Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога, сошёл на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за неё и думаем в ней найти счастье. [52]
Только тогда можно понять и почувствовать Бога, когда ясно понял нереальность всего материального. [53]
Наше заблуждение в том, что то, что закрывает от нас жизнь, мы признаём жизнью. [54]
Действительность, реальность это дым от огня и света истинной жизни. [55]
Железо твёрже камня, камень твёрже дерева, дерево твёрже воды, вода твёрже воздуха. То же, чего нельзя ощупать, чего не видно и не слышно, твёрже всего. Одно оно было, есть, будет и никогда не пропадает.
Что же это такое?
Это дух, живущий в человеке. [56]
…Начинаю в этой жизни выходить из неё, из главного условия её: времени. [57]
Да, одно утешенье, одно спасенье: жить в вечности, а не во времени. [58]
– 1 –
…Удивительно хорошо бывает, когда ясно не то что поймёшь, а почувствуешь, что жизнь не ограничивается этой, а бесконечна. Так сейчас изменяется оценка всех вещей и чувств, точно из тесной тюрьмы выйдешь на свет Божий, на настоящий. [1]
Ничто так не расширяет взгляда, не даёт такой твёрдой точки опоры и такой ясной точки зрения, как сознание того, что эта жизнь, несмотря на то, что только в ней мы можем и обязаны проявить свою деятельность, есть всё-таки не вся жизнь, а только тот кусок её, который открыт нашему взору. [2]
Прежде, чем был Авраам, я есмь – может, должен сказать каждый человек. Все сознаём свою жизнь без начала её. А если ей не было начала, то не будет и конца. [3]
Из «Воскресения» (о Набатове):
«О будущей жизни он тоже никогда не думал, в глубине души нося то унаследованное им от предков твёрдое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в другую – навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, жёлудь в дуб, так и человек не уничтожается, но только изменяется. Он верил в это и потому бодро и даже весело всегда смотрел в глаза смерти и твёрдо переносил страдания, которые ведут к ней…» [4]
Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его; и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (…), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всём мире, есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно – дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество, – высшая сила, – как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведёт от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница, которой я не вижу конца внизу, она теряется в растениях. Отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведёт дальше и дальше до высших существ. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что, кроме меня, надо мной живут духи и что в этом мире есть правда. [5]
Мы говорим о жизни души после смерти. Но если душа будет жить после смерти, то она должна была жить и до жизни. Однобокая вечность есть бессмыслица. [6]
…Вот жизнь – и я нарисовал на доске овальную фигуру. – После жизни душа переходит в вечность; вот вечность – и я провёл с одной стороны овальной фигуры черту до самого края доски. Отчего же с другой стороны нету такой же черты? Да и в самом деле, какая же может быть вечность с одной стороны, мы, верно, существовали прежде этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминание. [7]
И с горем, и без горя ужасна жизнь человека, который вообразит себе, что только света, что в окошке, что только и жизни, что та частица её, которую мы знаем здесь. [8]
Жизнь человеческая, всякую секунду могущая быть оборванной, для того, чтобы не быть самой грубой насмешкой, должна иметь смысл такой, при котором значение жизни не зависело бы от её продолжительности или кратковременности. [9]
Человек познает, что он не умрёт, только тогда, когда он познает то, что он никогда не рождался, а всегда был, есть и будет.
Человек поверит в своё бессмертие только тогда, когда он поймёт, что его жизнь не есть волна, а есть то вечное движение, которое в этой жизни проявляется только волною. [10]
Не верит в бессмертие только тот, кто никогда серьёзно не думал о смерти. [11]
Считать свою одну жизнь жизнью есть безумие, сумасшествие. [12]
Человек, боящийся смерти, – человек больной, нарушивший закон своей жизни, не живущий жизнью разумной. [13]
– 2 –
Вся разница между человеком и животным та, что человек знает, что он умрёт, а животное не знает. Разница огромная. [14]
Жизнь с забвением смерти и жизнь с сознанием ежечасного приближения к смерти – два совершенно различные состояния. Одно близко к животному, другое – к божественному. [15]
Только в восемьдесят лет я вполне ясно понял, какое значение для жизни имеет memento mori (помни о смерти (лат.)). Если помнишь, что умираешь, то ясно, что цель жизни – не в личности. [16]
…Помнить о [смерти] значит помнить о своей истинной, не зависящей от смерти жизни… [17]
Говорят: не думай о смерти – и не будет смерти. Как раз наоборот: не переставая помни о смерти – и будет жизнь, для которой нет смерти. [18]
…Бояться смерти не надо. Надо о ней думать как можно чаще: это облагораживает человека и часто удерживает его от падения. [19]
Самые лучшие люди – дети, свежие оттуда, и старцы, готовые туда. [20]
Поразительна непредвиденность людей, когда мы едим из жадности вредное, зная, что будем страдать, поразительна и непредвиденность проматывающих именье, но так же удивительна непредвиденность людей, не думающих о смерти и потому не думающих о жизни. [21]
Смертей так много и так обыкновенно и естественно – смерть, что пора бы к ней привыкнуть и думать только о смерти, чтобы она застала нас за доброй жизнью. [22]
…О смерти стараюсь не забывать и готовлюсь к ней так, как иначе не умею готовиться: стараясь получше жить. [23]
Об одном знакомом:
«…Меня всегда удивляла в нём боязнь смерти. Я не мог понять, как он не боится бояться смерти». [24]
Талисман (…), претворяющий печаль в радость, для меня есть главное – память о смертном часе. [25]
Я живу прекрасно и могу смело рекомендовать всем следующий и единственный рецепт для этого: готовиться умереть. Чем более готов умереть, тем лучше жить, тем легче и расстаться с жизнью, и оставаться в ней. [26]
То, что срок нашей земной жизни не в нашей власти и всякую секунду может быть оборван, всегда забывается нами, и ничто больше этого забвения не извращает нашей жизни. [27]
…Сознание присущности смерти, возможности ежеминутного наступления её есть самое нужное условие жизни, (…) без этого сознания жизнь не может не быть бессмыслицей с постоянной возможностью отчаяния при воспоминании о смерти. [28]
Когда стар становишься, удивляешься, как это люди не думают о смерти. Следовало бы детям (…) внушать о ней, а её скрывают, как хождение на час. Если бы думали о ней, видели бы, что она неизбежна. Тогда смысл жизни другой становился бы, не жили бы одной телесной жизнью, которая кончается. Искали бы другого смысла, который со смертью не кончается. Жили бы нравственно. [29]
Тому, кто верит, что жизнь не началась с рождения и не кончится со смертью, легче жить доброй жизнью, чем тому, кто не понимает этого и не верит этому. [30]
Одни люди верят, что они – сыны Бога и что жизнь их не кончается смертью тела; другие же не верят ни в какую другую жизнь, кроме телесной.
Кто будет лучше работать в доме: сын ли хозяйский, который знает, что он навсегда останется в доме, или наёмный работник, который нынче здесь, а завтра расчёлся и ушёл?
Как хозяйский сын будет заботиться об отцовском деле, так и человек, если он верит в вечную жизнь, будет стараться делать дело Божие, а не одно своё, и будет служить благу общему, и найдёт своё благо; человек же, не верующий в жизнь вечную, будет служить только себе и потому будет разрушать и благо общее, и не найдёт и своего блага. [31]
Вспоминать о смерти значит жить без мысли о ней. О смерти нужно не вспоминать, а спокойно, радостно жить с сознанием её постоянного приближения. [32]
Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и примеривайся, – можешь ли отлепиться. Тогда только и делаешь хорошо то дело, которое делаешь.
Ожидание смерти учит этому. [33]
Думать о смерти нечего, но жить надо в виду её. Вся жизнь тогда становится торжественна, значительна и истинно плодотворна и радостна. В виду смерти мы не можем не работать усердно и потому, что она всякую минуту может прервать работу, и потому, что в виду смерти нельзя работать то, что не нужно для всей жизни, т. е. для бога. А когда так работаешь, жизнь становится радостной, и нет того пугала – страха смерти, которое отравляет жизнь не живущих в виду смерти людей. Страх смерти обратно пропорционален хорошей жизни. При святой жизни этот страх – ноль. [34]
Все наши поступки разделяются на такие, которые имеют цену перед лицом смерти, и такие, которые не имеют перед нею никакого значения. (…) Мы все находимся в положении пассажиров парохода, приставшего к какому-то острову. Мы сошли на берег, гуляем, собираем ракушки, но должны всегда помнить, что когда раздастся свисток, все ракушки надо будет побросать и бежать поскорей на пароход. [35]
Человек, зная, что он умрёт через полчаса, не будет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но полвека, которые, может быть, отделяют тебя от смерти, разве не то же, что полчаса? Перед смертью и перед настоящим времени нет. [36]
Как путешественник, подходя к цели путешествия, хотя и продолжает
