оч[ень] нездоровилось, но испытал оч[ень] приятное чувство ожидания смерти без желания ее, но и без малейшего противления, а отношение к ней, как ко всякому естественному и разумному поступку или событию. Кажется мне, что во всяком случае она— смерть — скоро — т. е. неделями, много месяцами должна наступить. Нынче всё утро делал пасьянс, но не принимался за работу, чувствуя свою слабость. А темы оч[ень] уж хороши, не хочется их портить. Пришла в голову новая тема. Это — отношение к газете, к тому, что написано в газете, человека свободного, т. е. истинно религиозного. Показать всю степень извращения, рабства, слабости людей отсутствия человеческого достоинства. Оч[ень] хоро[шо] думалось. Не знаю, как удастся написать. Мож[ет] быть, завтра. Теперь вечер. Жду Ч[ерткова], ничего не буду затевать.

19 Янв. Е[сли] б[уду] ж[ив].

[20 января 1909. Я. П.]

Был жив и 19, и нынче, 20 Я. 1909. Я. П., но очень слаб. Давно не был так слаб и телесно и умственно. Не скажу, чтобы духовно. Только бы не проявляться. В этом воздержании главное дело духовной жизни в периоды слабости. — Не делай только того, что противно Его воле и воле твоего настоящего «я», и ты будешь делать то самое нужное и хорошее, что ты можешь сделать. Всё то, что мы считаем важным — хотя бы содействие вступлению людей на путь истинной жизни любви, блага, как это кажется важным, а как это несомненно явно ничтожно: ничтожно, во 1-х, в сравнении с той, только чуть смутно прозреваемой нами всей жизнью, к[отор)ой мы, как бесконечно малая, но все-таки частица, служим своей жизнью, а во 2-х, п[отому] ч[то] мы в своей ограниченности не можем видеть, в чем наше служение.

Да, наше служение только тогда действительно, когда мы не знаем, в чем оно, а знаем только то, чего мы должны не делать.

Делать, хотим мы этого или не хотим, мы будем. Усилие наше только в том, чтобы но делать против Его воли — не сбиваться с дороги.

Самая, казалось бы, очевидная, благая, разумная деятельность, вполне самоотверженная для блага людей — но только революционная, но распространение той истины религиозной, кот[орую] мы считаем несомненной, может быть не только тщетной, но вредной, если не противной, то не согласной с Его волей. (Пути Его неисповедимы), а воздержание от поступков, самые ничтожные поступки, в самом малом кругу, могут быть тем самым, чего Он хочет, и самым плодотворным для того самого, что желает Он и сам в себе и в моей душе.

Особенно чувствую это теперь при моей слабости. (Как полезно для души все то, что бывает с нами, и в особенности то, что мы считаем и называем злом!) В эти дни слабости я не испытываю затемняющего стремления деятельности, особенно живо чувствую неправду жизни — ложь жизни. Постоянно совестно. Особенно за разговоры. Надо быть сдержаннее.

Очень хорошо бы ясно, пожалуй в образах высказать мысль о том, как вредно и тщетно это устраивание жизни не только других людей, но и самого себя — это empietement, [захват, присвоение] вторжение в дело Божие. Почти всё зло, 0,99 (В подлиннике описка: 0,01) в мире от этого.

Вчера было много народа и надо б[ыло] говорить. И разумеется, всё не нужно б[ыло] говорить, ч[то] говорил. — Постараюсь воздерживаться. Вчера же, вследствие этой слабости, болтовни и невоздержности особенно живо почувствовал недостаточное памятование о том, ч[то] жизнь только в настоящем. Загадывания, предположения, желание видеть распространение своих мыслей, увеличение числа единомышленников, желание написать такое, ч[то] вызвало бы сочувствие, похвалу— всё это губит жизнь. Ничего не нужно, кроме памятований в настоящем своего положения органа Божества.

Вчера, читая газету, живо представил себе отношение ко всем этим известиям человека религиозного, свободного, знающего свое назначение, и живо представилась статья об этом. Нынче хотел писать, но не в силах. Так у меня на верстаке три работы. Едва ли сделаю хоть одну. Впрочем, это о будущем. Мож[ет] быть, мой разговор с Дурочкой Парашей важнее и нужнее этих работ. Только вспомнить всю сложность событий мирских, в к[оторых] участвуют и люди, чтобы ясно понять, почувствовать всю легкомысленность, тщету и вредность предположений служить общему делу.

Вчера узнал, что архиерей хотел заехать ко мне. Утром сходил в школу и сказал учительнице, чтобы она передала ему, что прошу заехать.

Мне всегда жалки эти люди, и я рад этому чувству.

Кончаю тетрадь, думал, что не допишу, а вот прошло 2 1/2 года — и дописал. Не помню, записал ли то, что б[ыло] ночью дня три тому назад: почувствовал близость, совсем близость смерти, сейчас, и было спокойно, хорошо, ни радостно, ни грустно, ни страшно.

22 Янв. 1909. Я. П.

Начинаю новый дневник в очень телесно слабом состоянии, но душевно не так дурно — помню себя и свое дело, хоть не всегда, но большей частью.

(Зачеркнуто: никак) Вчера б[ыл] Архиерей, я говорил с ним по душе, но слишком осторожно, не высказал всего греха его дела. А надо было. Испортило же мне его рассказ Сони об его разговоре с ней. Он, очевидно, желал бы обратить меня, если не обратить, то уничтожить, уменьшить мое, по их зловредное влияние на веру в церковь. Особенно неприятно, ч[то] он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я «покаялся» перед смертью. И потому заявляю, кажется повторяю, что возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому всё, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении — ложь. Говорю это п[отому], ч[то], если есть люди, для к[оторых] по их религиозному пониманию причащение есть некоторый религиозный акт, т. е. проявление стремления к Богу, для меня всякое такое внешнее действие, как причастие, было бы отречением от души, от добра, от учения Христа, от Бога.

Повторяю при этом случае и то, что похоронить меня прошу также без так называемого богослужения, а зарыть тело в землю, чтобы оно не воняло.

Вчера читал с большим интересом в Современном Мире ст[атью] Лукашевича о жизни. Нет конца, но удивительно всё направление статьи: найти определение жизни вне сознания, а в наблюдении и изучении внешнего мира.

Если бы и б[ыло] доказано, что кроме механическ[их], физич(еских] и химич[еских] сил есть еще силы (пускай назовут их, как хотят), останется тайна отделенности каждого организма — существа, живущего, умирающего и порождающего себе подобных. Тайна «я», отделенности, тайна большего или меньшего сознания.

Если бы и удалось свести жизнь к общим законам, то почему отдельность сознания?

Всё дело в том, что человек знает прежде всего себя, свое я, и находит это я связанным пределами пространственным и временным, и наблюдая и изучая явления простр(анственные] и временные, приходит к признанию сначала таких же, как и он, отделенных существ — организмов, а потом и к признанию существ, уже не отделенных, а сливающихся в одно: кристален, молекул, атомов. И естественно видит, в них тот предел пространственный и временный, к[оторый] его ограничивает. Натыкается на бессмысленность бесконечности признанием мира таким предметом, центр к[оторого] везде, а пределы нигде. Т. е., исходя от самого известного: себя, своего сознания, разумный челов[ек] невольно приходит к познанию сначала ближайшего к себе, потом более отдаленно[го] и наконец к сознанию непостижимости. — Матерьялисты же исходят из наблюдения и, дойдя до атомов, до бесконечности миров, не останавливаются перед этим, а от атомо[в] и бесконечности миров, т. е. от непознаваемого, исходят для познания познаваемого, т. е. себя.

Читал Лозинского. Необыкновенно хорошо. Только жалко, что слишком бойко, газетно-журнально. Предмет же настолько важный, что требует самого серьезного, строгого отношения.

24 Янв. 1909.

Два дня не писал, нездоровилось, да и теперь не похвалюсь. С[оня] уехала в Москву. Вчера б[ыл] в тяжело раздраженном состоянии. Боролся. И то спасибо. Хорошие письма. Сейчас читал Fellowship. Много хорошего. Бегаи очень интересны. Нынче гуляя думал о двух: Детская мудрость и о воспитании, о том, что как мне в детстве внушено б[ыло] всю энергию мою направить на молодечество охоты и войны, возможно внушить детям всю энергию направлять на борьбу с собо[й], на увеличение любви.

Думал: Любовь отвечает на все требования добра. Чистота телесная, половая, кажется, совсем чуждое любви свойство, а подумай только о том, ч[то] ты делаешь тому, с кем только сладострастно совокупляешься, и любовь помешает тебе отдаться дурному чувству. А богатство, экономическое неравенство тоже кажется далеким, а борьба против него, как весь социализм, только проявление любви.

Читал два дня Лодзинского и очень одобрял. Написал ему письмо.

Сейчас кинул книгу на полку, она соскользнула, упала на пол, я рассердился и выбранил книгу. Так же должна быть ясна и стыдна злоба на человека, не делающе[го] того, чего мне хочется.

2 Фев. 1909. Я. П.

Шесть дней не писал. Кое-что работал по двум письмам, к[оторые], кажется, кончил. Нездоровилось. Нынче совсем плох, целый день лежал. Сейчас 11-й час, только встал и пишу, но очень слаб. Но как хорошо болеть. Нынче во время болезни и слабости думал 4 вещи. Три помню, хотя и плохо, по 4-ю забыл. Вот что:

Да, забыл сказать, ч[то] за эти дни ходил на деревню к бедным и получил сильное, полезное впечатлен[ие]. Итак:

1) О жизни «я», 2) о разуме, 3) о связи со всем. (Не то.)

[1)] Жизнь, какую я сознаю, никак не есть жизнь моего «я». Я иллюзия, нужная для этой жизни, но иллюзия — как бы леса, подмостки, орудие для работы, но не в нем сама работа. Напротив, перенесение интереса на него — на «я» — губит, останавливает работу. А работа не только нужная, хорошая, но радостная. В чем она? До конца не дано знать нам, но отчасти, насколько нужно, видно. Та работа настоящая, в к[оторой] делаешь то, что нужно, но не для тебя. (Было очень хорошо утром в мыслях, а теперь не то.)

2) Разум, к[отор]ому мы приписываем такое решающее, высшее значение, для истинной жизни не имеет не только такого важного значения, но не имеет никакого. Он нужен только для жизни «я». Он только здесь, среди людей имеет такую важность, обязательность, но если представить себе жизнь после смерти, то не только можно ее представить себе без руководительства разума, но должно представить ее таковою. Там будет другое руководительство занимать то место, к[отор]ое здесь занимает разум.

3) (Я вспомнил теперь; это б[ыло] о времени.) Рассуждая о том, что будет после