мысли, уяснения того, что прежде было запутано, так что я радуюсь — чувствую, что продвинулось————-
Так на днях — собственность. Я всё не мог себе уяснить, что она. Собственность, как она теперь — зло. А собственность сама по себе -радость на то, что тем, что я сделал, добро. И мне стало ясно. Не было ложки, было полено, — я выдумал, потрудился и вырезал ложку. Какое же сомненье, что она моя? Как гнездо этой птицы ее гнездо. Она хочет им пользоваться, как хочет. Но собственность, ограждаемая насилием — городовым с пистолетом — это зло. Сделай ложку и ешь ею, но пока она другому не нужна. Это ясно. Вопрос трудный в том, что я сделал костыль для моего хромого, а пьяница берет костыль, чтобы ломать им двери. Просить пьяницу оставить костыль. Одно. Чем больше будет людей, которые будут просить, тем вернее костыль останется у того, кому нужнее.
Нынче Гудович умерла. Умерла совсем, — а я и мы все умерли на год, на день, на час. Мы живем, значит мы умираем. Хорошо жить, значит хорошо умирать. Новый год! Желаю себе и всем хорошо умереть.
ДНЕВНИК 1884 г.
Мужик вышел вечером за двор и видит: (Зачеркнуто: человек) вспыхнул огонек под застрехой. Он крикнул. Человек побежал прочь от застрехи. Мужик узнал своего соседа-врага и побежал за ним. Пока он бегал — крыша занялась, и двор и деревня сгорели.
Китайские пословицы.
И из реки мышь не выпьет больше того, что в брюхо влезет (богатство).
Чего нельзя сказать, лучше не делать.
Бог не поможет, коли упустишь.
Когда пить захотелось, некогда колодца рыть.
Сладкие речи — яд, горькие — лекарство.
Яйцо все крепко, а насидится, цыпленок вылупится.
Кто бьет на самое лучшее, добьется хорошего, а кто бьет только на хорошее, тот никогда не дойдет до него.
Останови руки, останови и рот.
Дегтярная бочка только на деготь.
Доброта завяжет крепче долга.
На чужие деньги жить—время коротко, на других работать— время долго.
Открой книгу, что-нибудь да узнаешь.
Настоящий человек всегда, как дитя.
Не тот судья, кто играет, а кто смотрит.
Счастье умному радость, а дураку горе.
Себя попрекай, в чем других попрекаешь, а других прощай, в чем себя прощаешь.
Из Л а о ц ы. XXVI
Когда человек родится, он гибок и слаб; когда он колян и крепок — он умирает.
Когда деревья родятся, они гибки и нежны. Когда они сухи и жестки, они умирают. Крепость и сила спутники смерти. Гибкость и слабость спутники жизни. Поэтому то, что сильно, то не побеждает.
Когда дерево стало крепко, его срубают.
То, что сильно и велико, то ничтожно; то, что гибко и слабо, то важно.
_______________________________________________________________________
Я сейчас перечел среднюю и новую историю по краткому учебнику.
Есть ли в мире более ужасное чтение? Есть ли книга, которая могла бы быть вреднее для чтения юношей? И ее-то учат. Я прочел и долго не мог очнуться от тоски. Убийства, мучения, и обманы, грабежи, прелюбодеяния и больше ничего.
Говорят — нужно, чтобы человек знал, откуда он вышел. Да разве каждый из нас вышел оттуда? То, откуда я и каждый из нас вышел с своим миросозерцанием, того нет в этой истории. И учить этому меня нечего.
Так же как я ношу в себе все физические черты всех моих предков, так я ношу в себе всю ту работу мысли (настоящую историю) всех моих предков. Я и каждый из нас всегда знает ее. Она вся во мне, через газ, телеграф, газету, спички, разговор, вид города и деревни. В сознание привести это знание? -да, но для этого нужна история мысли — независимая совсем от той истории. Та история есть грубое отражение настоящей. Реформация есть грубое, случайное отражение работы мысли, освобождающей человечество от мрака. Лютер со всеми войнами и Варфоломеевскими ночами не имеют никакого места между Эразмами, Boetie, Rousseau и т. п.
Из Вед:
Будь они лошади, коровы, люди, слоны, всё, что живет, ходит, плавает и летает, всё, что даже не двигается, как деревья и травы, все это глаза разума. Всё образовано разумом. Мир есть глаз разума, и разум его основа. Разум ость единое сущее. Человек, отдаваясь разуму и служению ему, спускается из этого мира явлений в мир блаженный и свободный и становится бессмертным. —
Конфуции не упоминает о Шанг-ти—личном Боге, а всегда только о небе.
А вот его отношение к миру духовному: его спрашивают, как служить духам умерших. Он сказал: Когда вы не умеете служить живым, как вы будете служить мертвым? — Спросили о смерти: Когда вы не знаете жизни, что вы спрашиваете о смерти? — Спросили: знают ли мертвые о нашем служении им? Он сказал: если бы я сказал, что знают, я боюсь, что живые погубили бы свою жизнь, служа им. Если бы я сказал, что не знают, я боюсь, что совсем бы забыли о них. Вам незачем желать знать о том, что знают мертвые. Нет в этом нужды. Вы все узнаете в свое время.
Искренно отдаваться служению людям и держаться дальше от того, что называют духовным миром — это мудрость.
Управлять значит исправлять. Если вы ведете народ правильно, кто посмеет жить неправильно?
Было много воров. Спросили: как от них избавиться?
«Если бы вы сами не были жадны, то вы бы деньги платили им, и они не стали бы воровать».
Спросили, хорошо ли для блага добрых убивать дурных?
«Зачем убивать? Пусть ваши желания. будут добрые, и все будут добрые. Высшее всё равно как ветер, а низшее, как трава. Ветер дует, трава гнется».
Весь вопрос в том, что и кого считать высшим. —
Считать высшим, поднимать, уважать доброе.
Считать низшим, спускать, презирать злое — без сделок.
[6] 18 марта. Москва.] Переводил Лаоцы. Не выходит то, что я думал. Был Озмыдов. Он бодро и бедно живет в деревне с семьей. Делал по деревне складчину для бедняка в параличе с семьей.
Не спал ночь. Лег перед обедом. После пошел походить и к Усову. Здоровый, простой и сильный человек. Пятна на нем есть, а не в нем. Он поддержал мое отвращение к обществу формальному, к которому приглашает письмо Щепкина. — Потом ходил по переулку. Приехали Фортунатовы?], Юрьев, Лапатины. Бесполезно и недостойно провел вечер. — Вечер читал Сальяс о Кудрявцеве — прекрасно. Грехи: праздно и сластолюбиво весь проведенный день. Антипатия к Ф. Письма: от Щепкина — неясно и нехорошо по мотивам. От дамы, имевшей видения. От Ковалевского, Харьковского психиатра. —
[7/19 марта.] Читал о Конфуцие. Встал очень поздно. Ездил верхом до Аминева и назад. Все работают, только я гуляю. Обедали Варинька с мужем. Очень слаб был весь день. Вечер хорошо работал сапоги. Пришли Илья и Леля и очень весело работали. Посидели за чаем с старшими детьми. Прошел до Олсуфьева, отдал книги. И у Сережи — Кост[енька], Наг[орнов], Об[оленский]. Говорили, слава Богу, мирно.
Гр[ехи]: 1) Читал письмо Ролстону. — С[оня], не дослушав, стала запрещ[ать]. Я раздражился на мгновенье. 2) Встал лениво — не убрал комн[аты]. Сыну Сереже похвалился Усовым.
[8/20 марта.] Встал в 9, весело убрал комнату с маленькими. Стыдно делать то, что должно — выносить горшок. Задремал. Ходил к Барановским об Элен. — Бедный изломанный богатством — Барановский. Зашел к Сереже. Они пообедали. Дома обедал. Шил долго и приятно сапоги. В 11 к Сереже. Дружелюбно. Выпил вина больше обыкновенного. Не помню дурного. А было много, хоть насмешки над Баянус[ом] и болтовня.
Письма — не интересн[ые]. Нет, — письмо Урусова —хорошее. Именно счастье, благо — истины.
Гр[ехи]. Хвастал Сер[еже] брату, что если бы хотел, нажил бы миллион, чтобы отдать Костиньке.
[9/21 марта.] Проспал до 12-го. Пришел Гуревич, эмигрант. Еврей. Хочет найти общее соединительное евреев и русских. Оно давно найдено. Иногда я грущу, что дрова не горят. Точно если бы они загорелись при мне, это бы не было явным признаком, что горят не дрова, а поджожки, и они не занялись. -Почитал о Китае и поехал верхом по городу. — Все работают, кроме меня. -Вечер слабость. Сапожник не пришел, был в бане и читал Лаоцы. Перевести можно, но цельного нет. — Сережа был с нами, добрый, милый. Был утром у колодочника. В подвале пристально, бодро работают и пьют чай. Все работают, кроме меня. Я сплю. Грехи: тщеславие, праздность. — Самарский мужик смущал, но разделался дружно. Письмо Черткова—вызывает написать о заповедях для народа. Кажется, что надо. Это захватило меня, но не знаю. Трогательное письмо из Киева от жены прокурора. Если бы это правда?
[10/22 марта.] Встал рано, убрал комнату. Андрюша пролил чернила. Я стал упрекать. И верно у меня было злое лицо. Миша тотчас же ушел. Я стал звать его; но он не пошел и занялся тотчас же рисованием картинок. После я послал его в комнату Тани спросить о Маше. Таня сердито окрикнула его. Он тотчас же ушел. Я послал его еще раз. Он сказал: нет, я не хочу, я хочу с тобой быть. Где сердятся, там нехорошо. Он уходит оттуда, но сам не сердится, не огорчается. И его радости и занятия жизни не нарушаются этим. Вот чем надо быть. Как говорит — Лаоцы — как вода. Нет препятствии, она течет; плотина, она остановится. Прорвется плотина — она потечет, четвероугольный сосуд — она четвероугольна; круглый — она круглая. От того-то она важнее всего и сильнее всего. Читал Эразма. Что за глупое явление реформация Лютера. Вот торжество ограниченности и глупости. Спасение от первородного гр[еха] верою и тщета добрых дел стоят всех суеверий католичества. Учение (ужасное по нелепости) об отношениях церкви и государства могло только вытечь из глупости. Так оно и вытекло из лютеранства. Ходил заказывать колодки. Все работают и мальчик. Я заметил. Хозяин сказал: нельзя же без работы быть. — Обедал не в духе, но никого не обидел. Немножко Илью. Читал. Пришла Катенька и Леля, читал им Лаоцы. Потом Сер[ежа] бр[ат] внизу. С ними поехали к Леониду. Там племянницы — добрые, тихие. — Очень я не в духе. Ужасно хочется грустить на свою дурную жизнь и упрекать. Но ловлю себя. Написал Черткову — кажется, хорошо, т. е. без фальши. — Хорошо бы написать ту книгу, да надо, чтобы было совсем чистое побуждение. Читал еврейскую библию. Начал забывать. Письмо от Урусова о значении трех глав бытия. Очень хорошо.
[11/23 марта.] Встал рано, убрал комн[ату]. Дети сами прибежали. Читал Эразма, кончил. Ездил верхом. Обедал Кисл[инский]. Мне больно было, но боль не выразилась сердцем. Заснул. Пришли гости: Кушнарев, Хомяков, Сухотин и целая куча. Спокойно
