говорю, совсем не отрицая молитву, а стараясь расширить её область, сделать более реальною – говорю в духе слов Христа: молитесь ежечасно. [117]
…Почему молитва (…) должна выражаться только словами или поклонами и др., недолго продолжающимися, как обыкновенно понимается. Почему молитва не может выражаться продолжительными действиями рук, ног (…)?
Если я пойду и целый день проработаю или неделю для вдовы, будет ли это молитва? Я думаю, что будет. (…) …Я пришёл к тому заключению, что молитва к Богу есть суеверие, т. е. самообман. – Всё, о чём я молился и молюсь, всё это может быть исполнено людьми и мною. Я слаб, я дурён, во мне порок (…), с которым я борюсь. Мне хочется молиться, и я молюсь словами; но не лучше ли расширить моё понятие молитвы, не лучше ли мне поискать причины этого порока и найти ту божескую деятельность (…), которая была бы молитвенная деятельность, противодействующая этому пороку. [118]
Молитва есть единственное средство быть честным самим с собою. Люди сделали её такою, что можно быть бесчестным. [119]
Плодотворная молитва есть восстановление в своём сознании того высшего понимания смысла своей жизни, до которого ты достиг в самые лучшие минуты. [120]
…Живое сознание своей не отдельной, а внемирской, внепространственной и вневременной жизни, движимой любовью, может вполне заменить всякую молитву и дать постоянную твёрдую опору жизни… [121]
Если у человека есть чувство долга, чувство, что он обязан к чему-нибудь, этот человек уже религиозный человек. [122]
Я наблюдал муравьёв. Они ползли по дереву – вверх и вниз. Я не знаю, что они могли там брать? Но только у тех, которые ползут вверх, брюшко маленькое, обыкновенное, а у тех, которые спускаются, толстое, тяжёлое. Видимо, они набирали что-то внутрь себя. И так он ползёт, только свою дорожку знает. По дереву – неровности, наросты, он их обходит и ползёт дальше… На старости мне как-то особенно удивительно, когда я так смотрю на муравьёв, на деревья. И что перед этим значат все аэропланы! Так это всё грубо, аляповато!.. [1]
Ходил гулять. Чудное осеннее утро, тихо, тепло, зеленя, запах листа. И люди вместо этой чудной природы, с полями, лесами, водой, птицами, зверями, устраивают себе в городах другую, искусственную природу, с заводскими трубами, дворцами, локомобилями, фонографами… Ужасно, и никак не поправишь… [2]
Природа лучше человека. В ней нет раздвоения, она всегда последовательна. Её следует везде любить, ибо она везде прекрасна и везде и всегда трудится. (…)
Человек, однако, всё умеет испортить, и Руссо (Жан-Жак Руссо (1712–1778) – французский философ, писатель и мыслитель эпохи Просвещения.) вполне прав, когда говорит, что всё, что вышло из рук творца, – прекрасно, а всё, что из рук человека, – негодно. В человеке вообще нет цельности. [3]
Надо видеть и понять, что такое правда и красота, и в прах разлетится всё, что вы говорите и думаете, все ваши желанья счастья и за меня, и за себя. Счастье – это быть с природой, видеть её, говорить с ней. [4]
Разрушаем миллионы цветков, чтобы воздвигать дворцы, театры с электрическим освещением, а один цвет репья дороже тысяч дворцов. [5]
Я сорвал цветок и бросил. Их так много, что не жалко. Мы не ценим этой неподражаемой красоты живых существ и губим их, не жалея – не только растения, но животных, людей. Их так много. Культура – цивилизация есть не что иное, как загубление этих красот и заменение их. Чем же? Трактиром, театром… [6]
Вместо того, чтобы учиться жить любовной жизнью, люди учатся летать. Летают очень скверно, но перестают учиться жизни любовной, только бы выучиться кое-как летать. Это всё равно, как если бы птицы перестали летать и учились бы бегать или строить велосипеды и ездить на них. [7]
Только кажется, что человечество занято торговлей, договорами, войнами, науками, искусствами; одно дело только для него важно и одно только дело оно делает – оно уясняет себе те нравственные законы, которыми оно живёт. И это уяснение нравственного закона есть не только главное, но единственное дело всего человечества. [8]
Мы ясно видим изменения, совершающиеся в области вещественной жизни: ездили и возили гужом, – теперь паром, жгли лучину, сало, – теперь газ, электричество; но мы не видим таких же изменений в духовном мире людей. А эти изменения – самые важные. [9]
Увеличение потребностей не есть усовершенствование, как это часто думают, напротив: чем больше ограничил человек свои потребности, тем больше в нём сознания своего человеческого достоинства, тем он свободнее, мужественнее и, главное, способнее служить богу и людям. [10]
Одно из необходимых условий наступления Царства Божия, соединяющее людей, есть прогресс материальный – средств общения. Прогресс этот совершался и совершается, но люди увлеклись им и вообразили себе, что средство есть цель. Вроде того, как если бы люди всё пахали одну и ту же землю и не сеяли. Для того, чтобы прогресс материальный принёс свои плоды, нужно, чтобы был прогресс духовный, прогресс любви.
(…) Для этого надо только не быть скотом, покорным рабом или озлобленным зверем – только быть человеком.
А мы хотим, не будучи человеком, иметь человеческую жизнь. В этом недоразумение. [11]
Нет сомнения в том, что никогда не было в истории подобного материального успеха, т. е. овладевания силами природы, как тот, который достигнут в 19 веке. Но нет сомнения и в том, что никогда в истории не было примера такой безнравственной жизни, свободной от каких-либо сдерживающих животные стремления человека сил, как та, которою живёт, всё больше и больше оскотиниваясь, наше христианское человечество. Успех материальный, до которого достигли люди 19 века, действительно велик; но успех этот куплен и покупается таким пренебрежением к самым элементарным требованиям нравственности, до которого ещё никогда не доходило человечество… [12]
Большая ошибка думать, что все изобретения, увеличивающие власть людей над природой в земледелии, в добывании и химическом соединении веществ, и возможность большого воздействия людей друг на друга, как пути и средства сообщения, печать, телеграф, телефон, фонограф, есть благо. И власть над природой, и увеличение возможности воздействия людей друг на друга будут благом только тогда, когда деятельность людей будет руководима любовью, желанием блага другим, и будут злом, когда она будет руководима эгоизмом, желанием блага только себе. Выкопанные металлы могут пойти на удобства жизни людей или на пушки, последствие увеличения плодородности земли может дать обеспеченное питание людям и может быть причиной усиленного распространения и потребления опиума, водки, пути сообщения и средства сообщения мыслей могут разносить добрые и злые влияния. И потому в безнравственном обществе (…) все изобретения, увеличивающие власть человека над природою, и средства общения не только не благо, но несомненное и очевидное зло. [13]
…Утратив разумное руководство в жизни и направив все свои усилия на открытия и усовершенствования в области знаний преимущественно прикладных, люди нашего времени выработали себе огромную власть над силами природы; не имея же руководства для разумного приложения этой власти, они естественно стали употреблять её на удовлетворение своих самых низких, животных побуждений. [14]
Говорят, говорю и я, что книгопечатание не содействовало благу людей. Этого мало. Ничто, увеличивающее возможность воздействия людей друг на друга: железные дороги, телеграфы, – фоны, пароходы, пушки, все военные приспособления, взрывчатые вещества и всё, что называется «культурой», никак не содействовало в наше время благу людей, а напротив. Оно и не могло быть иначе среди людей, большинство которых живёт безрелигиозной, безнравственной жизнью. Если большинство безнравственно, то средства воздействия, очевидно, будут содействовать только распространению безнравственности. Средства воздействия культуры могут быть благодетельны только тогда, когда большинство, хотя и небольшое, религиозно-нравственно. Желательно отношение нравственности и культуры такое, чтобы культура развивалась только одновременно и немного позади нравственного движения. Когда же культура перегоняет, как это теперь, то это – великое бедствие. Может быть, и даже я думаю, что оно бедствие временное, что вследствие превышения культуры над нравственностью, хотя и должны быть временные страдания, отсталость нравственности вызовет страдания, вследствие которых задержится культура и ускорится движение нравственности, и восстановится правильное отношение. [15]
Обыкновенно меряют прогресс человечества по его техническим, научным успехам, полагая, что цивилизация ведёт к благу. Это неверно. И Руссо, и все восхищающиеся диким, патриархальным состоянием, так же правы или так же не правы, как и те, которые восхищаются цивилизацией. Благо людей, живущих и пользующихся самой высшей, утончённой цивилизацией, культурой, и людей самых первобытных, диких совершенно одинаково. Увеличить благо людей наукой – цивилизацией, культурой так же невозможно, как сделать то, чтобы на водяной плоскости вода в одном месте стояла бы выше, чем в других. Увеличение блага людей только от увеличения любви, которая по свойству своему равняет всех людей; научные же, технические успехи есть дело возраста, и цивилизованные люди столь же мало в своём благополучии превосходят нецивилизованных, сколько взрослый человек превосходит в своём благополучии не взрослого. Благо только от увеличения любви. [16]
Когда жизнь людей безнравственна и отношения их основаны не на любви, а на эгоизме, то все технические усовершенствования, увеличение власти человека над природою: пар, электричество, телеграфы, машины всякие, порох, динамиты, робулиты, производят впечатление опасных игрушек, которые даны в руки детям. [17]
В наш век существует ужасное суеверие, состоящее в том, что мы с восторгом принимаем всякое изобретение, сокращающее труд, и считаем необходимым пользоваться им, не спрашивая себя о том, увеличивает ли это изобретение, сокращающее труд, наше счастье, не нарушает ли оно красоты. Мы как баба, через силу доедающая говядину, потому что она досталась ей, хотя ей и не хочется есть и еда наверное будет ей во вред. Железные дороги вместо пешей ходьбы, автомобили вместо лошади, чулочные машины вместо спиц. [18]
Цивилизованный и дикий равны. Человечество идёт вперёд только в любви, а от технического усовершенствования прогресса нет и не может быть. [19]
Если русский народ – нецивилизованные варвары, то у нас есть будущность. Западные же народы – цивилизованные варвары, и им уже нечего ждать. Нам подражать западным народам всё равно, как здоровому, работящему, неиспорченному малому завидовать парижскому плешивому молодому богачу, сидящему в своём отеле. Ah, que je m’embete! (Ах, как я бешусь от скуки! (фр.))
Не завидовать и подражать, а жалеть. [20]
Западные народы далеко впереди нас, но впереди нас на ложном пути. Для того, чтобы им идти по настоящему пути, им надо пройти длинный путь назад. Нам же нужно только немного свернуть с того ложного пути, на который мы только что вступили и по которому нам навстречу возвращаются западные народы. [21]
Мы часто смотрим на древних, как на детей. А дети
