Счастье есть удовлетворение требований существа человека, живущего от рождения и до смерти только в этом мире; благо же есть удовлетворение требований вечной сущности, живущей в человеке. [3]
Бессмертная душа не может удовлетвориться смертным, конечным делом; ей нужно дело бесконечное и бессмертное, как она сама. [4]
Человеку только по недомыслию кажется, что он желает блага себе. Это только кажется: желание блага – это голос живущего в человеке Бога, а Бог желает блага всему; человеку же кажется, что он только себе, своему телу желает блага. [5]
Нет меня, есть только то, что во мне. [6]
Жизнь индивидуальная, личная есть иллюзия, такой жизни нет, есть только функция, орудие чего-то. [7]
Жизнь для себя – мука (…) потому, что хочешь жить для иллюзий, для того, чего нет и что не может быть не только счастливо, но не может быть. Всё равно, как одевать и кормить тень. [8]
Оттого нам жизнь представляется нелепостью, что мы принимаем иллюзию я за нечто реальное. [9]
Заблуждение, в котором мы находимся, считая собой своё отдельное существо, то же, в каком бы был путник, считая одну станцию всем путём, или человек один день всею жизнью. [10]
…Признание собою своего отдельного, телесного существа тогда, когда пробудился в человеке разум, есть заблуждение, подобное тому, в котором находилась бы бабочка, выведшаяся из куколки, продолжая признавать собою свою куколку, от которой она уже отделилась. [11]
Люди надевают на себя ярмо, не по ним сделанное, и впрягаются в воз не по их силам. Ярмо не по себе и воз не по силам – это жизнь для блага своего тела или для телесного блага других людей. [12]
Всё, что люди считают несчастьем, злом, происходит оттого, что человек считает действительно существующей свою телесную личность (…), тогда как телесная личность есть только пределы, в которых существует настоящее, действительно существующее, вечное Всё. Это – обман вроде тех картинок, в которых фигура образуется из пустоты, ограниченной ветвями дерева. Человек может сознавать собою то, что ограничено телом, и может сознавать собою то Всё, что в нём ограничено. В первом случае он – раб, бессилен и подвержен всяким бедствиям; во втором случае он свободен, всемогущ и не знает зла. [13]
…Спокойствие, твёрдость и радость жизни (…) предназначены человеку, если он не ищет того, что ему несвойственно. [14]
Совершенствование человека измеряется степенью его освобождения от личности. [15]
Жизнь человека как личности, стремящейся только к своему благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся, есть зло и бессмыслица, и жизнь истинная не может быть такою. [16]
Многим кажется, что если исключить из жизни личность и любовь к ней, то ничего не останется. Им кажется, что без личности нет жизни. Но это только кажется людям, которые не испытывали радости самоотвержения. Откинь от жизни личность, отрекись от неё, и останется то, что составляет сущность жизни – любовь и благо. [17]
Какая удивительная вещь – работа! Ведь мы думаем, что работаем, чтоб есть, чтоб одеться, чтоб услужить людям, чтоб похвалили; неправда: все мы работаем для того, чтобы уйти из себя в работу. И уходить из себя – счастье – благо. [18]
Говорят: то только настоящее бессмертие, при котором удержится моя личность. Да личность моя-то и есть то, что меня мучает, что мне более всего отвратительно в этом мире. Остаться навеки со своей личностью это действительно мучение Агасфера (Агасфер или Вечный жид – легендарный персонаж, по преданию обреченный скитаться из века в век по земле до Второго пришествия Христа). [19]
Если есть бессмертие, то оно только в безличности. Истинное Я есть божественная бессмертная сущность, которая смотрит в мир через ограниченные моей личностью пределы. И потому никак не могут остаться пределы, а только то, что находится в них: Божественная сущность души. Умирая, эта сущность уходит из личности и остаётся чем была и есть. Божеское начало опять проявится в личности, но это не будет уж та личность. [20]
Все наши горести и страдания – только от признания собою своего телесного я, которого нет и никогда не было. Есть только Начало всего – Бог, и я – Его проявление, и чем больше я сознаю это (а вся жизнь неудержимо ведёт к этому сознанию), тем жизнь моя становится мне понятнее и радостнее. [21]
Если бы человек из всех голосов, говорящих в его душе, мог бы безошибочно узнавать голос своего истинного, вечного я, он никогда бы не ошибался, не делал зла. Для этого-то и нужно знать самого себя. [22]
Когда люди говорят, что мысль, деятельность духовная вообще есть произведение деятельности мозговых клеток, потому что деятельность мысли всегда обусловлена деятельностью мозга, и деятельность эта прекращается, как скоро уничтожен мозг или часть его, они говорят то же, что говорил бы человек, утверждающий, что музыкальное творчество всегда обусловлено деятельностью фортепьяно или оркестра, и деятельность эта прекращается, как скоро уничтожено фортепьяно, оркестр или часть их.
Те, которые говорят так, не знают истинно духовной (высшей) деятельности человека, которая не происходит от телесных условий, а пользуется телесными условиями, пока она связана с телесными условиями. [23]
Человеку кажется, что его животное – это самоё его существо, а духовная жизнь есть произведение этого животного, так же как человеку, плывущему на лодке, кажется, что он стоит, а бежит берег со всей землёю. [24]
Жизнь есть только сознание. То, что физиологи называют жизнью, есть только признаки, предшествующие, сопровождающие сознание и следующие за ним. [25]
Я – не только не я, плотский Иван, Пётр, от рождения и до смерти, но я по телу – только передаточное звено между моими предками и потомками; я, моё телесное я, – только мгновенная вспышка чего-то. Если есть во мне что-нибудь действительно существующее, то очевидно, что это не телесное я. [26]
Самое большое нравственное усилие и единственное, которое может сделать человек, это то, чтобы вспомнить, кто он. «Кто Я». Стоит мне в самые дурные минуты вспомнить это, и всё уясняется, всё тяжёлое, неприятное уничтожается. Кто я? Я – духовное существо, то, которое есть прежде, чем был Авраам (Авраам – библейский персонаж, прародитель еврейского народа. Родился, по традиционной библейской хронологии, в 1812 году до н. э. (XIX век до н. э.), прожил 175 лет и умер в 1637 году до н. э. (XVII век до н. э.)). И для этого существа всё равно, что о нём думают, всё равно, теперь умереть или после… [27]
Испытываю совершенно новое состояние сознания, когда признаю себя не Львом Толстым, а проявлением духовного беспредельного, единого существа: равнодушие к мнению людей, к состоянию тела, даже к своей производительности; испытываю кроткое, любовное бесстрашие всемогущества. – Прекрасная русская пословица: «как перед Богом». Жить перед Богом. [28]
Как хорошо, нужно, пользительно при сознании всех появляющихся желаний спрашивать себя: чьё это желание: Толстого или моё. Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN, а я не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. Толстой боится болезни, осуждения и сотни и тысячи мелочей, которые так или иначе действуют на него. Только стоит спросить себя: а я что? И всё кончено, и Толстой молчит. Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого – это твоё дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний, это – моё дело. И ты ведь знаешь, что ты и должен, и не можешь не слушаться меня, и что в послушании мне твоё благо.
(…)
Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта, и гадкая, и глупая. [29]
…Стал думать кое о чём тяжёлом, и вдруг мне ясно стало, что то, что тяжело, может быть тяжело для Толстого, но для меня нет и не может быть ничего тяжёлого, трудного, для меня, для моего настоящего Я, всё легко, всё благо.
…Это всё разрешает… (…) …Спроси только у Него, у Я. Он бесповоротно решает, и решения его всегда таковы, что от исполнения их всегда хорошо, радостно. Радостное состояние это ясного раздвоения на два существа: одного жалкого, гадкого, подлого, и другого всемогущего, чистого, святого сделалось со мною (…). Если что представляется запутанным, трудным (…), стоит только ясно разделить эти два, живущие в одном, существа, и всё сейчас же станет легко и просто. [30]
Мне помогает одно: отделение, в (…) минуты упадка, своего истинного, вечного, духовного я от ложного, временного, животного. Я физически трясу головой, чтоб разделить этих слипшихся я и не только не дать животному властвовать над духовным, но, напротив, покорить его под ноги. [31]
…То, что поддерживает в трудные минуты жизни – вера в жизнь вечную, крошечную часть которой составляет эта жизнь, важная только тем, чтобы в ней не изменить познанной нами воле божьей. [32]
Всё чаще и чаще наступают времена, когда ничего не хочется в этом мире для себя и когда совсем ясно видишь (чувствуешь), что ты не то сложное телесное существо со всеми своими воспоминаниями, привычками, страстями, а что ты та духовная сущность, которая заперта в этот со всех сторон окрашенный твоими наклонностями, привычками, страстями фонарь; и что ты не можешь ничего видеть, понимать иначе, как через этот фонарь, и что ты и фонарь – две вещи разные; и что скучно смотреть через этот, тобой же разрисованный, всё тот же фонарь и хочется смотреть в себя, или подняться выше и смотреть через окрашенные стенки туда, где нет преград и лишений. Хочется только помнить бога, быть с ним, и не хочется действовать.
(…)
Если нет энергии внешней деятельности, то есть большое, давно, да и никогда не испытанное прежде спокойствие, отсутствие осуждения и раздражения против людей.
Если не смотришь на мир через надоевшие свои рисунки стёкол, то больше занят разжиганием огня, света, который горит в фонаре. А то смотреть через стёкла на мир – это сновидения действительности, а смотреть на одни стёкла – это сновидения во сне.
Как бы хорошо было для всех, если бы все не думали о последствиях своих дел перед людьми в этом мире, а только о последствиях их перед богом в том. Как бы всем хорошо было. [33]
…Одно из главных, если не главное, сознание, из которого вытекают высшие нравственные состояния, это – сознание своей духовности, божественности, вследствие которой в той мере, в которой сознаёшь её, нельзя ни хитрить, ни скрывать, ни бояться, ни – главное – нельзя не любить кого
