Дневник, 1892 г. Лев Николаевич Толстой
[30 января. Бегичевка.] Жив. Прошел месяц. Нынче, 30 января 1892. Вспоминать день за днем — невозможно. Был в Москве, где пробыл 3 недели, и вот неделя, как опять тут. Главные черты и события этого месяца: Недовольство на Л[ёву] и тяжелое чувство нелюбви к нему. Суета, праздность и роскошь, и тщеславие, и чувственность Московс[кой] жизни. Был в театре. Пл[оды] Пр[освещения]. Писал всё 8-ую главу. И всё не кончил. Виделся с Солов[ьевым], с Алехин[ым], с Орловым, с этими тяжело — и радостно с Черт[ковым], Горбун[овым], Трегубовым. Вернувшись сюда, нашел беспорядок, неясность. Раздача вещей и дров вызвала жадность. — Почти всё время мне нездоровится — желудком и чувствую ослабление общее. Всё чаще и чаще думаю о смерти и больше и больше освобождаюсь от славы людской. Но еще очень далеко от полного освобождения. Хотел выписать записанное в книжки — потерял и вял и грустен и не хочется ни думать, ни делать. — Отче, помоги мне всегда любить.
31 Января 92. Бегичевка, е. б. ж.
3 Февр. 92. Бегичевка. Нынче уехала Соня. Мне жаль ее. Отношения к народу очень дурные. Я нынче понял, что это-то попрошайничество, зависть, обман, недовольство и стоящая за всем этим нужда и есть показатель особенности положения и того, что мы стоим в середине его. Утром б[ыл] очень слаб. Спал днем. Пытался писать, не идет. Получил от Ал[ехина] письмо нехорошее. Всё хочет сделать что-то необыкновенное, когда признак настоящего труда есть «обыкновенное». Не козелкать, а тянуть. Носил, носил записочку с мыслями и потерял.
Помню только, что записано было: 1) то, что когда видишь много людей новых, таких, к[аких] никогда не видал, хоть где-нибудь в Африке, в Японии: человек, другой, третий, еще, еще, и конца нет, всё новые, новые, такие, каких я никогда мог не видать, никогда не увижу, а они живут такой же эгоистичной своей отдельной жизнью, как и я, то приходишь в ужас, недоумение, что это значит, зачем столько? Какое мое отношение к ним? Неужели я не видал их, и они мне чужие? Не может быть. И один ответ: они и я одно. Одно и те, к[оторые] живут, и жили, и будут жить, одно со мною, и я живу ими, и они живут мною.
Еще помню: 2) Я стал торопиться молиться, сделал из этого такую привычку, что стал говорить себе: надо поскорее помолиться, чтобы потом пить кофе и разговаривать с NN. Поспешить отделаться от Бога, чтоб заняться Иван Иванычем! Если молитва не есть важнейшее в мире дело, такое, после к[оторого] всё хуже, всё ничто, после к[оторого] ничего нет, то это не молитва, а повторение слов.
Еще думал: 3) единственное объяснение религиозных нелепых учений, как искупление, Троица, таинство, иерархия и т. п., это то, что это религия не для своего внутреннего употребления. В роде того, как если бы человек, питающийся яблоками или хлебом, увидал бы у другого картонные, или дом без входных дверей. Что это? Зачем ему это? Он не понял бы до тех пор, пока не понял бы, что это для вида, для других. Больше не помню. Теперь 12 ч[асов] н[очи]. Иду спать.
4 Ф. 92. Бегичевка. Е. б. ж.
Сегодня 5 Ф. 92. Бегичевка. Только что встал. В постели думал: От сна пробуждаешься в то, что мы называем жизнью, в то, что предшествовало и следует за сном. Но и эта жизнь не есть ли сон? А от нее смертью не пробуждаемся ли в то, что мы называем будущей жизнью, в то, что предшествовало и следует за сновидением этой жизни?
В сновидении, во сне, мы живем теми впечатлениями, теми чувствами, которые даны нам предшествующей жизнью, той самой, в которую мы возвращаемся, просыпаясь. Также и в том, что мы называем настоящей жизнью, мы живем теми данными и той кармой, к[оторую] мы вынесли из предшествующей жизни, той самой, в к[оторую] мы возвращаемся.
Как сон настоящий есть период, во время к[оторого] мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, в к[оторую] мы возвращаемся с пробуждением, так и эта жизнь есть период, в к[отором] мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, из к[оторой] мы вышли и в к[оторую] возвращаемся. —
1 Бывает во сне кошмар, от к[оторого] мы пробуждаемся особен[ным] усилием воли. Не то ли и отчаяние, от к[оторого] спасаются самоубийством? Но и вся предшествующая этой жизни жизнь и последующая, в к[оторую] мы переходим смертью, с своим серединным сновидением того, что мы теперь называем жизнью, не есть ли в свою очередь только одно сновидение, точно так же предшествуемое другой, еще более реальной жизнью, в к[оторую] мы и возвращаемся? И так далее, до последней степени бесконечной реальности жизни Бога?
Сегодня 24 Февраля. Бегичевка. 1892. Нынче Таня уехала нездоровая в Москву. И нынче же уехали сбиравшиеся воскресные: Гастев, Алех[ин], Новос[елов], Страхов, Поша с ними. И приехал Тулинов. Богоявлен[ский] очень болен. Был Репин, уехал нынче. Я два дня сряду ездил в Рожню и не мог доехать. Мы ездили на маслянице в Богородицк, и я был у Сережи. Очень хорошо. Здесь работы много и тяжести. Что дальше жить, то мне труднее. Но труд этот не может не быть, и я не могу расстаться с ним.
25 Ф. 92. Бегичевка. Е. б. ж.
Нынче 29 Ф. 92. Беги[чевка]. Была страшная мятель все эти дни. Вчера ездил опять в Рожню, опять не доехал. Был в Колодез[ях] и Катараеве, о дровах и приютах. Приехали к нам 1) Бобр[инский], 2) швед Стадлин, 3) Высоц[кий] и 4 темных. Мне тяжело от них. Я очень устал. — Днем было нехорошо. Теперь лучше, — совсем хорошо. Всё пишу и не могу кончить. Третьего дня было поразительное: Выхожу утром с горшком на крыльцо, большой, здоровый, легкий мужик, лет под 50, с 12-летним мальчиком, с красивыми, вьющимися, отворачивающимися кончиками русых волос. «Откуда?» Из Затворного. Это село, в к[отором] крестьяне живут профессией нищенства. Что ты? Как всегда, скучное: — К вашей милости. — Что? — Да не дайте помереть голодной смертью. Всё проели. — Ты побираешься? — Да, довелось.2 Всё проели, куска хлеба нет. Не ели два дня. — Мне тяжело. Всё знакомые слова и всё заученные. Сейчас. И иду, чтобы вынести пятак и отделаться. Мужик продолжает говорить, описывая свое положение. Ни топки, ни хлеба. Ходили по миру, не подают. На дворе мятель, холод. Иду, чтоб отделаться. Оглядываюсь на мальчика. Прекрасные глаза полны слез, и из одного уже стекают светлые, крупные слезы.
Да, огрубеваешь от этого проклятого начальства и денег.
1 Марта 92. Бегич[евка] Е. б. ж.
[3 апреля. Москва.] Нынче 3 Апреля. Больше месяца не писал. Я в Москве. Приехали сюда, кажется, 14-го. Всё время стараюсь кончить 8-ую главу и всё дальше от конца. Отношение к своему занятию проводника пожертвований — страшно противно мне. Хочется написать всю перечувствованную правду, как перед Богом.
Событий особенных — никаких. На душе — зла мало, любви к людям больше. Главное — чувствую радостный переворот — жизни своей личной не почти, а совсем нет. Есть похоть — ненавидимая мною и обладающая иногда мною, а нет жизни своей, к[отор]ую бы я любил. Это хороший признак старости. От всей души говорю: да будет не моя, но твоя [воля], и не то, что я, а что ты хочешь, и не так, как [я], а так, как ты хочешь. —
Не помню, записал ли. (За всё это время много думал, не запоминал, не записывал.)
1) Враги всегда будут. Жить так, чтоб не было врагов, нельзя. Напротив, чем лучше живешь, тем больше врагов. Враги будут, но надо сделать так, чтобы не страдать от них. И можно сделать, сделать так, что враги не только не будут страданием, но будут3 радостью. Надо любить их. И это легко.
2) Я один, а людей так ужасно, бесконечно много, так разнообразны все эти люди, так невозможно мне узнать всех их — всех этих индейцев, малайцев, японцев, даже тех людей, кот[орые] со мной всегда — моих детей, жену… Среди всех этих людей я один, совсем одинок и один. И сознание этого одиночества и потребности общения со всеми людьми и невозможности этого общения достаточно для того, чтобы сойти с ума. Одно спасение — сознание внутреннего, через Бога, общения со всеми ими. Когда найдешь это общение, перестает тревожить потребность внешнего общения.
3) Может б[ыть] другой раз записываю. Есть три жизни: животная — похотливая, 2) людская — тщеславная и 3) божеская — добрая, и есть переходы из одной в другую и третью. Есть 1) чисто-животная, — дети малые, дураки совсем, потом 2) есть тщеславная, но тщеславная для удовлетворения животной: чтоб меня уважали люди, так чтобы я мог больше удовлетворять похоти, и 3) есть тщеславная чистая — только для славы, при кот[орой] животная похоть приносится в жертву славе. И 4) есть божеская, но не для добра, а для славы. Где доброе делается для того, главное, чтобы люди хвалили, и 5) есть божеская чисто божеская, где и похоть и слава приносятся в жертву добру. Я стою перед этой ступенью. Помоги мне, Господи.
4) Молитва? Кому я говорю: помоги мне. Я знаю, что нет такого лица, к к[оторому] можно бы так обращаться; но я делаю, как будто есть такое лицо для того, чтобы я мог ясно выразить то, что мне нужно.
5) Во всех духовных делах — религиозных, чтобы быть точным, надо прилагать слово quasi — как бы, как его приложил Ньютон к определению своего закона притяжения — тела: quasi atrahuntur,4 т. е. относятся друг к другу так, как будто притягиваются. То же и с Богом, и с будущей жизнью, и с стремлением к добру. Живы, как будто есть Бог, во власти к[оторого] ты находишься, и к[оторый] любит добро и ненавидит зло. Живи так, как будто ты проснешься к другой жизни, к[оторая] будет продолжением этой. Живи так, как будто цель твоей жизни есть увеличение любви в себе и в других. Всё это не значит, чтобы не б[ыло] Бога, будущей жизни, увеличения любви, а то, что всё это само в себе для меня недоступно, а доступно, и не только доступно, но и несомненно, мое отношение к этому.
6) Любить? Всех любить и всегда любить нельзя — не осилишь. Разумеется, это хорошо бы. Но это невозможно, как
