- Вот тебе и поспали, Василий, я говорю — вот тебе и поспали.
- Погоди, — ответили отрывисто. — Идет кто-то.
- Кто идет
- Свой, свой, — поспешно сказал Телегин и сейчас же увидел земляной бруствер окопа и запрокинувшиеся из-под земли два бородатых лица. Он спросил
- Какой роты
- Третьей, ваше благородие, свои. Что же вы, ваше благородие, по верху-то ходите Задеть могут.
Телегин прыгнул в окоп и пошел по нему до хода сообщения, ведущего к офицерской землянке. Солдаты, разбуженные стрельбой, говорили
- В такой туман, очень просто, он речку где-нибудь перейдет.
- Ничего трудного.
- Вдруг — стрельба, гул — здорово живешь… Напугать, что ли, хочет или он сам боится
- А ты не боишься
- Так ведь я-то что же Я ужас пужливый.
- Ребята, Гавриле палец долой оторвало.
- Заверещал, палец вот так кверху держит.
- Вот ведь кому счастье… Домой отправят.
- Что ты! Кабы ему всю руку оторвало. А с пальцем — погниет поблизости, и опять пожалуйте в роту…
- Когда эта война кончится
- Ладно тебе.
- Кончится, да не мы это увидим.
- Хоть бы Вену, что ли бы, взяли.
- А тебе она на что
- Так, все-таки.
- К весне воевать не кончим, — все равно все разбегутся. Землю кому пахать — бабам Народу накрошили — полную меру. Будет. Напились, сами отвалимся.
- Ну, енералы скоро воевать не перестанут.
- Это что за разговор.. Кто это тут говорит..
- Будет тебе собачиться, унтер… Проходи…
- Енералы воевать не перестанут.
- Верно, ребята. Первое дело, — двойное жалованье идет им, кресты, ордена. Мне один человек сказывал за каждого, говорит, рекрута англичане платят нашим генералам по тридцать восемь целковых с полтиной за душу.
- Ах, сволочи! Как скот продают.
- Ладно, потерпим, увидим.
Когда Телегин вошел в землянку, батальонный командир, подполковник Розанов, тучный, в очках, с редкими вихрами, проговорил, сидя в углу под еловыми ветками, на попонах
- Явился, голубчик.
- Виноват, Федор Кузьмич, сбился с дороги — туман страшный.
- Вот что, голубчик, придется нынче ночью потрудиться…
Он положил в рот корочку хлеба, которую все время держал в грязном кулаке. Телегин медленно стиснул челюсти.
- Штука в том, что нам приказано, милейший Иван Ильич, батенька мой, перебраться на ту сторону. Хорошо бы это дело соорудить как-нибудь полегче. Садитесь рядышком. Коньячку желаете Вот я придумал, значит, такую штуку… Навести мостик как раз против большой ракиты. Перекинем на ту сторону два взвода…
16
- Сусов.
- Здесь, ваше благородие.
- Подкапывай… Тише, не кидай в воду. Ребята, подавайте, подавайте вперед… Зубцов!
- Здесь, ваше благородие.
- Погоди-ка… Наставляй вот сюда… Подкопни еще… Опускай… Легче…
- Легче, ребята, плечо оторвешь… Насовывай…
- Ну-ка, посунь…
- Не ори, тише ты, сволочь!
- Упирай другой конец… Ваше благородие, поднимать
- Концы привязали
- Готово.
- Поднимай…
В облаках тумана, насыщенного лунным светом, заскрипев, поднялись две высокие жерди, соединенные перекладинами, — перекидной мост. На берегу, едва различимые, двигались фигуры охотников. Говорили и ругались торопливым шепотом.
- Ну что — сел
- Сидит хорошо.
- Опускай… осторожнее…
- Полегоньку, полегоньку, ребята…
Жерди, упертые концами в берег речки, в самом узком месте ее, медленно начали клониться и повисли в тумане над водой.
- Достанет до берега
- Тише опускай…
- Чижол очень.
- Стой, стой, легче!..
Но все же дальний конец моста с громким всплеском лег на воду. Телегин махнул рукой.
- Ложись!
Неслышно в траве на берегу прилегли, притаились фигуры охотников. Туман редел, но стало темнее, и воздух жестче перед рассветом. На той стороне было тихо. Телегин позвал
- Зубцов!
- Здесь!
- Лезь, настилай!
Пахнущая едким потом рослая фигура охотника Василия Зубцова соскользнула мимо Телегина с берега в воду. Иван Ильич увидел, как большая рука, дрожа, ухватилась за траву, отпустила ее и скрылась.
- Глыбко, — зябким шепотом проговорил Зубцов откуда-то снизу. — Ребята, подавай доски…
- Доски, доски давай!
Неслышно и быстро, с рук на руки, стали подавать доски. Прибивать их было нельзя, — боялись шума. Наложив первые ряды, Зубцов вылез из воды на мостик и вполголоса приговаривал, стуча зубами
- Живей, живей подавай… Не спи…
Под мостом журчала студеная вода, жерди колебались. Телегин различал темные очертания кустов на той стороне, и, хотя это были точно такие же кусты, как и на нашем берегу, вид их казался жутким. Иван Ильич вернулся на берег, где лежали охотники, и крикнул резко
- Вставай!
Сейчас же в беловатых облаках поднялись преувеличенно большие, расплывающиеся фигуры.
- По одному бегом!..
Телегин повернул к мосту. В ту же минуту, словно луч солнца уперся в туманное облако, осветились желтые доски, вскинутая в испуге чернобородая голова Зубцова. Луч прожектора метнулся вбок, в кусты, вызвал оттуда корявую ветвь с голыми сучьями и снова лег на доски. Телегин, стиснув зубы, побежал через мост. И сейчас же словно обрушилась вся эта черная тишина, громом отдалась в голове. По мосту с австрийской стороны стали бить ружейным и пулеметным огнем. Телегин прыгнул на берег и, присев, обернулся. Через мост бежал высокий солдат, — он не разобрал кто, винтовку прижал к груди, выронил ее, поднял руки и опрокинулся вбок, в воду. Пулемет хлестал по мосту, по воде, по берегу… Пробежал второй, Сусов, и лег около Телегина…
- Зубами заем, туды их в душу!
Побежал второй, и третий, и четвертый, и еще один сорвался и завопил, барахтаясь в воде…
Перебежали все и залегли, навалив лопатами земли немного перед собой. Выстрелы исступленно теперь грохотали по всей реке. Нельзя было поднять головы, — по месту, где залегли охотники, так и поливало, так и поливало пулеметом. Вдруг ширкнуло невысоко — раз, два, — шесть раз, и глухо впереди громыхнули шесть разрывов. Это с нашей стороны ударили по пулеметному гнезду.
Телегин и впереди него Василий Зубцов вскочили, пробежали шагов сорок и легли. Пулемет опять заработал, слева, из темноты. Но было ясно, что с нашей стороны огонь сильнее, — австрийца загоняли под землю. Пользуясь перерывами стрельбы, охотники подбегали к тому месту, где еще вчера перед австрийскими траншеями нашей артиллерией было раскидано проволочное заграждение.
Его опять начали было заплетать за ночь. На проволоках висел труп. Зубцов перерезал проволоку, и труп упал мешком перед Телегиным. Тогда на четвереньках, без ружья, перегоняя остальных, заскочил вперед охотник Лаптев и лег под самый бруствер. Зубцов крикнул ему
- Вставай, бросай бомбу!
Но Лаптев молчал, не двигаясь, не оборачиваясь, — должно быть, закатилось сердце от страха. Огонь усилился, и охотники не могли двинуться, — прильнули к земле, зарылись.
- Вставай, бросай, сукин сын, бомбу! — кричал Зубцов. — Бросай бомбу! и, вытянувшись, держа винтовку за приклад, штыком совал Лаптеву в торчащую коробом шинель. Лаптев обернул ощеренное лицо, отстегнул от пояса гранату и вдруг, кинувшись грудью на бруствер, бросил бомбу и, вслед за разрывом, прыгнул в окоп.
- Бей, бей! — закричал Зубцов не своим голосом…
Поднялись человек десять охотников, побежали и исчезли под землей, были слышны только рваные, резкие звуки разрывов.
Телегин метался по брустверу, как слепой, и все не мог отстегнуть гранату, прыгнул наконец в траншею и побежал, задевая плечами за липкую глину, спотыкаясь и крича во весь разинутый рот… Увидел белое, как маска, лицо человека, прижавшегося во впадине окопа, и схватил его за плечи, и человек, будто во сне, забормотал, забормотал…
- Замолчи ты, черт, не трону, — чуть не плача закричал ему в белую маску Телегин и побежал, перепрыгивая через трупы. Но бой уже кончался. Толпа серых людей, побросавших оружие, лезла из траншеи на поле. Их пихали прикладами. А шагах в сорока, в крытом гнезде, все еще грохотал пулемет, обстреливая переправу. Иван Ильич, протискиваясь среди охотников и пленных, кричал
- Что же вы смотрите, что вы смотрите!.. Зубцов, где Зубцов
- Здесь я…
- Что же ты, черт окаянный, смотришь!
- Да разве к нему подступишься
Они побежали.
- Стой!.. Вот он!
Из траншеи узкий ход вел в пулеметное гнездо. Нагнувшись, Телегин побежал по нему, вскочил в блиндаж, где в темноте все тряслось от нестерпимого грохота, схватил кого-то за локти и потащил. Сразу стало тихо, только, борясь, хрипел тот, кого он отдирал от пулемета.
- Сволочь, живучая, не хочет, пусти-ка, — пробормотал сзади Зубцов и раза три ударил прикладом тому в череп, и тот, вздрагивая, заговорил бу, бу, бу, — и затих… Телегин выпустил его и пошел из блиндажа. Зубцов крикнул вдогонку
- Ваше благородие, он прикованный.
Скоро стало совсем светло. На желтой глине были видны пятна и подтеки крови. Валялось несколько ободранных телячьих кож, жестянки, сковородки, да трупы, уткнувшись, лежали мешками. Охотники, разморенные и вялые, — кто прилег, кто ел консервы, кто обшаривал брошенные австрийские сумки.
Пленных давно уже угнали за реку. Полк переправлялся, занимал позиции, и артиллерия била по вторым австрийским линиям, откуда отвечали вяло. Моросил дождик, туман развеяло. Иван Ильич, облокотившись о край окопа, глядел на поле, по которому они бежали ночью. Поле как поле, — бурое, мокрое, кое-где — обрывки проволок, кое-где — черные следы подкопанной земли да несколько трупов охотников. И речка — совсем близко. И ни вчерашних огромных деревьев, ни жутких кустов. А сколько было затрачено силы, чтобы пройти эти триста шагов!
Австрийцы продолжали отходить, и русские части, не отдыхая, преследовали их до ночи. Телегину было приказано занять со своими охотниками лесок, синевший на горке, и он после короткой перестрелки занял его к вечеру. Наспех окопались, выставили сторожевое охранение, связались со своей частью телефоном, поели, что было в мешках, и под мелким дождем, в темноте и лесной прели, многие заснули, хотя был приказ поддерживать огонь всю ночь.
Телегин сидел на пне, прислонившись к мягкому от мха стволу дерева. За ворот иногда падала капля, и это было хорошо, — не давало заснуть. Утреннее возбуждение давно прошло, и прошла даже страшная усталость, когда пришлось идти верст десять по разбухшим жнивьям, перелезать через плетни и канавы, когда одеревеневшие ноги ступали куда попало и распухла голова от боли.
Кто-то подошел по листьям и голосом Зубцова сказал тихо
- Сухарик желаете
- Спасибо.
Иван Ильич взял у него сухарь и стал его жевать, и он был сладок, так и таял во рту. Зубцов присел около на корточки
- Покурить дозволите
- Осторожнее только, смотри.
- У меня трубочка.
- Зубцов, ты зря все-таки убил его, а
- Пулеметчика-то
- Да.
- Конечно, зря.
- Спать хочешь
- Ничего, не посплю.
- Если я задремлю, ты меня толкни.
Медленно, мягко падали капли на прелые листья, на руку, на козырек картуза. После шума, криков, омерзительной возни, после убийства пулеметчика, — падают капли, как стеклянные шарики. Падают в темноту, в глубину, где пахнет прелыми листьями. Шуршат, не дают спать… Нельзя, нельзя… Иван Ильич разлеплял глаза и видел неясные, будто намеченные углем, очертания ветвей… Но стрелять всю ночь — тоже глупость, пускай охотники отдохнут… Восемь убитых, одиннадцать раненых… Конечно, надо бы поосторожней на войне… Ах, Даша, Даша! Стеклянные капельки все примирят, все успокоят…
- Иван Ильич!..
- Да, да, Зубцов, не сплю…
- Разве не зря — убить человека-то… У него, чай, домишко свой, семейство какое ни на есть, а ты ткнул в него штыком, как в, чучело, сделал дело. Я в первый-то раз запорол одного, — потом есть не мог,
