далеко не только в технике. Временные лоскутные армии под предводительством дворянства сменились постоянными армиями под командованием профессиональных офицеров, обученных в военных академиях. Французы создали систему etat-major, обучающую офицеров высшего командного звена. Япония в 1875 году создала собственную военную академию на основе опыта французов. В Соединенных Штатах в 1881 году в форте Ливенуорт в штате Канзас была организована«Школа по применению пехоты и кавалерии».

Поток бумаг

Разделение труда, свойственное промышленности, отразилось в создании новых специальных отделов вооруженных сил. Как и в экономике, выросло чиновничество. В армиях появились генеральные штабы. Для многих целей устные команды были заменены письменными приказами. Бумажки множились как в бизнесе, так и на поле битвы.

Повсюду рационализация в духе индустрии встала на повестку дня. Вот что пишут Мейрион и Сьюзи Гар-рис в своей солидной истории японской императорской армии «Солдаты солнца»: «Восьмидесятые годы девятнадцатого века — это были годы, когда в армии развивался и укоренялся профессиональный истеблишмент, способный собирать разведданные, формулировать правила, планировать и направлять операции, а также мобилизовать, обучать, экипировать, перевозить и управлять современными вооруженными силами».

«Век машин» породил пулемет, механизированные средства ведения войны и целиком новые виды огневой мощи, которые, в свою очередь, неизбежно вели, как мы увидим, к новым видам тактики. Индустриализация приводила к улучшению дорог, гаваней, систем поставки энергоносителей и связи. Она дала современной нации-государству действенную возможность собирать налоги. Все эти перемены сильно расширили масштаб возможных военных операций.

По мере того как Вторая волна захлестывала общество, учреждения Первой волны приходили в упадок и исчезали. Возникла социальная система, сочетающая массовое производство, массовое образование, массовые средства связи, массовое потребление, массовые развлечения с оружием все более массового уничтожения.

Смерть на потоке

Надеясь на свою промышленную базу для победы, США во время Второй мировой войны не только послали воевать 15 миллионов человек, но и в порядке массового производства создали 6 миллионов винтовок и пулеметов, более 300 000 самолетов, 100 000 танков и бронемашин, 71 000 военно-морских судов и 41 миллиард (именно миллиард, а не миллион) единицбоеприпасов.

Вторая мировая война показала ужасающий потенциал индустриализации смерти. Нацисты убили 6 миллионов евреев по-настоящему промышленным способом — создав, по сути дела, конвейер смерти. Сама война привела к гибели 15 миллионов солдат из всех стран и почти вдвое большего числа мирного населения.

Таким образом, еще до уничтожения Хиросимы и Нагасаки атомными бомбами война достигла невиданного уровня массового уничтожения. Например, 9 марта 1945 года 334 американских бомбардировщика «Б-29» совершили налет на Токио, разрушив 267171 здание и убив 84 000 человек гражданского населения (еще 40 000 были ранены). 16 квадратных миль города сровняли с землей.

Массированным авианалетам подверглись Ковентри в Англии и Дрезден в Германии, не говоря уже о меньших центрах населения во всей Европе.

В отличие от Суньцзы, который считал, что самый лучший генерал — тот, который достигает своих целей без боя или с минимальными потерями, Карл фон Клаузевиц (1780–1831), отец современной стратегии, учил другому. Хотя в последующих работах он делал множество тонких и даже противоречивых утверждений, его изречение о том, что «Война есть акт насилия, доведенный до крайности», резонировало во всех войнах индустриальной эпохи.

За пределами абсолютного

Клаузевиц писал об «абсолютной войне». Но этого оказалось мало для некоторых теоретиков, работавших после него. Например, немецкий генерал Эрих Лю-дендорф после Первой мировой войны расширил эту концепцию до «тотальной войны», в которой далеко переплюнул Клаузевица. Клаузевиц считал войну продолжением политики, а вооруженные силы — инструментом проведения политики в жизнь. Людендорф утверждал, что ради тотальной войны сам политический порядок должен быть подчинен военным. Нацистские теоретики развили концепцию тотальной войны Лю-дендорфа дальше, отвергнув реальность мира как такового и утверждая, что мир — это всего лишь период подготовки к войне — «война между войнами».

В самом широком смысле тотальная война должна была вестись политически, экономически, культурно и пропагандистски, а все общество превращено в единую «военную машину». Индустриализация промышленного типа, доведенная до последнего предела.

Военным следствием подобных теорий была максимизация разрушений. Как писал в своей истории стратегической мысли Б.Х. Лиддел Харт: «Более ста лет сновным каноном военной доктрины было то, что «уничтожение главных сил противника на поле битвы» составляет единственную истинную цель войны. Это было общепринято, записано черным по белому в военных руководствах и преподавалось в военных колледжах… Такое абсолютное правило поразило бы великих военачальников и преподавателей военной теории, живших до девятнадцатого века».

Но эти века были все еще в основном доиндустри-альными. После промышленной революции концепции тотальной войны и массового уничтожения стали широко приняты, поскольку они соответствовали духу массового общества — цивилизации Второй волны. На практике понятие тотальной войны смазало или даже полностью стерло различие между целями военными и гражданскими. Поскольку предполагалось, что все работает на войну — то все, от арсеналов до жилья рабочих, от полевых складов до типографий, стало легитимной целью.

Кертис Ле Мей, генерал, который командовал налетом на Токио и впоследствии стал командующим стратегической авиацией США, был типичным апостолом этой теории массового уничтожения. Если начнется война, говорил он, не будет ни времени разбирать цели, ни техники для их прецизионного поражения. «Для Ле Мея, —