что я забыл содержание «Анны Карениной»… Я ему говорил, что если бы я теперь что-нибудь написал, то это было бы вроде второй части «Фауста», то есть такая же чепуха. А он мне рассказал свое объяснение этой второй части — очень остроумное… (*1*) В разговоре мы вспомнили, что я знал его брата Ивана Ильича, — даже моя повесть «Смерть Ивана Ильича» имеет некоторое отношение к покойному, очень милому человеку, бывшему прокурору тульского суда… (*2*) Лев Николаевич на минуту задумался и потом вспомнил еще один очень интересный эпизод: — После разговора о вегетарианстве, о котором говорили домашние, Мечников стал рассказывать о племени антропофагов, живущем в Африке, в Конго. Он рассказал интересные подробности о том, как они едят своих пленных. Сначала пленного ведут к военачальнику, который отмечает у него на коже тот кусок, который он оставляет для себя. Затем пленного поочередно подводят для таких отметок к остальным — по старшинству, пока всего не исполосуют. — Меня это в высшей степени заинтересовало, — продолжал Л. Н., — и я спросил у Мечникова: «Есть ли у этих людей религиозное миросозерцание?» И на это он ответил. По его словам, они веруют в «обоготворение» предков. Я попросил сообщить мне более подробные материалы, касающиеся жизни этих людей, и он обещал мне прислать их (*3*), а также прислать свое сочинение «Les essais optimistiques», в котором изложено его объяснение второй части Фауста. — Вообще, — сказал в заключение Лев Николаевич, — я от этого свидания получил гораздо больше всего того хорошего, чего ожидал.
Комментарии
С. Спиро. Толстой о И. И. Мечникове. — Русское слово, 1909, 3 (16) июня, No 125. О С. П. Спиро — см. предыдущ. Спиро был в Ясной Поляне 31 мая 1909 г. На этот раз его посещение оказалось тягостно Толстому: «…неприятно было, фальшиво» (т. 57, с. 77). Статья была просмотрена Толстым в корректуре.
1* Мечников высказывал предположение, что во второй части «Фауста» символически отражена старческая любовь Гете (см.: Мечников И. И. Этюды оптимизма. М., 1964, с. 258-264). 2* Иван Ильич Мечников (1836-1881), тульский прокурор, послужил отчасти прототипом главного героя повести Толстого «Смерть Ивана Ильича» (1886). 3* Мечников прислал Толстому книгу Эд. Фоа «Путешествие по Африке от Замбезии до Французского Конго» (La travereec de l’Afrique du Zambeee au Congo Francals).
«Вегетарианское обозрение». И. Перпер. У Льва Николаевича Толстого и его друзей
Подхожу к красивой, большой веранде; по одной стороне ее качается цветущая сирень. Я чувствую, что Лев Николаевич находится там, и, не желая нарушать его покой, останавливаюсь. Какая-то женская фигура, завидев меня, тщательно завешивает веранду. Я усаживаюсь недалеко под большим тенистым деревом, на широкой удобной скамье, возле веранды и перевожу дух. Отдохнув и кого-то завидя, я прошу выслать г. Гусева. С последним я знаком по переписке как с секретарем Льва Николаевича. Через несколько минут вижу, идет высокий молодой человек лет 30, с умным, интеллигентным лицом, в простой ситцевой косоворотке, с волосами, заброшенными назад. Иду навстречу, называю свою фамилию, он свою. Николай Николаевич Гусев, большой друг и приятель Льва Николаевича, редко, редко отлучается от него, ведет всю его обширную корреспонденцию и помогает в его литературных работах. Мы усаживаемся и беседуем довольно оживленно. Жажда, вследствие быстрой ходьбы, начинает меня мучить, и я прошу дать мне стакан воды. Н. Н. уходит и приносит мне стакан хлебного квасу. Во время нашей беседы приходят одни за другими нищие; Ник. Ник. оставляет меня каждый раз, идет им навстречу, кое-что спрашивает и дает им денег. Многие из них просят книжки Льва Николаевича, и Н. Н. дает им по несколько штук народных рассказов Льва Николаевича, изд. «Посредник». Н. Н. успел уже предупредить Льва Николаевича о моем приезде. Среди беседы Н. Н. говорит мне, что Лев Николаевич идет. Я иду навстречу солнцу интернационального вегетарианского мира, иду так легко, просто, не смущаясь, как будто каждый день видал его, как будто лишь недавно расстался с ним. Лев Николаевич жмет мне крепко руку и садится в уголок скамьи, рядом со мной. Он ростом выше среднего; глаза голубые, глубокие; брови седые, густые, торчащие вперед; борода окладистая, широкая и красивая. Одет в косоворотке, раскрытой около шеи; на голове носит белую, простую, старую и легкую фуражку, надвинутую на лоб; опирается на палку. Говорит внятно и ясно. Я с него не спускаю глаз, и по-прежнему чувство какой-то близости к нему заставляет меня говорить с ним совершенно спокойно, как с добрым, старым другом. Все то, что Лев Николаевич говорил, я передаю и его, и своими словами, так как буквально, каждое слово его, конечно, не мог запомнить. Лев Николаевич расспрашивает меня подробно о «Вегетарианском Обозрении», в котором он сотрудничает (*1*), о числе подписчиков, средствах для издания и пр., и я отвечаю на все его вопросы. «Лев Николаевич, — говорю я, — я спешил к Вам, надеясь застать Мечникова, с которым хотел бы поговорить о вивисекции. Я пишу теперь по этому вопросу и хотел бы знать, как он и Вы смотрите на это?» Лев Николаевич отвечает: «Вопрос о вивисекции, как и всякий нравственный вопрос, можно решать только субъективно: что я доложен и чего не должен делать. Если рассуждать объективно, то есть о том, нужна ли, полезна ли вивисекция, то спорам конца не будет. Обе стороны приведут массу аргументов в свою пользу. Но если человек действительно относится сознательно к своим поступкам, взвешивает их, то для него вопрос этот решенный. Это все равно что религиозный вопрос: каждый находит себе своего Бога, каждый должен его сознать в самом себе». Я упоминаю о «Записках врача» Вересаева и затрагиваю попутно другие вопросы, Лев Николаевич рассказывает мне подробно о своей беседе с Мечниковым, бывшим у него днем раньше (*2*). Особенно его заинтересовало сообщение Мечникова об антропофагах, живущих в Африке в Конго и не лишенных религиозных зачатков. Он предполагает познакомиться поближе с этим вопросом. Говорим еще о М. П. Арцыбашеве, рассказ которого «Кровь» Лев Николаевич рекомендовал в наш журнал, вегетарианстве и другом. Затем Лев Николаевич подымается, вновь крепко жмет мне руку, обещает кое-что написать для «Вег Обозр» и отправляется бодро на веранду. Я знаю, что скоро вновь его увижу. 3-го июня, вечером, часов в 7, я и С. Д. Николаев (*4*) отправляемся к Льву Николаевичу. Грязь липкая, скверная, кругом лужи и ручейки, небо пасмурное так и готово вновь заплакать. Я решаю пойти лучше босиком, снимаю обувь, засучиваю выше колен брюки и иду. Из Ясной Поляны мы должны отправиться на станцию жел дор, поэтому у каждого из нас в руках ручной багаж. Подходим сбоку к дому, где в нижнем этаже имеется уютная приемная. Нас встречают Николай Николаевич и Душан Петрович. Обмываю руки и лицо, вычищаю от прилипшей грязи платье и подымаюсь с Сергеем Дмитриевичем наверх в кабинет Льва Николаевича. Последний накануне сделал какой-то резкий поворот своей больной ногой, растянул себе этим какую-то жилу и принужден был сидеть в своем передвижном кресле, вытянув больную ногу, чтобы не тревожить ее. Перед ним небольшой подвижной столик, на котором он раскладывает пасьянс, Лев Николаевич приветливо здоровается с нами и просит нас подождать, пока он окончит раскладку. Я осматриваю кабинет. На противоположной от меня стене висит Сикстинская Мадонна Рафаэля, другие Мадонны и несколько гравюр; под гравюрами находится длинная деревянная полка с словарем Брокгауза и Ефрона и другими книгами. Около меня большое окно, выходящее в парк. Возле одной из стен широкий диван. В кабинете еще два-три столика с книгами и один большой кабинетный стол с двумя свечками по сторонам, за которым, должно быть, Л. Н. работает. На столе чернильный прибор, книги, брошюры и пр. По стенам гравюры и портреты. Я сижу напротив Льва Николаевича, довольно близко, и любуюсь его простым, мудрым и хорошим лицом. Одет он, как и позавчера, в косоворотке. Я впервые вижу его высокий лоб и красивые, старческие седые волосы. Старое чувство близости к нему не оставляет меня, и мне кажется, что я тут уже неоднократно бывал. Лев Николаевич откладывает карты в сторону и обращается с некоторыми вопросами к своему другу С. Д. Николаеву. В свою очередь я также задаю вопросы Льву Николаевичу, касающиеся «Вегетарианского Обозрения», и получаю лестные для себя ответы. Вопрос заходит об университете. Я отношусь отрицательно к нему и привожу несколько примеров из своей студенческой жизни для иллюстрации сказанного. Лев Николаевич говорит: «Я читал, что многие профессора растягивают нарочно свои лекции так, чтобы их окончить как раз к сроку, то есть читают по сезонам». Разговор на эту тему продолжается. Я говорю: «Мне приходилось бывать на лекциях известного философа Вундта в Лейпцигском университете. Так как Вундт очень стар, то он последние слова фраз не произносит ясно; несмотря на то что у меня слух хороший, я, стоя около Вундта, у дверей, не слыхал порой окончаний его мыслей и выражений, а между тем в аудитории сидело на многих скамьях несколько сот человек, которые, наверно, его не слыхали, значит, это какой-то самообман». Лев Николаевич, обращаясь ко мне: «А сколько Вундту лет?» «Думаю, семьдесят, во всяком случае за шестьдесят, он стар и говорит слабо». «Сергей Дмитриевич, — говорит Лев Н., — возьмите словарь и прочтите о нем». С. Д. берет с полки словарь Брокгауза, подходит к окну и читает, что Вундт родился в 1832 году, был профессором в Цюрихе, а потом перешел в Лейпциг, что система его философии включает в себя спинозические и кантовские начала, но он все-таки расходится с ними и идет по своей самостоятельной тропе. К сожалению, зрение мое напряжено больше слуха, и суть философии Вундта я не улавливаю, Лев Николаевич слушает очень внимательно, полузакрыв глаза, держит левую руку на колоде карт, качает порой головой в знак согласия с теорией Вундта и приговаривает: «Верно». Статья эта принадлежит Владимиру Соловьеву, хорошо и сжато написана и читается Сергеем Дмитриевичем очень хорошо. Заходит разговор о предстоящем празднике, приезде в Ясную Поляну сына великого человека Генри Джорджа (*5*): Лев Н. расспрашивает о нем Сергея Дмитриевича и получает ответ, что сын продолжает дело отца, много пишет, и недурно. Л. Н. говорит: «Мне снилось ночью, что сын Генри Джорджа уже приехал и говорит по-русски». Л. Н. заводит длинную, долгую беседу с С. Д. о Генри Джордже, о монополиях и
