круги, все круги….
Глафира Ѳеодоровна.
Да что за круги?
Ѳіона Андреевна.
Ужъ ото ей, матушка, такъ Богъ далъ знаменіе…. Ну-съ, вотъ она и пошла къ старцу, приходитъ въ келью, глядь, а тамъ свинья сидитъ…. бѣсъ надъ ней. Она такъ и хлопнулась. Спасибо, послушникъ вошелъ, спрыснулъ её, говоритъ: это ничего, онъ у насъ блаженный! Иной разъ Богъ знаетъ чѣмъ прикинется.
Глафира Ѳеодоровна (отдает ей карты).
Помѣшайте карты.
Ѳіона Андреевна.
Извольте, матушка. Вотъ, сударыня моя, старецъ этотъ и посовѣтовалъ: поди, молъ, къ Соловецкимъ.
Глафира Ѳеодоровна.
Куда?
Ѳіона Андреевна.
Къ Соловецкимъ, матушка. Ну-съ, она и пошла, – шла, шла, а онъ то все въ глазахъ…
Глафира Ѳеодоровна.
Кто?
Ѳіона Андреевна.
Да бѣсъ-то. И заболи то у нее вдругъ нога, шишка.
Глафира Ѳеодоровна.
Что?
Ѳіона Андреевна.
Шишка, матушка, да здоровенная такая. Какъ тутъ быть? Остановилась она у старушки, а старецъ, отецъ Анфилогій ей сказалъ: смотри, никогда на правомъ боку не спи, потому – онъ тутъ сидитъ…
Глафира Ѳеодоровна.
Да что ты, мать моя, такъ безтолково разсказываешь? Да кто сидитъ то?
Ѳіона Андреевна.
Онъ, матушка. Да какже, – отецъ Анфилогій говоритъ: при рожденіи кажнаго человѣка, въ писаніи сказано…
Глафира Ѳеодоровна.
Да ну, будетъ вамъ! У меня не то въ головѣ. Гдѣ Сеня то нашъ? Бѣдный Simon! подумать не могу. Вонъ и онъ, уйдемте. (Уходятъ.)
ЯВЛЕНІЕ II.
Семенъ Иванычъ одинъ, потомъ Наталья Павловна.
Семенъ Иванычъ (входитъ мрачный).
Нѣтъ, я не могу этаго терпѣть больше. Маменька призвала меня и рѣшительно объявила, что она сама видѣла, какъ моя жена говорила тайно съ этимъ господиномъ. Она говоритъ…
[1 В рукописи Б]
[2 В подлиннике:]
Но это ужасно, что она говоритъ и думаетъ… Положимъ, это вздоръ, но какъ довести себя до того, чтобы подать поводъ это думать! Но надо рѣшиться. Я не могу такъ это оставить. Пойду къ ней и[36] объяснюсь. Маша, Маша, какъ я любилъ тебя! А этаго господина… ну, ужъ этому господину нехорошо будетъ – да, нехорошо! (Беретъ дубину.)
ЯВЛЕНІЕ III.
Наталья Павловна (входитъ).
Что вы, Семенъ Иванычъ, грустны какъ будто?
Семенъ Иванычъ.
Я? Нѣтъ, ничего.
Наталья Павловна.
Что это какая страшная палка? Это зачѣмъ?
Семенъ Иванычъ.
Это такъ… (Молчитъ.) Наталья Павловна, что бы вы сдѣлали, ежели бы всей душой вы любили человѣка, и этотъ человѣкъ не пожалѣлъ бы оскорбить васъ, въ самое больное мѣсто поразить васъ?
Наталья Павловна.
Я не могу думать,[37] я не испытала.
Семенъ Иванычъ (беретъ палку).
Я знаю, что сдѣлать. (Угрожаетъ дубинкой.) Нѣтъ, ничего. Прощайте. (Наталья Павловна уходитъ.)[38] Ахъ, нѣтъ… Гдѣ Маша? Пойду и рѣшу все, непременно рѣшу? (Идетъ.)
Марья Дмитріевна (изъ за двери).
Сеня, это ты? Выдь на минутку, я тебя прошу.
Семенъ Иванычъ (въ сторону).
Она и скрывать не хочетъ! Непонятно.[39]
(Наталья Павловна уходитъ.)
ЯВЛЕНІЕ IV.
Хрисанфъ Васильевичъ (беретъ свѣчи, отодвигаетъ столъ и стулья).
Васъ просятъ выйти на минуту.
Семенъ Иванычъ (беретъ палку).[40]
Постойте, подождите!
Хрисанфъ Васильевичъ.
Некогда, послѣ. (Уходитъ унося свѣчи.)
ЯВЛЕНIЕ V.
Люба (подбѣгаетъ къ двери).
Глафира Ѳеодоровна, голубушка, скорѣе! что у насъ дѣлается, прелесть! идите скорѣе. (Убѣгаетъ.)
ЯВЛЕНІЕ VI.
Глафира Ѳѳодоровна, Ѳіона Андреевна, Семенъ Иванычъ, потомъ и всѣ.[41]
Глафира Ѳеодоровна.
Это еще что? Свѣтопредставленіе!
Ѳіона Андреевна.
Матушка, въ потемкахъ хоть молитву сотворите.
Семенъ Иванычъ.
Нѣтъ, это[42] нельзя перенести, или я или…. Они взбѣсились, ничего не понимаю!
ЯВЛЕНІЕ VII.
Всѣ входятъ въ костюмахъ, съ транспарантомъ.
Марья Дмитріевна (поетъ стихи).[43]
Хоть поздравлять несовременно
Въ костюмахъ грацій и цвѣтами, —
Я консерваторъ совершенно
Я занята одними вами.
(Ѳіона Андреевна, Глафира Ѳеодоровна, Семенъ Иванычъ плачутъ.)[44]
Семенъ Иванычъ.
Ахъ я дуракъ! А я то думалъ….
Марья Дмитріевна.
Что ты думалъ?
Семенъ Иванычъ.
Нѣтъ, не скажу.
Марья Дмитріевна.
Глафира Ѳеодоровна.
Charmant, какъ мило! дѣти, обнимите меня.
Ѳіона Андреевна.
Ай да нигилистъ, прострѣлилъ!
Хрисанфъ Васильевичъ.
Ну, великолѣпная госпожа, Ѳіона Андреевна, совершимте и мы съ вами примиреніе.
Конецъ.
Комментарий В. Ф. Саводника
«Комедия в 3-х действиях» представляет собой, повидимому, первоначальную редакцию недошедшей до нас комедии Толстого «Нигилист», написанной им осенью 1866 г. Хотя эта комедия не сохранилась ни в подлиннике, ни в копии, однако мы располагаем достаточными сведениями о ее содержании, свидетельствующими о ее связи с «Комедией в 3-х действиях». Сведения эти заключаются в письмах С. А. Толстой и в ее неизданных записках, а также в письмах ее сестры, Татьяны Андреевны Кузминской к М. А. Поливанову и Н. В. Давыдову, в ее книге: «Моя жизнь дома и в Ясной поляне», и, наконец, в напечатанных ею еще в 1913 г. в Иллюстр. приложении к «Новому времени» (30 ноября, № 13550) воспоминаниях о гр. Марии Николаевне Толстой. На основании всех этих материалов мы можем составить себе довольно полное и отчетливое представление как о содержании этой недошедшей до нас пьесы Толстого, так и об истории ее возникновения.
Осенью 1866 г. в Ясной поляне собрались некоторые родные Толстых и близкие к ним лица: сестра Льва Николаевича, гр. Мария Николаевна с двумя дочерьми – подростками, его свояченица Татьяна Андреевна Берс, бывшая в то время еще девицей, старый его друг Дмитрий Алексеевич Дьяков с семьей и некоторые другие лица. В долгие осенние вечера собравшееся молодое общество нередко развлекалось изобретением и постановкой бывших в те времена в светском кругу в моде «шарад в действии» (charades en action), зрителем и отгадчиком которых был Лев Николаевич. От этих драматических шарад естественен был переход к мысли о постановке какой-нибудь небольшой и нетрудной пьесы, и гости начали просить Льна Николаевича написать такую пьесу для домашнего спектакля. Через несколько дней Толстой принес и передал гостям готовую коротенькую комедию, которую немедленно было решено разучить и поставить на импровизированной сцене. Роли были распределены между наличной молодежью, разучены, и начались репетиции в присутствии автора, который с интересом следил за подготовкой спектакля и вносил в спою пьесу различные изменения и поправки.
Т. А. Кузминская, лично принимавшая участие в постановке комедии, в письме к Н. В. Давыдову следующим образом передает содержание этой пьесы, носившей название «Нигилист». – «В деревне у себя живут молодые муж и жена. Они любят друг друга, живут тихо и уединенно. К ним приезжают погостить родственники, теща с двумя девицами, затем студент, пропитанный современными идеями. Начинается веселая, шумная, молодая жизнь: пикники, танцы, пение… Студент с идеями во всем принимает участие, но при этом красноречиво, не пропуская удобного случая, проповедует свои идеи барышням, жене помещика, теще, и даже, поймав где-то странницу, зашедшую в дом по пути в Киев, отвергает всё, во что она верит… Барышни влюбляются в студента. Теща очарована его умом. Муж начинает ревновать свою жену к студенту; ему кажется, что и она заражена общим увлечением, он делает ей сцены ревности. В доме тишина и мир нарушены. Происходит сумбур: споры, проповеди, объяснения в любви, шум, всё перепутывается и смешивается; муж не верит ей и следит зa нею. Студент, действительно, начинает слегка ухаживать за женой, возбуждая ревность молодых девушек. И одна лишь странница остается верна своей вере в чудеса мирра, точащегося из щечки богородицы, и жена остается верна своей любви к мужу и старинным традициям веры. Кончается тем, что студента выпроваживают, и тишина и спокойствие водворяются в доме, с примирением мужа с женой».
В «Воспоминаниях о гр. М. Н. Толстой» Т. А. Кузминской мы находим еще некоторые подробности о постановке этой пьесы, в которой она сама исполняла роль жены помещика: «Первая сцена изображала приезд гостей, суматоху, радость и т. д. Затем, я помню, как я сидела за чайным столом вся в слезах, жалуясь на ревность и несправедливость мужа, когда мне доложили, что пришла странница»… Роль странницы исполняла гр. М. Н. Толстая, очень живо и удачно, причем она играла не по готовому тексту, а сама импровизировала свою роль; игра ее очень понравилась всем зрителям, в том числе и Льву Николаевичу. «Особенно комична была сцена с нигилистом, как он проповедует Марье Николаевне свои убеждения, а она открещивается от него». В конце концов, благодаря влиянию странницы, в семье водворяется нарушенное спокойствие, муж примиряется с женой, а студента с идеями удаляют из дома. «Пьеса кончается куплетами, которые жена поет мужу своему, на голос романса Глинки: «Я вас люблю, хотя бешусь…» Помню последний куплет:
Я постараюсь все забыть,
Простить, что было между нами,
Я занята одними вами,
Могу лишь вас одних любить»
В своих позднейших записках о жизни в Ясной поляне Т. А. Кузминская сообщает некоторые дополнительные сведения об этом спектакле («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», ч. II, М. 1927, стр. 157—160), хотя и ошибочно приурочивает его к маю 1864 года. Мы имеем однако возможность исправить эту ошибку памяти мемуаристки, так как располагаем одним современным свидетельством, позволяющим совершенно точно датировать весь этот эпизод. Оно заключается в письме той же Татьяны Андреевны Берс-Кузминской к ее другу детства, М. А. Поливанову, написанном из Ясной поляны 5 октября 1866 г. и сообщающем о постановке пьесы Толстого и о распределении ролей между исполнителями, – точнее, между исполнительницами, так как, за отсутствием подходящих актеров – мужчин, все мужские роли комедии исполнялись женской молодежью. «Левочка написал нам комедию, мы в три дня ее разучили; играли: jeune première[45] – я; муж мой, помещик – Соня; тещу – Софешь, гувернантка Дьяковых; Варенька Толстая и Маша Дьякова – двух молодых девушек; богомолку – М. Н. Толстая; студент-нигилист – Лиза Толстая. Шло отлично, только одно жаль, что пьеса была коротка. В последнем акте я должна была петь в греческом костюме, и у меня голос дрожал от страха. По желанию Левочки, я пела на голос Глинки: «Я вас люблю…» Прочтите письмо к брату Саше, я всё пишу ему подробно. Марья Николаевна играла удивительно хорошо, у нее прямо комический талант».
Этими данными исчерпываются все сведения, которыми мы располагаем относительно комедии «Нигилист». К сожалению, в том виде, в каком эта пьеса исполнялась на домашней сцене в Ясной поляне осенью 1866 г., она до нас не дошла: сам Толстой вообще довольно небрежно относился к своим рукописям, а участники спектакля не позаботились сберечь списков своих ролей, – так что при суждении об этой пьесе мы принуждены ограничиться теми данными, которые сохранились в письмах и воспоминаниях С. А. Толстой и Т. А. Кузминской. При сравнении этих данных с сохранившейся «Комедией в 3-х действиях» Толстого мы должны констатировать значительное сходство между ними, как в отношении общего содержания, так и в отношении большинства выведенных лиц. Вместе с тем однако нельзя не заметить, что как разработка сюжета, так и характеристика действующих лиц в «Комедии в 3-х действиях» гораздо схематичнее и слабее, чем в «Нигилисте», насколько о нем можно судить по сохранившимся данным. В особенности это приходится сказать относительно фигуры студента – нигилиста, которая в «Комедии в 3-х действиях» едва намечена и не заключает в себе ничего характерного, что могло бы оправдать приложенное к нему наименование.
В силу всех этих соображений мы должны прийти к
