Некому проща[ть]?
В[аня]. Да.
М[аша]. Так тебе хотелось, чтоб тебя кто-нибудь побил.
В[аня]. Даже очень бы хотелось.
М[аша]. Как ты был дурачок, так и остался.
В[аня]. Пускай совсем дурак, а только теперь мне никто ничего не сделает.
М[аша]. Отчего никто ничего не сделае(т].
В[аня]. Оттого, что мне всё хорошо.
М[аша]. Вот чудак,
В обществе людей, живущ[их] духовн[ой] жизн[ью], во главе люде[й], влияя на ни[х], естествеи[ио] станут люди, высшие по добродетел[и]. В обществе же людей, ж[и]вущих телесной жизн[ью], неизбежно всегда стан[ет] обратное.
[Записная книжка 1909 г. N 2]
[1 июня.] К Н[икто] н[е] в[иноват]. Чертк[ов] приходит к Столыпину и говорит ему о 1000-х повешенных.
Неустр[оев] пишет народную литературу и програм[му] деятельности.
Профессор], священ[ник], губернат[ор]. Воен[ные] судь[и].
Черт[ков] в монастыр[е]. Выходи[т] в мир и упрека[ет] Столыпина.
Неустр[оев] влюблен в Лину.
Статистик не имеет минуты свободной.
Мания величия — в будущем.
Так хоте[л] верить в самоотверж[ение] для народа, ч[то] верит.
Мысли Афан[асьевны]. Му;к[ик] с коровой. Секретари Полицейского У[правления].
Но люди думают так (только) п[отому], ч [то] привыкли понимать под верою веру как нечто воображаемое, (что-нибудь) чудесное, передаваемое им из древности, богопочитанием же ясным и определенным считать в известных местах и с помощью определенных для этого лиц совершаемые действия, обряды, таинства, молитвы. Им кажется, что без чудесного не мож[ет] быть веры определенной и ясн[ой] всем, и без внешних обрядов не мож[ет] б[ыть] ни вер[ы], не мож[ет] б[ыть] тверд[ого] богоп[очитания]. Но это неправда. Вера
Казанская важн[ее] Петрова дни. Сорока [1 неразобр.] копны.
10 Июл[я] 3 в эпигр[аф] к Е[диной] 3[аповеди] и 5 и 9.
Буланже о бабид[ах] и бахаистах.
Буланже sayings of Ramakrishna (изречения Рамакришны).
О соли слишко[м] длинно. Что такое [1 неразобр.)
Selfishness (себялюбие)[1 неразобр.]
Apple (яблоко) [2 неразобр.]
Теософия [1 неразобр.]
Советовал бы практическое как соль [?]
Гигиеническое.
Воспитательное.
Изречен[ия].
Аджемов-фами[лия], преследовавшая меня во сне ночь с 25 на 26 Ноя[бря].
Сергей Макаров паспорт.
[ЗАПИСНАЯ КНИЖКА 1909 г. N 3]
У Саши: Кому отвечать?
Не судить ни на словах, ни в мыслях и потому тем менее заботиться о суждении людей. А то самое обыкновенное — тот, кто весь живет заботой о мнении людей, осуждает почти всех людей, каких знает.
Помоги мне, Господи, ни на словах, ни в мыслях не судить людей, зато и не заботиться об их осуждении обо мне. Саше.
2) Отдать письмо пол[ьке] для Поссе.
Составить книжечку из всего Н[а] К(аждый] Д[ень] о государстве из 16.
Желание блага есть жизнь. Понял, что личность и все её интересы — сон, и желание блага направляется на всё — любовь.
Сон с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими матерьял для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением — совершенное подобие жизни с бессознательными периодами, проявлениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью, полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, мож[ет] быть, была такая же, что тот характер, к[оторый] я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, п[отому] ч[то] я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет; она только представляется мне во времени. Одно могу сказать: то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее. Сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственный только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
Главная причина непонимания жизни после смерти это невозможность представить себе жизнь вне пространства, вещества, времени и движения. Мы можем только сознавать ее, но не можем представить.
К Зап[искам] Лакея. Говорят о земле. Старик всё время молчит и начинает говорить только, когда его вызвали.
Вальс, считающийся мои[м], не мой. Я давно солгал, выдав Зыбинский вальс за свой, и потом уже без стыда не мог признаться.
Необыкновенно странное, тоскливое состояние. Не мог заснуть 2 часа.
Нет такого Б[ога], к[оторый] мог бы исполнять наши требования, есть только такой, требования к[оторого]мы должны исполнять.
Не то, чего я хочу, а то, чего Ты хоч[ешь]. Перед Богом хочу жить с Тоб[ою], не для себя, а для Тебя.
Хочу жить не для себя, не для людей, а для Б[ога].
(Дальнейшее, кончая словами: доступное человеку сознание перенесено в Дневник 11 ноября (см. стр. 170).) Вся тайна в том, ч[то] есть нечто не переходящее, соединенное с времен[ем] и пространством — нечто это сознание.
Сравнен[ие] с человеком. Книга буддиста.
Нечто неподвижное, соединенное с подвижным — сознание.
Сознан[ие] созна[ния] есть любовь.
Мне кажется, что сознание началось при рождении, но это неверно: началось соединение неподвижного сознания с известным подвижным, отделенным пространством предметов, но сознание вне времени и пото[му] не могло начаться, так же, как не началась река, когда на ней поставили мельницу. Началась мельница. И потому дело жизни уйти в сознание, самое глубокое, доступное человеку сознание.
Л. Об чем же ревешь? ведь няня простила.
Об том и реву, что няня добрая, а я дрянной.
Оштрафовали такую газету, запретили такую книгу, выслали такого человека за то, что газета, книга, человек говорили не то, что нам приятно, указывали на наши ошибки. Существует сложная, большая, дорого стоющая организация, занятая только тем, чтобы ни нам, ни наши[м] сотрудникам [не знать] того, как отражается на людях наша деятельность. Ведь это ужасно. Il n’y a pas de pires sourds que ceux qui ne veulent pas entendre[Нет более безнадежных глухих, чем те, которые не хотят слышать. ]. И нет более безнадежных, погибших в своей безнравственности людей, как те, к[отор]ые не хотят знать своих ошибок, пороков, преступлений.
Как ни грубы, жестоки, бесчеловечны, именно бесчеловечны, зверообразны те ужасные дела, к[оторые] годами совершаются теми несчастными людьми, к[оторые] считают себя теперь правителями рус[ского] народа, все эти изгнания, те заточения, те побоища в переполненных, убивающи[х] людей тюрьм[ах], всё это можно еще объяснить желание[м] удержаться на тех положениях цар[я], министров, разных архие[реев], губернато[ро]в, всяких генералов и др., тех несчастных, порочных людей, к[оторые] занимают эти места и в своем заблуждении считают это положение для себя хорошим. Всё это можно еще объяснить. Но как объяснить то, что люди, делающие дела, касающиеся жизни десятков милионов людей, не хотят знать того, как отражается на эти милионы их деятельность, и старательно задержива[ют], прекращают, уничтожают всё то, что може[т] открыть им глаза в их заблуждениях. Такие люди безнадежны и сами готовят себе неизбежную погибель.
У нас в России совершается теперь нечто ужасное и совершенно исключительное, я думаю, нигде никогда не происходившее в истории.
Опять бы[ло], как наилучши[м] обра[зом] страдать.
[26 ноября.]
Опять нынче, 26 Н(оября], 12 (Зачеркнуто: смерт[ных] приговор[ов]) приготовлений к убийствам людей и 5 совершенных таких убийств людьми, называющими себя правительством, не говоря о всех ужасах всякого рода насилий, истязаний по тюрьмам, о ссылках, о неперестающих вопиющих, ничем не оправдываемых, не вызванных насилий над милионами народа. Не говоря, главное, об умышленном всеми самыми разнообразными средства[ми] развращении народа.
Герцен говорил… (Многоточие Толстого. Ср. «Пора понять» (т. 38, стр. 162-163).)
И это жалкое подражание Европе в законах наших о земле, не понимая того, что вся Европа стоит на пороге неизбежного освобождения народа от земельного рабства, к[оторое]-освобождение-не может быть иначе совершено, как через признание земли достоянием всех, т. е. к тому самому, что в общинном устройстве признавалось и признается всем русским народом. И тут-то насилием и хитростью разрушать то земельное устройство] р[усского] н[арода], к[отор]ое отвечает самым передовым требованиям справедливости и долж[но] быть установлено повсюду, разрушать и заменять это устройство установлением вопиющей, сознаваемой уже всеми несправедливости, существующей в Европе. Нечто подобное тому, что бы делал человек, укладывая камнями снежный путь для того, чтобы подражать том людям, у к[оторых] нет зимы и к[оторые] мостят дороги.
4 Д. Целый день тоска, стыд, гадок сам себе.
Знания только тогда могут быть истинны и полезны и только тогда могут быть названы наукой, когда они составляют равномерно распределенный и равномер[но] обработ[ан]ный свод важнейших, нужнейших знаний не для одного класса людей, а для всех. В противном же случае, как это произошло среди нашего общества, живущего самой нравственно и разумно неправильной жизнью людей, разделенных на два: одного небольшого класса властвуюш[их], роскошествующи[х] и другого, огромного большинства, лишенного возможности пользоваться своим трудом и (Зачеркнуто: угнетенного) задавленного, когда одни никому ненужные знания доведены до высшей степени обработки, другие прямо вымышлены для оправдания ложного устройства общества, третьи же самые важные и нужные или чуть намечены или вовсе не затронуты, то, что у нас называется наукой, не суть истинные и полезные знания, но большей частью и пустые и вредные упражнения праздной мысли.
Я несколько раз высказывал где-то сравнение того, что, по моему мнению, и можно и должно считать истинной наукой, с сферой, в к[оторой] все радиусы равномерной длины и равномерно распределены по своим расстояниям один от другого. И как только при тако[м] расположении и длине радиусов могут определять сферу, так только при равномерном распределении, одинаковой степени обработки знаний может определяться истинная наука. И как удлинение (Написано: при удлинении) радиусов одной малой части сферы и игнорирование (Написано: игнорировании) других радиусов не только не определяет сферы, но совершенно разрушает понятие сферы точно так же доведение (Написано: доведенные) до большой степени обработки одних знаний и игнорирование других лишает людей даже понятия о том, чем может и должна быть наука.
И это самое случилось с нашей наукой, и случилось от того, что продолжаю сравнение знаний с радиусами сферы-для того, чтобы правильно распределить радиусы, нужно составить три взаимно перпендикулярные равномерные диаметра и потом уже из образовавшихся прямых углов проводить равномерно отдаленные друг от друга диаметры. Только тогда возможно определение сферы. Точно то же и с знанием. Три взаимно перпендикулярные и равные диаметры это должно бы быть: учение о себе, о своем я, составляющем часть всего, второе-учение о том, что есть это Всё, чего человек чувствует себя частью, и третье — учение о том, какие обязанности человека вытекают из отношения его отделенности ко Всему. Короче сказать, три учения эти суть учение о душе, учение о духов[ном] Начале всего и учение о вытекающем из отношения Я к духовному Началу законе.
Когда определены эти три основные знания, тогда только возможно, руководясь требованиями, проявляющимися в этих знаниях, определять важность, необходимость и дальнейших разнообразных знаний. Только на основании этих учений можно определять большую или меньшую важность, т. е. какое из всех знаний должно быть избрано прежде и какое после, и до какой степени должно быть доведено каждое из них.
Без этих учений о душе, о Всем и нравственности не может быть ни разумной, ни нравственной
