дождь и измочил их до нитки.
В прилипших к телу и потемневших рубашонках девчонки прибежали домой, поели и понесли на поле, где отец перепахивал картофель, обедать.
Когда они вернулись и пообедали, рубашонки уж высохли. Перебрав землянику и уложив ее в чашки, они понесли ее на дачу к Николаю Семенычу, где хорошо платили; но на этот раз им отказали.
Мари, сидевшая под зонтиком в большом кресле и томившаяся от жары, увидав девочек с ягодами, замахала на них веером.
Но Валя, старший, двенадцатилетний мальчик, отдыхавший от переутомления классической гимназии и игравший в крокет с соседями, увидав ягоды, подбежал к Ольгушке и спросил:
– Сколько?
Она сказала:
– Тридцать копеек.
– Много, – сказал он. Он потому сказал: много, что так всегда говорили большие. – Подожди, только зайди за угол, – сказал он и побежал к няне.
Ольгушка с Грушкой между тем любовались на зеркальный шар, в котором виднелись какие-то маленькие дома, леса, сады. И этот шар и многое другое было для них не удивительно, потому что они ожидали всего самого чудесного от таинственного и непонятного для них мира людей-господ.
Валя побежал к няне и стал просить у нее тридцать копеек. Няня сказала, что довольно 20, и достала ему из сундучка деньги. И он, обходя отца, который только что встал после вчерашней тяжелой ночи, курил и читал газеты, отдал двугривенный девочкам и, пересыпав ягоды в тарелку, напустился на них.
Вернувшись домой, Ольгушка развязала зубами узелок в платке, в котором был завязан двугривенный, и отдала его матери. Мать спрятала деньги и собрала белье на речку.
Тараска же, с завтрака пропахивавший с отцом картофель, спал в это время в тени густого, темного дуба, тут же сидел и отец его, поглядывая на спутанную отпряженную лошадь, которая паслась на рубеже чужой земли и всякую минуту могла зайти в овсы или чужие луга.
Все в семье Николая Семеныча было нынче так, как обыкновенно. Все было исправно. Завтрак из трех блюд был готов, мухи давно ели его, но никто не шел, потому что никому не хотелось есть.
Николай Семеныч был доволен справедливостью своих суждений, которая выяснялась из того, что он прочел нынче в газетах. Мари была спокойна, потому что Гога сходил хорошо. Доктор был доволен тем, что предложенные им средства принесли пользу. Валя был доволен тем, что съел целую тарелку земляники.
Л.Н. Лолстой
ИЮЛЬ
1 ИЮЛЯ (Божественная природа души)
Душа человека божественна.
1
Всякая истина имеет своим началом Бога. Когда она проявляется в человеке, то это не показывает того, чтобы она исходила из человека, но только, что человек имеет свойство такой прозрачности, что может проявлять ее.
2
Когда дождевая вода течет по желобам, то нам кажется, что она вытекает из них, тогда как в действительности она падает с неба. То же и со святыми поучениями, которые высказывают нам божественные люди. Кажется, что они исходят от них, в действительности же они исходят от Бога.
3
Ставить свои духовные силы вне зависимости от силы божеской – это, по учению Лао-Тсе, все равно что верить, что мех не есть прибор, лишь пропускающий через себя воздух, а самостоятельный источник, сам из себя его производящий, и что мех мог бы дуть и в безвоздушном пространстве.
4
Я испытываю с особенной силой то, что человек во всем том, что он делает или может делать прекрасного, великого и доброго, есть только орудие чего-то или кого-то высшего его. Это чувство есть вера. Человек верующий присутствует с трепетом священной радости при этих совершающихся чрез него, а не от него чудесах, которые происходят в нем. Он отдает им в распоряжение свою волю, стараясь почтительно стереться, ради того чтобы как можно меньше извратить высшее дело этой силы, которая на время пользуется им для исполнения своего дела. Он обезличивается и уничтожается; он чувствует, что его «я» должно исчезнуть, когда говорит святой дух, когда действует Бог. Так пророк слышит призыв, так молодая мать чувствует, как двигается плод в ее утробе. До тех пор пока мы чувствуем свое «я», мы ограниченны, себялюбивы, пленники; когда же мы в согласии с жизнью мира отзываемся на голос Бога, наше «я» исчезает.
Амиель
5
Если мы только на один миг отрешимся от своего маленького «я», не будем замышлять злого, будем только чистым стеклом, отражающим лучи, – чего только мы не отразим! Все мироздание развернется в лучезарном блеске вокруг нас.
Торо
6
Истинная мудрость учит нас тому, что основы мыслей всякого человека живут в его более скромных братьях и что те свойства, которые выказывает ученый в своих глубочайших открытиях, совершенно те же самые, как и те, которые обыкновенный человек употребляет в своих ежедневных жизненных трудах.
Истинное понимание великих людей состоит в том, что они только примеры и проявления нашей общей природы, показывающие то, что свойственно всем душам, хотя оно и раскрывается еще лишь в немногих. Свет, исходящий от них, есть не что иное, как слабое откровение той силы, которая таится в каждом человеческом существе. Они не диво, не чудо, но естественное развитие человеческой души.
Из «Передовой мысли мира»
7
Истинное дело человека на земле в том, чтобы держать свое существо в согласии с вечным; тогда только всемогущая сила любви и разума может изливаться через него, как через чистый канал.
Из «Передовой мысли мира»
8
Жизнь дана нам, как ребенок дан няньке, чтобы возрастить его. Это самое говорит притча о талантах.
Мф. гл. 24, ст. 14—30
Держи себя в чистоте от зла, с тем чтобы сила Божия могла проходить через тебя. В этом прохождении силы Божией – великое благо.
2 ИЮЛЯ (Искусство)
Ни в какой области нет такого злоупотребления словом, как в оценке произведений – в особенности мнимого – искусства.
1
Мы только тогда бываем вполне удовлетворены впечатлением от художественного произведения, когда оно оставляет после себя нечто такое, чего мы, при всем усилии мысли, не можем довести до полной ясности.
2
Искусство есть такое воздействие на людей, при котором в душах их таинственное становится очевидным, смутное делается ясным, сложное – простым, случайное – необходимым. Истинный художник всегда упрощает.
По Амиелю
3
Если целый мир, как представление, есть лишь видимость, то искусство есть разъяснение этой видимости, камер-обскура, показывающая предметы чище и позволяющая лучше обозревать и охватывать их. Искусство есть зрелище в зрелище, сцена на сцене, как в «Гамлете».
4
Человек, одаренный обыкновенными чувствами, сообразует мысли с вещами; художник сообразует вещи со своими мыслями. Обыкновенный человек считает природу неизменно укрепленной и твердой; художник – текучей, переливающейся и кладет на нее отпечаток своего существа. Для него непокорный мир покорен и податлив; он одевает прах и камни человеческими свойствами и превращает их в выражения разума.
Эмерсон
5
Помните, что ничего нельзя делать прекрасного из соперничества, ничего благородного из гордости.
Джон Рёскин
6
Науки и искусства могут быть нужны народу только тогда, когда люди, живущие среди народа и как народ, не заявляя никаких прав, будут предлагать ему свои научные и художественные услуги, принять или не принять которые будет зависеть от воли народа.
7
Есть два несомненных признака истинной науки и истинного искусства: первый, внутренний – тот, что служитель науки и искусства не для выгоды, а с самоотвержением исполняет свое призвание, и второй, внешний – тот, что произведение его понятно всем людям.
8
Наука и искусство так же тесно связаны между собой, как легкие и сердце, так что если один орган извращен, то и другой не может правильно действовать.
Наука истинная изучает и вводит в сознание людей те истины знания, которые людьми известного времени и общества считаются самыми важными. Искусство же переводит эти истины из области знания в область чувства.
Занятие искусством хотя и не такое высокое дело, каким считают его обыкновенно те, которые занимаются им, но дело небесполезное и доброе, если оно соединяет людей и вызывает в них добрые чувства; занятие же искусством таким, которое одобряется богатыми классами нашего мира, – искусством, разъединяющим людей и вызывающим в них недобрые чувства, есть дело не только бесполезное, но вредное.
3 ИЮЛЯ (Свобода)
Человек бывает несвободен только настолько, насколько он жизнь свою полагает в своем животном.
1
Говорят, что для человека самое большое благо есть его свобода. Если свобода есть благо, то человек свободный не может быть несчастным. Значит, если ты видишь, что человек несчастен, страдает, ноет, – знай, что этот человек несвободный: он непременно кем-нибудь или чем-нибудь порабощен.
Если свобода есть благо, то свободный человек не может быть добровольным рабом. И потому, если ты увидишь, что человек унижается перед другими, льстит им, – знай, что человек этот также не свободен. Он раб, который добивается или обеда, или выгодной должности, или еще чего-нибудь, вообще добивается того, чтобы распоряжаться тем, что не принадлежит ему.
Свободный человек распоряжается только тем, чем можно распоряжаться беспрепятственно. А распоряжаться вполне беспрепятственно можно только самим собою. И потому если ты увидишь, что человек хочет распоряжаться не самим собою, а другими, то знай, что он не свободен: он сделался рабом своего желания властвовать над людьми.
Эпиктет
2
Без внутренней свободы внешняя свобода ничего не стоит. Какая мне польза, если я не подавлен внешним насилием, но вследствие незнания, порока, эгоизма, страха я не управляю своей душой. Я назову только того человека свободным, который не замкнут в себе или своей секте, который побеждает гордость, гнев, леность и готов отдать себя в жертву за благо человечества.
Чаннинг
3
Ничего не делается без веры. Сомнение убивает человека, убивает народы. Почему освобождение народов так трудно, так тяжело, так длительно? Потому что у них нет веры в их право, в непобедимую силу их права. Почему всюду угнетенные классы стонут в ожидании обегчения, которое так и не приходит? Потому что у них нет веры ни в себя, ни в Бога, всегда готового спасти их, но не без их участия, потому что преимущество свободных существ – быть тем, чем они хотят быть, как и наказание их в том, чтобы быть тем, чем их хотят сделать, когда они покорно склоняются под гнетом несправедливости и угнетения. Но и тогда Бог не оставляет их. Для пробуждения их он посылает вестников Своего милосердия, вкладывает в них Свое слово, облекает их Своим могуществом – и мир вдруг колеблется, толпы сбегаются слушать, народы волнуются, они подымаются, как забродившее тесто; смутное представление лучшего будущего является их воображению. При виде его они трепещут, они проникаются чувством избытка жизни.
Но вот являются и угнетатели, фарисеи и книжники. Смущенные, встревоженные, дрожащие за свою пошатнувшуюся власть, они или душат посланцев Отца Небесного или, если могут, клевещут и на учение их, и на дела; они в самом
