Со дня рождения положение человека таково, что его ждёт неизбежная погибель, т. е. бессмысленная жизнь и бессмысленная смерть, если он не найдёт такой жизни, которая не разрушалась бы смертью. И такую истинную жизнь Христос открывает людям. Он показывает людям, что вместе с той личной жизнью, которая есть несомненный обман, есть другая, истинная, жизнь, дающая благо человеку, жизнь, которую знает всякий человек в своём сердце. Это – жизнь любви. Учение Христа есть учение о призрачности личной жизни, об отречении от неё и о перенесении смысла и цели жизни в жизнь всего человечества… [80]

Желать удержать свою личность – это значит лишить себя всей прелести новой жизни. [81]

Ты боишься смерти, но подумай о том, что бы было с тобою, если бы ты должен был вечно жить таким, каков ты есть. [82]

Наша иллюзия, что при смерти жизнь кончается, происходит оттого, что мы форму жизни считаем за жизнь: как если бы человек считал, что не вода в пруду, а самая форма пруда есть предмет. Тогда, как только бы ушла вода из пруда, он думал бы, что уничтожилось то, что было пруд. [83]

…Мы не говорим, что гусеница умерла, когда она засохла сверху; так же мы и не име[ем] основания говорить, что человек умер, когда организм его перестал существовать. [84]

Вся мудрость мира в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержимое и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь. [85]

Мы всегда желаем идти вперёд: из дитяти стать юношей, из юноши – мужем; я желал и старости, и желаю смерти, потому что это всё ближе и ближе к благу. [86]

Всё на свете начинается, продолжается и проходит. Так плоды земли и времена года. Мудрые люди, приближаясь к смерти, видят в смерти то же самое, что делается с плодами земли и временами года. [87]

Всё на свете растёт, продолжительно изменяется, делая спиральные круги. Так, по крайней мере, нам кажется; и жизнь людей – круг спирали завершается в этой жизни, – так и животные, и растения, и планеты. [88]

Как молодости радостно сознание роста, так старости должно быть радостно сознание распадения ограничивающих пределов. [89]

…Смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе которых одно из самых значительных есть смерть… [90]

То, что мы называем земной жизнью, всей нашей жизнью, есть только одна из обязанностей, должностей всей жизни – земная жизнь есть одна из форм – теперешняя – служения и роста и относится ко всей жизни, как одно из исполнений обязанности слуги относится ко всей его жизни. И что мне за дело, если те, с которыми я имею по этой должности дело теперь, будут недовольны мной. Только бы хозяин был доволен. [91]

Одна из главных причин наших ошибок в жизни в том, что мы забываем, что мы здесь не пребываем, а путешествуем… [92]

Видел во сне, что мне говорит кто-то: «Помни, что ты едешь, а не стоишь. В этом всё». [93]

Необходимое условие хорошей, разумной жизни есть понимание этой жизни как неперестающего движения к прекращению её (этой жизни) и изменению её. Надо остерегаться привыкать к этой жизни, как привыкать к экипажу, в котором едешь до места. [94]

…Ясно, ярко представилось мне такое понимание жизни, при котором мы бы чувствовали себя путниками. Перед нами одна станция в знакомых, одних и тех же условиях. Как же можно пройти эту станцию иначе, как бодро, весело, дружелюбно, совокупно деятельно, не огорчаясь тому, что сам уходишь или другие прежде тебя уходят туда, где опять будем все, ещё больше вместе. [95]

Здоровье моё очень слабо: очевидно, приготавливаюсь к большому путешествию. Когда мне, как обыкновенно, говорят на это, что это неправда, поживёте ещё, и тому подобное, то это мне так же странно, как если бы человеку, который собирается ехать за границу, говорили, что это неправда, поживёте ещё здесь, и т. п. [96]

…Жизнь земная кончилась. Точно читал, читал книгу, которая становилась всё интереснее и интереснее, и вдруг на самом интересном месте кончилась книга, и оказывается, что это только первый том неизвестно сколь многотомного сочинения, и достать продолжения здесь нельзя. Только за границей на иностранном языке можно будет прочесть его. А наверно прочтёшь. [97]

Боюсь ли я смерти? Нет. Но при приближении её или мысли о ней не могу не испытывать волнения вроде того, что должен бы испытывать путешественник, подъезжающий к тому месту, где его поезд с огромной высоты падает в море или поднимается на огромную высоту вверх на баллоне. Путешественник знает, что с ним ничего не случится, что с ним будет то, что было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия, но он не может не испытывать волнения, подъезжая к месту. Такое же и моё чувство к смерти. [98]

…В этом одном, в приближении к смерти, разумное желание человека. Желание не в смерти, не в самой смерти, а в том движении жизни, которое ведёт к смерти. Движение же это есть освобождение от страстей и соблазнов того духовного начала, которое живёт в каждом человеке. Я чувствую это теперь, освободившись от большей части того, что скрывало от меня сущность моей души, её единство с Богом, скрывало от меня Бога. [99]

– 7 –

Страх смерти или, скорее, какое-то недоумение перед смертью происходит оттого, что мы приписываем реальность времени (и пространству), приписываем реальность иллюзии, форме. Приписываем же реальность времени потому, что не сознаём в себе вневременного. [100]

Веру в бессмертие нельзя принять от кого-нибудь, нельзя себя убедить в бессмертии. Чтобы была вера в бессмертие, надо, чтобы оно было, а чтобы оно было, надо понимать свою жизнь в том, в чём она бессмертна. [101]

И родятся, и живут люди только как некоторые подробности бога, которые поэтому уничтожиться не могут, – скрыться из глаз наших могут, но не уничтожиться. [102]

Если будет жизнь – где бы и какая бы она ни была, или иначе, если есть жизнь, то есть и я. Жизнь это – я. Без меня нет жизни. Это очень важно. Это ответ на вопрос: кончается ли жизнь со смертью? Если бы с уничтожением я, т. е. сознания, уничтожалась жизнь, то я бы сказал и знал, что уничтожается и я. Но жизнь продолжается, поэтому должно продолжаться и я. Жизни нет без я. Когда я вижу, что человек умирает, и мне перестают быть видимы проявления его сознания, то это не доказывает того, чтобы уничтожилось то, что сознаёт. [103]

Смерть есть перемена или исчезновение предмета сознания. Само же сознание так же мало может быть уничтожено смертью, как перемена зрелища может уничтожить зрителя. [104]

Никто не доказал – и не может доказать, что жизнь только в теле и не может быть без тела. Утверждать это всё равно, что утверждать, что солнце зашло, что кончилось солнце.

Надо прежде решить, что такое жизнь? То ли, что я вижу в других, как она начинается и прекращается, или то, что я знаю в себе. Если она то, что я знаю в себе, она только и есть, и потому она не может уничтожиться. То же, что в телах передо мной кончаются процессы, соединённые с жизнью во мне и других существах, показывает мне только то, что жизнь куда-то уходит из моих чувственных глаз. Уйти же, уничтожиться она никак не может, потому что, кроме неё, ничего нет в мире. [105]

…То, что представляется человеку смертью, есть только для тех людей, которые полагают свою жизнь во времени. Для людей же, понимающих жизнь в том, в чём она действительно заключается, в усилии, совершаемом человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что препятствует его соединению с богом и другими существами, нет и не может быть смерти. [106]

Есть в этой жизни такое состояние, при котором не видишь смерти, а видишь и сознаёшь только жизнь вечную. Как бы в туннеле есть такое положение, в котором видишь свет, – это положение по направлению туннеля. И в жизни то же, если стоишь по направлению воли бога, то видишь жизнь вечную, станешь к ней боком – и видишь мрак. Вера в бессмертие даётся не рассуждением, а жизнью. [107]

Я люблю свой сад, люблю читать книжки, ласкать детей. Умирая, я лишаюсь этого, и потому мне не хочется умереть, и я боюсь смерти. Может случиться, что вся моя жизнь составлена из таких временных мирских желаний и их удовлетворений. Если так, то мне нельзя не бояться того, что прекратит эти желания. Но если эти желания и их удовлетворение заменялись во мне и заменились другим желанием исполнять волю Бога, отдаться ему в том виде, в котором я теперь, и во всех возможных видах, в которых я буду или есмь, – то чем больше они заменились, тем меньше не столько мне страшна смерть, – но тем меньше существует для меня смерть. А если они заменились совсем, то и нет ничего, кроме жизни, и нет смерти. Заменять мирское, временное вечным, это – путь жизни, и по нём-то надо идти нам. А как – это в своей душе знает каждый из нас. И вы знаете, когда поищете у себя в глубине сердца. [108]

Истинная цель жизни в том, чтобы узнать жизнь бесконечную. [109]

Живущий жизнью истинной так уверен в неистребимости его жизни, что не может жалеть этой жизни, как не может жалеть тратить воду тот, кто стоит у неиссякаемого источника её. [110]

Чем меньше страха смерти, тем больше свобода, спокойствие, сознание могущества духа и радость жизни. При полном освобождении от этого страха, при полном сознании единства жизни этой с бесконечной, истинной жизнью должно быть полное, ничем ненарушимое спокойствие, сознание своего всемогущества и блаженства. [111]

Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится её, тому принадлежит всё. [112]

Голос, который говорит нам, что мы бессмертны, есть голос живущего в нас Бога. [113]

Если (…) мы будем утверждать, что смерть уничтожает всё то, что составляет наше «я», это будет (…) произвольно и прямо противоречивое разуму, потому что в нашем «я», как и во всём существующем, есть нечто истинное и непреходящее; если же я признаю своим «я» это непреходящее, то очевидно, что я не уничтожусь. [114]

Человек, сознавая своё духовное существо, не может уничтожиться. [115]

Любовь к добру и вера в бессмертие – нераздельны. [116]

Я совершенно основательно боялся уничтожения в смерти, когда