в Дневнике Толстого и в его Записных книжках дают лишь общую картину работы и иногда лишь дополняют его замыслы (см. т. 57, стр. 29—31, 33, 37, 38, 43, 45, 48, 52, 56, 153, 168, 172, 206, 207, и т. 58, стр. 61 и 67).
Согласно записям в Дневнике и другим данным можно датировать следующие диалоги «Детской мудрости»: 20 апреля 1909 г. – «О вознаграждении за труд» («О труде»): 3 мая – «О собственности»; 17 ноября – «Любите обижающих вас» (диалог этот в черновом виде записан в Записной книжке под 17 ноября, см. т. 57, стр. 250—251); 5 июня 1910 г. – «Раскаяние» («Как нечаянно пирожное съел») [23].
Впервые «Детская мудрость» была напечатана с ошибками в «Посмертных художественных произведениях» Л. Н. Толстого, т. II, М. 1911 и Берлин 1911.
В настоящем издании текст «Детской мудрости» печатается по рукописям (№№ 1 и 4).
ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ
1. Автограф. 1 л. почтовой бумаги большого формата, 24 лл. почтовой бумаги среднего формата, 1 л. почтовой бумаги малого формата, 3 лл. графленой писчей бумаги, согнутые пополам, 4 лл. 4°, из которых один л. согнут пополам, и 4 лл. 8°, вырванные из блокнота. Кроме листов из блокнота, 4-х листов почтовой бумаги и одного листа в 4°, занятых текстом только с лицевой стороны, все остальные листы рукописи исписаны с обеих сторон. 17 диалогов были пронумерованы Толстым, но затем первоначальный порядок их был несколько нарушен. Начало: «1) О религии 2) О войнах». Конец: «и дураки и дуры богу нужны». В верхней половине 1-го листа, перед диалогом «Религия», Толстой набросал 31 тему диалогов Этот список тем полностью печатается в настоящем томе (стр. 385). Из всех написанных диалогов в рукописи-автографе озаглавлены только 10 диалогов. Рукопись неполная: в ней не хватает диалога «Любите обижающих вас». Имеется машинописная копия этого диалога, с исправлениями Толстого. Многие диалоги неоднократно переделывались Толстым. Наиболее крупным переделкам подверглись диалоги «О смертных казнях» и «Воспитание».
Диалог «О податях» Толстой начал так:
Отец. Что тебе?
Ванька. К няне племянница пришла просить денег <на подати>. А у няни нет. Дай ей, пожалуйста.
Отец. Что такое? Какие деньги? Зачем ей деньги?
Ванька. Она говорит, что на подати, что если она не отдаст деньги, то у нее корову отнимут, и у детей молока не будет. Плачет. Ее жалко.
Отец. Это очень хорошо, что ты жалеешь, но надо знать, когда можно и когда нельзя жалеть.
На листе 16 Толстой начал такой диалог:
Машутка и Мишутка. Старик прохожий (плачет).
Машутка. Ты чего, дедушка?
Старик. А то, что понапрасну обидел. Я только зашел милостыньки попросить. А он в шею. Много, мол, вас дармоедов тут шляется. Ну да бог с ним.
Зачеркнув это начало, Толстой на том же листе начал диалог «О вознаграждении» («О труде»).
Диалоги «Печать» и «Суд» имеются в рукописи в 2-х редакциях. В рукописи имеется также начало диалога о Государственной думе:
Андрюша 9 лет. Мой папа вчера так хорошо говорил в Думе, что все ему хлопали, и газеты все напечатали, что он говорил.
Соня. А я и не знаю, что такое Дума. Мой папа в банке. Что такое Дума? Что они там делают?
В конце диалога «Богатство» Толстой начал диалог о праве наследства, но написал только заглавие и сделал список действующих лиц и зачеркнул то и другое. Вслед за тем Толстой начал было какой-то другой диалог, но и его оборвал на пятой строке. Написанное начало читается так:
Авд. Кабы это добро да в руки… А то что? Мотает несудом. первый двор был, а дай срок еще годок, и гол как сокол останется.
Матрена.
Извлекаются варианты №№ 1, 2, 3.
2. Копия списка тем диалогов, написанная от руки неизвестным лицом. 2 лл. почтовой бумаги большого формата. Тема «О наследственности» неизвестной рукой карандашом заменена темой «Об осуждении». Темы «О науке» и «Об искусстве», стоящие в оригинале под цифрами 30 и 31, в копии опущены. На их месте переписчик карандашом пометил: «Наука и искусство уже было». Тему «О представительстве» Толстой заменил в копии темой «О доброте». Вместо опущенных тем о науке и искусстве он написал под цифрами 30 и 31 новые темы: «О безработных» и «О боге». В конце списка он прибавил 32-ю тему: «Об осуждении». Начало: «Детская мудрость.
1. О религии». Конец: «32. Об осуждении».
3. Машинописная копия списка тем диалогов. 2 лл. почтовой бумаги большого формата. Толстой начал было изменять порядок тем, но не довел этого изменения до конца. Тему «О наследственности» он заменил темой «Об осуждении» и внес в список две темы: «О целомудрии» и «О земле – с англ.». Последняя тема уже имелась в списке. Тема «О науке», стоящая под цифрой 30, зачеркнута. Тема «Об искусстве» под цифрой 31 полустерта. Начало: «Детская мудрость. 1. О религии»: Конец: «31. Об искусстве».
4. Машинописная копия диалогов. 16 лл. почтовой бумаги большого формата и 30 лл. 4° (один лист чистый). Все листы пронумерованы карандашом неизвестной рукой цифрами 3—48. Под цифрами 1 и 2 значится машинописная копия списка тем диалогов (рук. № 3). Копия неполная; в ней не хватает диалогов: «О религии», «Об отечестве, государстве», «О податях», «Раскаяние» и «Воспитание». Диалоги, которые не имели заглавий, были озаглавлены Толстым. Диалог «Любите обижающих вас» Толстой переработал радикально от начала до конца. Получилась новая, вторая, редакция диалога. Большинство диалогов без поправок Толстого. Описки Толстого и ошибки машинистки исправлены неизвестной рукой. Той же рукой на 4-х диалогах, в левом верхнем углу, помечено: «Проверено». Копии всех диалогов, не исключая и «проверенных», имеют целый ряд ошибок. Начало: «О войнах». Карлхен Шмидт». Конец: «что дети не радость, а горе».
Извлекается вариант № 4.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОМУ ТОМУ
В 37-м томе Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого продолжается публикация его произведений, написанных в последние годы жизни. Здесь помещены относящиеся к 1906—1910 гг. художественные произведения, статьи, очерки.
Для правильной оценки включенных в этот том произведений следует учитывать систему взглядов Толстого в целом, в их совокупности, во всей сложности переплетения сильных и слабых сторон. Эти взгляды выражены не только в произведениях Толстого, но также в его дневниках и письмах, в которых читателю раскрывается потрясающая картина мучительных переживаний, вызванных у писателя все более и более ухудшавшимся положением народа, политической реакцией в стране, поисками пути изменения действительности и полным непониманием единственно возможного пути – революционной борьбы.
Годы, к которым относятся публикуемые в 37-м томе произведения, это годы безудержного террора, которым царское правительство стремилось задушить революционную борьбу. Истекающая кровью страна была покрыта виселицами, тюрьмы были переполнены, всякие проявления революционного протеста жестоко карались. Либеральная буржуазия, с ликованием встретившая поражение революции 1905—1907 гг., всемерно помогала самодержавию обманывать народ. Обнищание масс дошло до предела. Но гнев народа не мог быть подавлен никакими репрессиями и нарастал с каждым днем. Настроения пассивизма, непротивления, выражавшие слабые стороны взглядов крестьянства и нашедшие отражение и во взглядах Толстого, стали постепенно изживаться в массах под могучим влиянием пролетарской революционной борьбы и уроков первой русской революции.
Вся эта совокупность условий русской жизни нашла отражение и в эволюции Толстого, писателя, который переживал народные бедствия с такой силой, что страдания крестьянства стали его собственными страданиями.[24]
В последний период жизни Толстой, при всех кричащих противоречиях своих взглядов, при всей интенсивности пропагандирования реакционной теории непротивления злу, не только не перестал быть обличителем существовавшей политической системы, но сам все отчетливее осознавал свой гражданский долг писателя, срывающего с правящей верхушки и эксплуататорских классов все и всяческие маски.
Великая роль Толстого-обличителя с особенной силой стала очевидной в 1908 г., когда все передовое человечество отметило восьмидесятилетие со дня его рождения. Всемирно-историческое значение Толстого тогда получило оценку от имени революционной России в статье Ленина «Лев Толстой, как зеркало русской революции». Ленин охарактеризовал взгляды гениального художника как отражение силы и слабости крестьянской революционности в эпоху 1861—1904 гг. Он с гордостью писал о Толстом как страстном обличителе существовавшей системы, беспощадном критике эксплуатации и рабства, враге самодержавия, выразителе настроений широчайших масс крестьянства. И в то же время Ленин учил отделять в творчестве Толстого то, что принадлежит будущему, от того, что ушло в прошлое. Великий вождь пролетариата указал на опасность, которую представляло для судеб русской революции «толстовское непротивление злу, бывшее серьезнейшей причиной поражения первой революционной кампании».[25]
Трудовой народ в приветствиях, посланных Толстому в связи с юбилеем, выразил свою горячую любовь и благодарность за его самоотверженную деятельность обличителя и критика. Так, в послании рабочих Балтийского судостроительного завода говорилось:
«Из душных мастерских завода мы, люди тяжелого труда и тяжелой доли, сыновья одной с Вами несчастной родной матери, шлем Вам привет, чтя в лице Вашем национального гения, великого художника, славного и неутомимого искателя истины. Мы, русские рабочие, гордимся Вами как национальным сокровищем, и лишь хотели бы, чтобы и могучему созидателю новой России – рабочему классу – природа дала своего Льва Толстого».
И в то же время своей обличительной деятельностью Толстой вызывал острую ненависть царского правительства, правящих классов, церкви. Реакционная пресса все более усиливала погромную травлю писателя, либералы в своих лживо-лицемерных писаниях грубо извращали сущность его творчества. Царское правительство всеми силами пыталось (как откровенно признала официозная газета «Россия») пресечь «стремления придать почитанию гр. Толстого характер общественного сочувствия его деятельности, направленной против православной веры, против государства и государственных установлений».[26] Разгул черносотенной травли дошел до таких пределов, что Иоанн Кронштадтский сочинил «молитву» о скорейшей смерти Толстого, а епископ Гермоген опубликовал «архипастырское обращение», содержавшее отъявленные ругательства по адресу писателя.
Однако никакая травля не могла остановить обличительную деятельность Толстого. До конца своих дней он остался верен своему убеждению в том, что необходимо неустанно «обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат».[27] Еще в 1890-х гг., в связи с преследованиями за статью «О голоде», он писал: «Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам…. и пишу не нечаянно, а сознательно…»[28] О том, что он не прекратит обличений существующих порядков, несмотря ни на какие репрессии, Толстой открыто заявил правительству в статье «По поводу заключения В. А. Молочникова» (1908).
Но, как отметил Ленин, «противоречия в произведениях, взглядах, учениях, в школе Толстого – действительно кричащие».[29] Замечательно сильный, искренний протест, гениальные обличения социальной несправедливости и лжи сочетались в деятельности писателя с проповедью нравственного самоусовершенствования, всепрощения, с надеждами на возможность отказа власть имущих от зла, их перевоспитания и т. д. Толстой – «горячий протестант, страстный обличитель, великий
