он руками своими, и сказал Валак Валааму: я призвал тебя проклясть врагов моих, а ты благословляешь, и вот уж третий раз.
(11) И так, ступай на свое место; я хотел почтить тебя, но вот Господь лишает тебя чести».
И так и ушел Валаам, не получив даров, потому что вместо проклятья благословил врагов Валака.
То, что случилось с Валааком, очень часто случается с настоящими поэтами-художниками. Соблазняясь ли обещаниями Валака – популярностью – или своим ложным, навеянным взглядом, поэт не видит даже того ангела, который останавливает его и которого видит ослица, и хочет проклинать, и вот благословляет.
Это самое случилось с настоящим поэтом-художником Чеховым, когда он писал этот прелестный рассказ «Душечка».
Автор, очевидно, хочет посмеяться над жалким, по его рассуждению (но не по чувству), существом Душечки, то разделяющей заботы Кукина с его театром, то ушедшей в интересы лесной торговли, то под влиянием ветеринара считающей самым важным делом борьбу с жемчужной болезнью, то, наконец, поглощенной вопросами грамматики и интересами гимназистика в большой фуражке. Смешна и фамилия Кукина, смешна даже его болезнь и телеграмма, извещающая об его смерти, смешон лесоторговец с своим степенством, смешон ветеринар, смешон и мальчик, но не смешна, а свята удивительная душа Душечки, со своей способностью отдаваться всем существом своим тому, кого она любит.
Я думаю, что в рассуждении, не в чувстве автора, когда он писал «Душечку», носилось неясное представление о новой женщине, об ее равноправности с мужчиной, развитой, ученой, самостоятельной, работающей не хуже, если не лучше, мужчины на пользу обществу, о той самой женщине, которая подняла и поддерживает женский вопрос, и он, начав писать «Душечку», хотел показать, какою не должна быть женщина. Валак общественного мнения пригласил Чехова проклясть слабую, покоряющуюся, преданную мужчине, неразвитую женщину, и Чехов пошел на гору, и были возложены тельцы и овны, но, начав говорить, поэт благословил то, что хотел проклинать. Я по крайней мере, несмотря на чудный, веселый комизм всего произведения, не могу без слез читать некоторые места этого удивительного рассказа. Меня трогает и рассказ о том, как она с полным самоотречением любит Кукина и все, что любит Кукин, и так же лесоторговца, и так же ветеринара, и еще больше о том, как она страдает, оставшись одна, когда ей некого любить, и как она наконец со всей силой и женского, и материнского чувства (которого непосредственно не испытала) отдалась безграничной любви к будущему человеку, гимназистику в большом картузе.
Автор заставляет ее любить смешного Кукина, ничтожного лесоторговца и неприятного ветеринара, но Любовь не менее свята, будет ли ее предметом Кукин или Спиноза, Паскаль, Шиллер, и будут ли предметы ее сменяться так же быстро, как у Душечки, или предмет будет один во всю жизнь.
Давно как-то мне случилось прочесть в «Новом времени» прекрасный фельетон господина Ата о женщинах. Автор высказал в этом фельетоне замечательно умную и глубокую мысль о женщинах. «Женщины, – говорит он, – стараются нам доказать, что они могут делать все то же, что и мы, мужчины. Я не только не спорю с этим, – говорит автор, – но готов согласиться, что женщины могут делать все то, что делают мужчины, и даже, может быть, и лучше, но горе в том, что мужчины не могут делать ничего, близко подходящего к тому, что могут делать женщины».
Да, это, несомненно, так, и это касается не одного рождения, кормления и первого воспитания детей, но мужчины не могут делать того высшего, лучшего и наиболее приближающего человека к Богу дела, – дела любви, дела полного отдания себя тому, кого любишь, которое так хорошо и естественно делали, делают и будут делать хорошие женщины. Что бы было с миром, что бы было с нами, мужчинами, если бы у женщин не было этого свойства и они не проявляли бы его? Без женщин-врачей, телеграфисток, адвокатов, ученых, сочинительниц мы обойдемся, но без матерей, помощниц, подруг, утешительниц, любящих в мужчине все то лучшее, что есть в нем, и незаметным внушением вызывающих и поддерживающих в нем все это лучшее, – без таких женщин плохо было бы жить на свете. Не было бы Марии и Магдалины у Христа, не было бы Клары у Франциска Ассизского, не было бы на каторге жен декабристов, не было бы у духоборов их жен, которые не удерживали мужей, а поддерживали их в их мученичестве за правду, не было бы тысяч и тысяч безызвестных самых лучших, как все безвестное, женщин, утешительниц пьяных, слабых, развратных людей, тех, для которых нужнее, чем кому-нибудь, утешения любви. В этой любви, обращена ли она к Кукину или к Христу, главная, великая, ничем не заменимая сила женщины.
Удивительное недоразумение весь так называемый женский вопрос, охвативший, как это должно быть со всякой пошлостью, большинство женщин и даже мужчин!
«Женщина хочет совершенствоваться», – что может быть законнее и справедливее этого?
Но ведь дело женщины по самому ее назначению другое, чем дело мужчины. И потому и идеал совершенства женщины не может быть тот же, как идеал совершенства мужчины. Допустим, что мы не знаем, в чем этот идеал, во всяком случае, несомненно то, что не идеал совершенства мужчины. А между тем к достижению этого мужского идеала направлена теперь вся та смешная и недобрая деятельность модного женского движения, которое теперь так путает женщин.
Боюсь, что Чехов, писавши «Душечку», находился под влиянием этого недоразумения.
Он, как Валаам, намеревался проклясть, но бог поэзии запретил ему и велел благословить, и он благословил и невольно одел таким чудным светом это милое существо, что оно навсегда останется образцом того, чем может быть женщина для того, чтобы быть счастливой самой и делать счастливыми тех, с кем ее сводит судьба.
Рассказ этот оттого такой прекрасный, что он вышел бессознательно.
Я учился ездить на велосипеде в манеже, в котором делаются смотры дивизиям. На другом конце манежа училась ездить дама. Я подумал о том, как бы мне не помешать этой даме, и стал смотреть на нее. И, глядя на нее, я стал невольно все больше и больше приближаться к ней, и, несмотря на то, что она, заметив опасность, спешила удалиться, я наехал на нее и свалил, т. е. сделал совершенно противоположное тому, что хотел, только потому, что направил на нее усиленное внимание.
То же самое, только обратное, случилось с Чеховым: он хотел свалить Душечку и обратил на нее усиленное внимание поэта и вознес ее.
Л. Толстой
3 июня
Знают они это или не знают этого, все существа неразрывно связаны между собой.
1
Сын человеческий, не обманул ли Ты своих братьев? Нет, нет, ибо Ты сказал им: «Придите ко Мне, и Я успокою вас». Но они не пришли к Тебе, не восприняли учение Твое сердцем и делами, не покорились велениям Твоим, не возлюбили друг друга, как дети одного Отца. Если бы они точно пришли к Тебе, то любили бы друг друга, были бы все едино, а если бы они были все едино – где та сила, которая могла бы помешать им утвердить справедливость именовать Царство Божие? Теперь же они бессильны, потому что, разъединенный, каждый из них слаб и стоит один против заблудших угнетателей. Они бессильны, потому что у них нет ни веры, которая все побеждает, ни любви, которая сильнее самой веры. Они бессильны, потому что они застыли в своем себялюбии, потому что в них нет того самого, в силу чего люди приносят себя в жертву, в силу чего борются не один день, а все дни, никогда не уставая, никогда не теряя надежды. Они бессильны, потому что они боятся людей, потому что они не понимают того, что Ты сказал им, а именно то, что сберегший свою жизнь потеряет ее, а что потерявший ее ради того, чтобы основать царство закона Твоего, спасет ее.
Ламенэ
2
Человек, который считает только свою личность истинно существующей, другие же существа – призраками, за которыми он признает некоторое относительное существование только потому, что они могут способствовать или противодействовать его целям, такой человек, чувствуя себя отделенным неизмеримо глубокой пропастью от всех других существ, не может, признавая себя существующим только в своей личности, не видеть того, что с его смертью гибнет не только то одно, что существовало, т. е. он сам, но вместе с ним и весь мир.
Человек же, во всех других и во всем живом видящий свое собственное существо, сливающийся через свою жизнь с существованием всего живого, такой человек теряет при смерти лишь небольшую долю своего существования: такой человек продолжает существовать во всех других – в тех, в ком он всегда узнавал и любил свое существо и себя самого; для такого человека исчезает обман, отделявший его сознание от сознания остальных.
В этом-то если не исключительно, то главным образом и коренится различие того, как встречают свой смертный час особенно добрые и особенно злые люди.
По Шопенгауэру
3
Никогда не буду искать и не буду принимать отдельного, личного спасения. Не хочу получать успокоения один; но всегда и везде буду жить и трудиться, стремясь к всеобщему спасению всякого существа во всех мирах. До тех пор пока все не будут освобождены, не покину мира греха, печали и борьбы.
Китайский Кван-Хин
4
Разумные существа, призванные трудиться вместе за одной и той же работой, исполняют в общей мировой жизни то назначение, которому служат члены в человеческом теле. Они сотворены для разумного единодействия. В сознании, что ты – член великого духовного братства, есть что-то ободряющее и утешительное.
Марк Аврелий
5
Человечество живо начинает сознавать то, что все должны подниматься или падать вместе. Люди все больше и больше прислушиваются к тому голосу, который не переставая говорит внутри нас.
Люси Малори
__________________________________
Не думай, чтобы могло быть благо отдельного существа или чтобы зло отдельного существа не было бы злом всего мира и не отразилось бы на тебе.
4 июня
Благодаря извращению христианства жизнь наша стала хуже языческой.
1
Человек должен быть рабом. Выбор для него только в том, чьим: если своих страстей, то непременно и людей; если же своего духовного начала, то только Бога.
Всякому лестно иметь высшего хозяина.
2
Жестокость в наше время еще больше развивается вследствие тонкого поощрения себялюбия учением о том, что все то, что считается злом, приводит все-таки к благу. Учение это практически ведет к тому, что мы хотя и употребляем те же серьезные усилия, чтобы избежать всего для нас неприятного, однако самодовольно и спокойно следим за действием того зла, которое испытывают другие.
Джон Рёскин
3
«Нищих вы всегда имеете с собой». Никакие слова Писания не перетолковывались с такими
