27 июня 1907. Ясная Поляна. Приехали Чертковы, прожили у нас три дня. Очень было радостно. Живет Нестеров — приятный. Был Сергеенко. Вчера были восемьсот детей. Душевное состояние хорошо.
[…] 1) Так ясно почувствовал преимущество косца работника в росистом лугу рано утром, пускай и в жар полдня, и бедственность его хозяина за раздражающей его газетой и кофеем, с озлоблением, тоской и геморроем.
[…] 5) Есть нечто непреходящее, неизменяющееся, короче: непространственное, невременное, и не частичное, а цельное. Я знаю, что оно есть, сознаю себя в нем, но вижу себя ограниченным телом в пространстве и движением во времени. Мне представляется, что были за тысячу веков мои предки люди и до них их предки животные к предки животных — все это было и будет в бесконечном времени. Представляется тоже, что я моим телом занимаю одно определенное место среди бесконечного пространства и сознаю не только то, что все это было и будет, но что все это и в бесконечном пространстве, и в бесконечном времени все это я же.
В этом кажущееся сначала странным, но, в сущности, самое простое понимание человеком своей жизни: я есмь проявление всего в пространстве и во времени. Все, что есть, все это — я же, только ограниченное пространством и временем. То, что мы называем любовью, есть только проявление этого сознания. Проявление это естественно более живо по отношению более близких, по пространству и времени, существ.
6) Живо думал о том, чтобы правдиво написать всю свою мерзость, ничтожество, не прошедшие только, а теперешние.
[…] 8) Одни люди поднимаются в обществе людей, другие спускаются.
[…] 10) Все страсти — только преувеличение естественных влечений законных: 1) тщеславие — желание знать, чего хотят от нас люди; 2) скупость бережливость чужих трудов; 3) любострастие — исполнение закона продолжения рода; 4) [гордость — ] сознание своей божественности; 5) злоба, ненависть к людям — ненависть к злу.
[…] 12) Как легка и радостна становится жизнь, освобожденная от страстей, в особенности от славы людской. […]
7 июля 1907. Ясная Поляна. Все слабею. Ничего не могу работать. Кое-что делал для «Круга чтения». С детьми два дня не занимаюсь. Многое задумываю, но сил нет. На душе очень хорошо. […]
20 июля 1907. Ясная Поляна. Сто лет не писал, то есть больше месяца. За это время много было внешних событий: дети, убийство звегинцевских людей, главное, Чертковы. Радостное общение с ними, и бездна посетителей. Детские уроки сошли «на нет». Приезд Тани с мужем, приезд Андрюши: хороший.
[…] За это время здоровье порядочно, «по грехам нашим» слишком хорошо. Оставил «Круг чтения» и по случаю заключения в тюрьму Фельтена писал брошюру «Не убий никого». Вчера, хотя и не кончил, прочел ее Черткову и другим. Теперь хочется написать письмо Столыпину и «Руки вверх», пришедшее мне в голову во время игры Гольденвейзера. Очень уже что-то последнее время мной занимаются, и это очень вредит мне. Ищу в газете своего имени. Очень, очень затемняет, скрывает жизнь. Надо бороться. Записать надо:
1) Как хорошо быть виноватым, униженным и уметь не огорчаться. Это можно. И как это нужно. И как дурно считать себя правым, возвышенным перед людьми и радоваться этому! Очень дурно, и я испытываю это. Это губительно для истинной жизни.
[…] 4) Любовь нечего вызывать; только устрани то, что мешает проявлению ее, т. е. себя, истинного себя.
5) Старость уже тем хороша, что уничтожает заботу о будущем. Для старика будущего нет, и потому вся забота, все усилия переносятся в настоящее, т. е. в истинную жизнь.
6) Мы все оправдываем себя, а нам, напротив, для души нужно быть, чувствовать себя виноватым. Надо приучать себя к этому. А чтобы было возможно приучить, надо радоваться случаю, когда можешь признать себя виноватым. А только поищи, и случай этот всегда найдется.
[…] 10) Нравственность не может быть ни на чем ином основана, кроме как на сознании себя духовным существом, единым со всеми другими существами и со всем. Если человек не духовное, а телесное существо, он неизбежно живет только для себя, а жизнь для себя и нравственность несовместимы.
[…] 12) Не успел оглянуться, как соблазнился, стал приписывать себе особенное значение: основателя философско-религиозной школы, стал приписывать этому важность, желал, чтобы это было, как будто это имеет какое-нибудь значение для моей жизни. Все это имеет значение не для, а против моей жизни, заглушая, извращая ее. […]
6 августа 1907. Ясная Поляна. Сто лет не писал. Нынче отдал Черткову «Не убий никого» и надеюсь, что кончил, и не дурно. Сейчас взялся за детский «Круг чтения» для Ивана Ивановича. Много что есть записать и о жизни, и из книжечек. […]
Нынче 8 августа 1907. Ясная Поляна. Чувствую значительное ослабление всего, особенно памяти, но на душе очень, очень хорошо. Кончил статью и теперь займусь, кроме писем и дневника, детским «Кругом чтения». Общение с Чертковым очень радостное. Нынче очень хорошо думал.
[…] 3) Дело жизни, кроме внутреннего, есть только одно: увеличивать в людях любовь делами и словами, убеждением.
4) Странник мне говорил: жить нельзя стало. Помещики совсем сдавили народ. Деваться некуда. И попы. Они как живут. Сироту, вдову обдирают — последнюю копейку. А кто за правду, за народ идет, тех хватают. Сколько хорошего народа перевешали.
Ходит он — и тысячи ему подобных, чтобы кормиться, а это — самое сильное средство пропаганды.
[…] 6) Молодое поколение теперь ко только не верит ни в какую религию, но верит, именно верит, что всякая религия — вздор, чепуха.
[…] 9) Ум возникает только из смирения. Глупость же — только из самомнения. Как бы сильны ни были умственные способности, смиренный человек всегда недоволен — ищет; самоуверенный думает, что все знает, и не углубляется.
10) В телесном своем состоянии — хочется есть, спать, весело, скучно человек один; в поступках, общении с людьми ты соединяешься с немногими существами; в мыслях ты соединяешься со всеми людьми прошедшего и будущего.
[…] 15) Кант считается отвлеченным философом, а он — великий религиозный учитель.
[…] 19) Дама с ужасом говорит, содрогается от мысли об убийстве, а сама требует поддержания той жизни, которая невозможна без убийства. […]
22 августа 1907. Ясная Поляна. Не скажу, чтобы был в слабом душевном состоянии, скорее напротив, но очень слаб нервами, слезлив. Сейчас приезжает Таня. Вчера простился с Малеванным, и он и его спутники — и Дудченко и Граубергер — не скажу, чтобы дурное произвели на меня впечатление, но не нужное. Нынче хорошо обдумал последовательность «Круга чтения». Может быть, еще изменю, но и это хорошо. Все больше и больше освобождаюсь от заботы о мнении людском. Какая это свобода, радость, сила! Помоги бог совсем освободиться.
Сейчас читал газету об убийствах и грабежах с угрозой убийств. Убийства и жестокость все усиливаются и усиливаются. Как же быть? Как остановить? Запирают, ссылают на каторгу, казнят. Злодейства не уменьшаются, напротив.
Что же делать? Одно и одно: самому каждому все силы положить на то, чтоб жить по-божьи, и умолять их, убийц, грабителей, жить по-божьи. Они будут бить, грабить. А я, с поднятыми по их приказанию кверху руками, буду умолять их перестать жить дурно. «Они не послушают, будут делать все то же». Что же делать? Мне-то больше нечего делать. Да, надобно бы хорошенько сказать об этом. Записать:
1) К старости проходит интерес к будущему и прошедшему, уничтожается память и воображение, но остается, разрастается жизнь в настоящем, сознание этой настоящей жизни.
[…] 7) Ничто так не больно, как дурное мнение о тебе людей, а ничто так не полезно, ничто так не освобождает от ложной жизни. […]
7 сентября 1907. Ясная Поляна. Просмотрел записную книжку с 22 августа. Занимался только «Кругом чтения». Мало сделал видимого, но для души хорошо. Утверждало особенно в борьбе с суждением людей. Об этом нынче думал очень важное. Запишу после. Получил тяжелое письмо от Новикова и отвечал ему. Все так же радостно общение с Чертковым. Боюсь, что я подкуплен его пристрастием ко мне. Вчера посмотрел «Свод мыслей». Хорошо бы было, если бы это было так полезно людям, как это мне кажется в минуты моего самомнения. За это время скорее хорошее, чем дурное, душевное состояние. Сейчас почувствовал связанность свою в писании этого дневника тем, что знаю, что его прочтут Саша и Чертков. Постараюсь забыть про них.
Последние два-три дня тяжелое душевное состояние, которое до нынешнего дня не мог побороть, оттого, что стреляли ночью воры капусты, и Соня жаловалась, и явились власти и захватили четырех крестьян, и ко мне ходят просить бабы и отцы. Они не могут допустить того, чтобы я — особенно живя здесь — не был бы хозяин, и потому все приписывают мне. Это тяжело, и очень, но хорошо, потому что, делая невозможным доброе обо мне мнение людей, загоняет меня в ту область, где мнение людей ничего не весит Последние два дня я не мог преодолеть дурного чувства.
Известие о Буланже. Надеюсь и верю, что он бежал. Сейчас был губернатор, tout le tremblement [и все прочее (фр.)]. И отвратительно и жалко. Мне было полезно тем, что утвердило в прямом сострадании к этим людям. Да: составил подлежащее исправлению объясненное подразделение «Круга чтения». Познакомился за это время с Малеванным. Очень разумный, мудрый человек. […]
5) Особенно живо понял сегодня, что все растет, уходит и проходит. Удивительно, как люди могут не понимать этою: переносят свои желания на будущее, не думая о том, что будущее не остановится и так же пройдет, как все прошедшее.
Нынче 11 сентября 1907. Ясная Поляна. Все больше и больше усложняется жизнь и заявляет требования. За эти четыре дня было чего-то много. Тюремный священник. Врач из Красноярска. Бессарабец. Нынче странник и юноша и Соня-невестка. […]
15 сентября. Оба дня писал беседы с молодежью. Вышло ни то ни се. Был тяжелый разговор с Соней. Истинно жалко ее. Записать надо:
[…] 3) Настоящая, серьезная жизнь только та, которая идет по сознаваемому высшему закону; жизнь же, руководимая похотями, страстями, рассуждениями, есть только преддверие жизни, приготовление к ней, есть сон.
[…] 7) Женщины нашего круга, людей достаточных, имеют перед мужчинами этого круга огромное преимущество, которого не имеют деревенские, вообще трудящиеся женщины: это то, что они, рожая и выкармливая детей, делают несомненно нужное, определенное высшим законом, настоящее дело. Мужчины же наши большей частью проживают всю жизнь в штабах, профессорство, судах, администрации, торговле, не только не делая никакого настоящего дела, но делая скверные, глупые, вредные дела.