Письмо к неизвестному о немецких школах. Лев Николаевич Толстой
Любезный другъ!
Я теперь почти кончаю мое путешествіе по школамъ Европы – часть Германіи, Франція, Англія, Италія, Бельгія – уже осмотрѣны мною – и мнѣ страшно дать не только тебѣ и педагогическому міру – но страшно самому себѣ дать отчетъ въ томъ убѣжденіи, къ которому я приведенъ всѣмъ видѣннымъ.1 —
Heraus damit. Вотъ оно. Только мы русскіе варвары не знаемъ, колеблемся и ищемъ разрѣшенія вопросовъ о будущности человѣка и лучшихъ путяхъ образованія, въ Европѣ же это вопросы рѣшенные; и что замѣчательнѣе всего, разрѣшенные на 1000 различныхъ ладовъ. Въ Европѣ знаютъ не только законы будущаго развитія человѣчества, знаютъ пути, по которымъ оно пойдетъ, знаютъ, въ чемъ можетъ осуществиться счастье отдѣльной личности и цѣлыхъ народовъ, знаютъ, въ чемъ должно состоять высшее гармоническое развитіе человѣка и какъ оно достигается. Знаютъ, какая наука и какое искуство болѣе или менѣе полезны для извѣстнаго субъекта. Мало того, какъ сложное вещество разложили душу человѣка на – память, умъ, чувства и т. д., и знаютъ, сколько какого упражненія для какой части нужно. Знаютъ, какая поэзія лучше всѣхъ. Мало того, вѣрятъ и знаютъ, какая вѣра самая лучшая. – Все у нихъ предусмотрѣно, на развитіе человѣческой природы во всѣ стороны поставлены готовыя, неизмѣнныя формы.2 И это совсѣмъ не шутка, не парадоксъ, не иронія, а фактъ, въ которомъ нельзя не убѣдиться человѣку свободному, съ цѣлью поученія наблюдающему школы одну за другою, какъ я это дѣлалъ, хоть бы въ одной Германіи, хоть бы въ одномъ городѣ Франкфуртѣ на М[айнѣ]. —
Вы приходите въ протестантскую, въ жидовскую, въ католическую школу, въ малолѣтнюю, взрослую, женскую или мужскую, классическую или научную, промышленную, все равно – одну общую всѣмъ, неизмѣнную черту опредѣленности вы находите во всѣхъ этихъ школахъ. – Положимъ, въ первоначальной протестан[т]ской школѣ вы находите, что учитель имѣетъ предписаніе не только насчетъ той послѣдовательности предметовъ, которую онъ долженъ принять, числа часовъ, которые онъ долженъ посвятить молитвѣ, каждому предмету, и каждому упражненію, но вы видите, что даже тѣ руководства, т. е. пріемы, которые онъ можетъ употреблять, опредѣлены и назначены впередъ. Мало того, самъ учитель образованъ въ извѣстной школѣ, семинаріи, такъ что только эти извѣстные пріемы понятны для него. – Вы начинаете разбирать эти предписанія и утвержденныя руководства и находите для обученія чтенію и письму иногда методу складовъ, иногда новую Lauti[e]r-methode,3 для обученія катехизиса и священной исторіи заучиванье наизусть, для исторіи и географіи заучиванье именъ и сокращенія, уничтожающія смыслъ, для обученія математики упражненія, направленныя преимущественно на самыя дѣйствія съ отвлеченными числами, а не на переведеніе чиселъ взятыхъ въ дѣйствительности въ отвлеченныя величины и т. д. Однимъ словомъ, вы находите недостатки (такъ вамъ кажется) и въ самомъ преподаваніи и въ послѣдовательности его. – Но вы не вѣрите своему сужденію. Вы говорите себѣ, что la critique est aisé[e] mais l’art est difficile,4 что пріемы эти, руководства могутъ быть далеки отъ совершенства, но все же быть наилучшими возможными. Что они могутъ казаться несовершенными въ теоріи, но оправдываться въ практикѣ, результатами на учащихся. Вы обращаетесь къ учащимся, чтобы подтвердить свои сомнѣнія, и хотите прослѣдить за процессомъ восприниманія этаго преподаванія. Но здѣсь5 вамъ трудно сразу понять эти результаты. Организація школы такова, что результаты ученія скрыты отъ учителя. Сто, двѣсти мальчиковъ въ извѣстный часъ входятъ, совершаютъ молитву, садятся по лавкамъ и всѣ двѣсти начинаютъ дѣлать одно и тоже. Мальчикъ нетолько не можетъ выразить въ школѣ того, что ему понятно или непонятно, пріятно или не пріятно то или другое, но онъ не можетъ выразить словомъ то, что онъ знаетъ или не знаетъ то или другое, или что ему6 хочется. Все разнообразіе его мысли во время класса подведено къ выраженіямъ «могу» – «хочу», которыя онъ передаетъ подъятіемъ руки.
Итакъ, во время чтенія учителя вы не можете7 слѣдить за воспринятіемъ преподаваемаго. Все, что вы видите, это скучающія лица дѣтей, насильно вогнанныхъ въ училище, нетерпѣливо ожидающихъ8 звонка и вмѣстѣ съ тѣмъ со страхомъ ожидающихъ вопроса учителя, дѣлаемаго для того, чтобы противъ воли принуждать дѣтей слѣдить за преподаваніемъ. Здѣсь ничего ни под[т]верждаетъ ни разрушаетъ ваши сомнѣнія. Вы прибѣгаете къ другому способу – вопросовъ – и задачъ математическихъ и сочиненій. Но ежели вы при этомъ поручите веденіе вопросовъ учителю, то результаты ваши будутъ о9
–
Комментарии В. Ф. Саводника10
[ПИСЬМО К НЕИЗВЕСТНОМУ О НЕМЕЦКИХ ШКОЛАХ.]
Среди рукописей Толстого сохранился небольшой отрывок, написанный им в форме письма к неизвестному лицу. Отрывок этот, как по своему содержанию, так и по стилю, и даже по внешнему виду, свидетельствует о том, что автор задумал его именно как статью, рассчитанную на опубликование в печати. Нужно сказать, что Толстой вообще не чуждался эпистолярной формы в своих литературных работах, хотя и прибегал к ней нечасто. Так, например, рассказ «Люцерн» был задуман им в форме письма, воображаемым адресатом которого должен был быть В. П. Боткин.11 Большая статья «О народном образовании», напечатанная в журнале «Отечественные записки», была задумана Толстым в форме письма к председателю Московского комитета грамотности И. Н. Шатилову.12 К произведениям эпистолярного рода могут быть отнесены и «письма к редакторам», которыми пользовался Толстой неоднократно: таково, напр.; его известное письмо о Самарском голоде 1873 года.13
Время написания этого отрывка довольно точно датируется благодаря указаниям самого автора, который в первых же строках говорит о том, что он «почти кончает» «свое путешествие по школам Европы». Таким образом можно предполагать, что этот отрывок относится ко времени пребывания Толстого в Веймаре, где он провел полторы недели весною 1861 года (от 13 до 18 апреля нов. ст.), интересуясь преимущественно делом народного образования, именно, постановкой школьного дела в Германии. Судя по записям его Дневника, Толстой посещал здесь городские народные школы, знакомился с постановкой дела в детских садах по системе Фрёбеля и беседовал с местными немецкими педагогами. Отсюда Толстой, через Дрезден и Берлин, где он провел только по одному дню, выехал на родину.
Повидимому, именно во время этого довольно длительного пребывания в Веймаре у Толстого явилась мысль – подвести некоторые итоги, вынесенные им из наблюдений над жизнью европейских и в частности – немецких школ, и изложить их в форме письма, адресованного к лицу, интересующемуся делом народного образования. Из числа знакомых Толстого таким лицом был Б. Н. Чичерин, с которым он находился в дружеской переписке, особенно оживившейся в 1861 году, когда интересы Толстого сосредоточились преимущественно на вопросах школьного дела. К этому году относятся 3 письма Толстого (прочие не сохранились) и 13 писем Чичерина.14
Следует, однако, заметить, что сам Толстой прекрасно сознавал то различие в складе ума и характера, которое существовало между ним и Чичериным и по необходимости приводило к охлаждению их дружеских отношений. Это охлаждение особенно резко выразилось в его письме к Чичерину от 18 апреля 1861 г. из Дрездена, в котором Толстой, раздраженный некоторыми выражениями в письмах Чичерина,15 ставил вопрос об их дальнейших взаимных отношениях. «Мы играли в дружбу. Ее не может быть между двумя людьми, столь различными, как мы». Впрочем, письмо это не было отправлено по адресу и осталось в бумагах Толстого. Переписка между ними продолжалась некоторое время и после этого письма. Так, осенью того же 1861 года Толстой обратился к Чичерину с просьбой прислать ему подходящих молодых студентов, в качестве учителей для деревенских школ Крапивенского уезда, которыми Толстой заведовал в качестве мирового посредника.16
Отрывок, автограф Толстого, занимает двойной лист писчей бумаги, in folio; всего исписано 31/2 страницы. Бумага необычного, немного укороченного формата, довольно плотная, но не глазированная; фабричного клейма и водяных знаков нет. На этой же бумаге написан один из отрывков Толстого из народного быта: «Все говорят: не делись…» (см. том 7, стр. 358). Текст написан с левой стороны листа, согнутого пополам; другая половина оставлена для полей. Почерк довольно мелкий, но аккуратный и разборчивый. Помарок и вставок сравнительно немного. Начало: «Любезный друг! Я теперь почти кончаю…» Текст обрывается на полуслове: «то результаты ваши будут…»
Отрывок хранится в АТБ (Папка XVIII).
Часть отрывка была уже опубликована H. Н. Гусевым в его книге: «Толстой в молодости», Труды Толстовского Музея. М. 1927, стр. 380. Полностью печатается впервые.
–
ПРЕДИСЛОВИЕ К ВОСЬМОМУ ТОМУ.
В настоящий том входят произведения 1860—1863 гг., относящиеся к педагогической деятельности Толстого и, главным образом, к журналу «Ясная поляна».
В основную часть тома внесены все статьи, напечатанные Толстым в «Ясной поляне», как подписанные им самим, так и не подписанные, но несомненно принадлежащие его перу. Сюда же включены и различные заметки, заявления и объяснения, как подписанные Толстым от имени редакции, так и не подписанные, но несомненно ему принадлежащие. Все эти редакционные примечания и объяснения печатаются вместе и в порядке их появления.
Текст настоящего издания печатается по журнальному тексту «Ясной поляны», как наиболее авторитетному, так как при печатании он был просмотрен и санкционирован автором. При этом редакторами настоящего издания было обращено особое внимание на установление подлинного текста Толстого, и на основании рукописных материалов (автографов и копий) были устранены различные отмены и искажения, произвольно внесенные в печатный текст лицами, которым Толстой поручал печатание своих статей. Вместе с тем в текст настоящего издания были внесены, как отдельные выражения, так и целые связные отрывки, которые были исключены из текста «Ясной поляны» по цензурным условиям того времени.
В приложении к основной части тома даны некоторые материалы, непосредственно относящиеся к изданию журнала «Ясная поляна»: официальное прошение Толстого к министру народного просвещения Ковалевскому о разрешении издания журнала (20 апреля 1861 г.) с приложением его программы, объявление об издании нового педагогического журнала, опубликованное в «Современной летописи» журнала «Русский вестник» (2 августа 1861 г.) и заявление Толстого о прекращении им издания «Ясной поляны», напечатанное в газете «Московские ведомости» 17 января 1863 г.
Во втором отделе тома, на основании рукописного материала, впервые напечатаны следующие отрывки и заметки Толстого относящиеся к педагогическим вопросам: «Педагогические заметки и материалы», «О задачах педагогики», «Проект устава учебных заведений», «Сельской учитель», «Заметки об английских учебных книгах», «Письмо к неизвестному», «Вступление», «О значении народного образования», ,,По поводу передовой статьи «Ясной поляны»“, «Ответ критикам», «О языке народных книжек», «О прогрессе и образовании». Сюда же включены и более значительные рукописные варианты, относящиеся к некоторым статьям «Ясной поляны».
В состав этого отдела включен и «Дневник Ясно-полянской школы», в который Толстой внес много различных записей. Хотя в этом «Дневнике» принимали участие и другие учителя и даже некоторые из старших воспитанников,
