переглянулся съ женой. И[люшка] взглянулъ на Акс[инью], которая подавала чашку съ квасомъ, «Тысячу рублевъ, говоритъ, развѣ не стою, еще, говоритъ, угощу покупателя такъ, что три дня не проспится. 500 рублевъ въ недѣлю прогуляю. Попомни жъ, говоритъ, спроси въ зеленомъ трактирѣ Фуфайкина Гришку». «Чтожъ, Никитычъ, коли что, оброни Боже, – сказала старуха, – пропадай оно все богатство, чѣмъ дѣти– ща лишиться. Развѣ не одолѣемъ». Старикъ вздохнулъ. «На то Божья воля, – сказалъ онъ. – Къ слову говорится», – вмѣшался Игнатъ. – отъ слова не сдѣлается. Гдѣжъ намъ 1000 рублевъ,– онъ усмѣхнулся, – легко-ли дѣло 1000 рублевъ. Гдѣ ихъ возьмешь. Продай все, да хуже Шинтяка (самый бѣдный мужикъ въ деревнѣ), да и то не одолѣешь. Не мы одни, матушка, не первые, не послѣдние. Извѣстно, когда бы богачи были, какъ Ермила или что, отсыпалъ бы и шабашъ». – «Что робѣть-то, – сказалъ Василій, – коли что, я пойду право, офицеромъ сдѣлаюсь, бабу въ офицершу призведу, шляпку надѣну». «Дуракъ былъ ты, дуракъ глупый и есть, – сказалъ старикъ строго». «Чему оскаляешься?». «Какже ты говорилъ, – все приставала старуха, – 1000 рублевъ много денегъ?» «Тройку продать, вотъ и тысяча рублевъ», вдругъ сказалъ Илюшка. «Да поди обѣ продай, не наберешь». – «Да что жъ, ничего и не нажили мы, столько годовъ работамши». – «Нажили, тебя женили, да двухъ лошадей купили, да хлѣба на 12 душъ покупали». – «И батюшка столько годовъ жилъ, не скопилъ ничего?» – «Что скопилъ, такъ его, а не наше еще, погоди. Что было, отдали Игнату, – сказалъ старикъ, – а <теперь что есть возьми, только ста рублевъ нѣту> мое дѣло теперь Богу молиться, къ концу готовиться. Игнатъ знаетъ. Онъ вамъ хозяинъ, его и слушай. Да что напередъ говорить». И старикъ всталъ и сталъ креститься. «И то, – подхватилъ Василій, – дѣвку отдать, вотъ что», сказалъ онъ, толкая сестру. Аксинья вдругъ заговорила: «Ты смѣйся, шилава, ты знаешь, что безъ зубъ не возьмутъ, а онъ хозяинъ, а людямъ на смѣхъ». – «Да что тужить напередъ, что тужить, – говорилъ старикъ влѣзая на печь. – А то хозяина старшаго брата отдать. Что жъ жеребій кидать другой разъ?» – «Извѣстно, что жеребій», подхватила Аксинья. «Полно пустяки молоть то, коли идти, такъ извѣстно что мнѣ, это порядки извѣстные. Что толковать. Правду батюшка говоритъ, что напередъ загадывать. Бери постель, пойдемъ спать». И скоро лучина потухла въ Дутловой избѣ, но долго еще не спали ни Игнатъ съ Прасковьей <они шептались и радовались горю>, ни старуха съ старикомъ. Больше чѣмъ чорная кошка пробѣжала между братьями, они и жены ихъ ненавидѣли другъ друга. <Жалче всѣхъ была> Старуха не спала долго, она чуяла серд– цемъ, что чтото не доброе дѣлается вокругъ нее, что мужъ скрываетъ отъ нее, что хотятъ отнять у нее любимаго ея сына и что могли бы спасти его, коли бы хотѣли. Старикъ былъ потерянъ, денегъ у него точно не было, хозяйство было все въ рукахъ. Игната, который говорилъ, что невозможно выручить 300 рублей на рекрута, но ежели бы даже и возможно было спасти сына, разоривъ домъ, старикъ бы задумался; теперь же Игнатъ, подъ вліяніемъ котораго онъ находился, доказалъ ему, что это нельзя. Игнатъ былъ раздраженъ на брата, жена увѣрила его, что отецъ хочетъ отдать Ильѣ все и что Илья съ Аксиньей подводятъ старшаго брата. Одинъ Илья съ Аксиньей не былъ золъ, онъ былъ слишкомъ молодъ и счастливъ, обнявшись лежали эти сильные здоровые молодые люди и спали спокойнымъ и счастливымъ сномъ. Когда счастье въ рукахъ, несчастью не вѣрится. Несчастье нестолько въ самомъ фактѣ несчастья, сколько въ убѣжденіи, что человѣкъ несчастливъ. Старуха еще не знала, но ужъ она въ воздухѣ чуяла этотъ знакомый ей запахъ несчастья, ужъ она знала, что такое терять и плакать и убиваться. Илья и Аксинья, напротивъ, онъ зналъ по всему, что не миновать ему идти, и разсказалъ это женѣ, но они оба не понимали того, что это значитъ, и старуха, проходя съ вечера въ сѣнцахъ, мимо двери клети, постояла, послушала, какъ счастливо гогочутъ голоса молодой четы, и покачала головой. А Аксинья до той поры смѣялась и щипала мужа, что и она и онъ сами не слыхали, как заснули. –
* № 3.
После слов: хлынувшими ему в голову – стр. 50, строка 11– в рукописи II зачеркнуто: Новый штрубъ купить, поставить рядомъ?… Нѣтъ, теперь семья меньше стала, солдатка уйдетъ, и въ одной просторно будетъ, еще тройку собрать, работника нанять. Ненадежны работники нынче, добро свои ребята сами хозяева ѣздили – а работникъ, какъ у Ермилы, въ мѣсяцъ тройку загоняетъ – хозяйское не дорого. Живой товаръ… лучше повременить… И онъ опять начиналъ считать, переводя серебро на ассигнаціи, чего онъ никакъ не могъ сдѣлать хорошенько. – В крынку дѣло то лучше будетъ. Какъ старики наши дѣлывали. Тамъ уже есть три бумажки по 25 р., да 10 по три, да цѣлковыхъ 46 – два вынулъ вчера – да золотыхъ 38 штукъ. И эти туда, а тамъ подойдетъ дѣло – купить что, взять легко, положить мудрено. Вотъ Богъ дастъ, думалъ онъ, попади жребій сыну, всѣ бы отдалъ, а теперь почитай столько еще приложу. И онъ опять считалъ, считалъ и ничего не могъ хорошенько добиться толку – все пальцевъ недоставало, и губы все шевелились, и онъ шагалъ, хорошенько не разбирая куда и не оглядываясь
* № 4.
После слов: не переставала выть – стр. 53, строка 6 – в ркп. І зачеркнуто: Она была худа и блѣдна, совсѣмъ другая женщина послѣ этихъ двухъ дней. Такъ она успѣла уходить себя. «Ну, баба, вотъ гдѣ не думали не гадали», сказалъ старикъ радостно.
«Что Аксинья?» – спросила старуха.– «Её деньги точно».– Дутловъ помолился и сталъ ѣсть. – Надоумилъ меня Богъ отнесть. Вотъ какъ Богъ даетъ намъ за добродѣтель за нашу. Да чтожъ, говоритъ, самые ея деньги, что Ильичъ везъ, онъ ихъ потерялъ. Дѣло то какое. Что жъ, рада небось. – Дутловъ покачалъ головой.. – Чудно. Несчастные, говоритъ, деньги, не нужно мнѣ ихъ, – говорилъ Д[утловъ] съ сіяющимъ лицомъ. – Счастье твое, говоритъ, возьми, говоритъ, себѣ. Всѣ. Все письмо такъ и дала. Надо М. разбудить», – сказалъ старикъ. А[ксинья] прислушалась и завыла, завыла еще громче, какъ будто желая нарушить радость стариковъ. Дутловъ поморщился. «Перестань, право, Аксинья, – сказалъ Дутловъ, – добро днемъ, народъ слышитъ, а то что спать недаешь. Завтра поѣдемъ къ мужу проститься». – «Что онъ, мой соколикъ, волосики твои остригутъ, обрѣютъ, красоту твою погубятъ. Оооо!»[2]
* № 5.
После слов: сидела в избе на лавке, ожидая времени ехать в город проститься с мужем, стр. 55, строка 7, – следует вариант окончания рассказа, имеющийся в обеих рукописях (в ркп. I он обрывается на словах: он остановился как останавливаются пьяные). Приводим его по ркп. II.
Это бездѣйствіе среди работающихъ бабъ и блѣдное лицо, еще болѣе замѣтное изъ за краснаго платка и новаго сарафана, поражало больше воя. Она какъ будто ужъ распростилась со всѣми, и всѣ ужъ ей были чужіе. Старикъ велѣлъ Игнату ѣхать съ молодайкой, а самъ торопился, такъ что и не позавтракалъ, а взявъ только хлѣбушка въ полотенце, одинъ сѣлъ на кобылу и поѣхалъ. Но прежде чѣмъ ѣхать въ городъ, онъ зашелъ къ Егору Михайловичу. «Я, Егоръ Михайловичъ, хочу малаго выкупить, прикажите?» – «Чтоже, передумалъ?» – «Передумалъ, Егоръ Михайловичъ, жалко, братнинъ сынъ, жалко. Богъ съ ними, съ деньгами. Грѣха отъ нихъ много. Жили безъ нихъ – и проживемъ. Записочку пожалуйте». «Чтожъ, ладно, – сказал Егоръ Михайловичъ и написалъ ему записочку къ знакомому поставщику рекрутовъ. Только скорѣе ступай, въ 12 часовъ ставка». Напрасно говорилъ это Егоръ Михайловичъ; старикъ зналъ это и былъ весь не свой отъ безпокойства. Онъ котомъ ввалилъ въ телѣгу и всю дорогу гналъ рысью, только одну горку далъ шажкомъ выдти. Такъ что брюхо кобылы въ одно утро все пропало. Онъ пріѣхалъ не къ купцу, не къ правленью, а прямо въ синій трактиръ, къ хозяину котораго была дана записка. «Ну, что, старикъ, аль сына ставишь, – спросилъ хозяинъ. – А нашего малаго нанимали; должно нынче покончимъ. Просимъ 400 рублей, 380 даютъ. Гдѣ малый-то?» – «Еще спитъ, все гуляетъ. Ужъ 23 цѣлковыхъ пропилъ. Надоѣлъ. Вотъ и мужикъ идетъ». – «Бери 400», вдругъ сказалъ Дутловъ, выставляя руку. «Что такъ? А магарычи твои?» – «Ну не грѣши, сказалъ Дутловъ.– Хозяинъ оттягивалъ руку. – Не грѣши, умирать будемъ,– повторилъ Дутловъ. Другой мужикъ подходи лъ.– Ладно, чтоль? Только бъ въ вѣрности было?» – «Ну молись Богу». Они ударили по рукамъ. Давай бумагу, бери задатокъ. Дутловъ уже зналъ всѣ порядки, прежде для своего сына совѣтовался съ писцомъ. Разбудили заспаннаго Алёшку, онъ тотчасъ же потребовалъ рому и требовалъ, чтобы старикъ выпилъ. Но Дутловъ отказался. Дали бумаги, старикъ пошелъ къ знакомому писцу Ивану Ивановичу, привелъ его съ собой. («Батюшка И. И., ужъ ты не обмани».) И. И. сказалъ, что все въ порядкѣ, только надо въ ставку. – Старикъ пошелъ въ правленье и ждалъ у крыльца. Алешка заробѣлъ. Черезъ 1/4 часа вышелъ Алешка съ хозяиномъ, солдатскій обстриженный лобъ. «Слава тебѣ, Господи», сказалъ Дутловъ и досталъ деньги. Первыя онъ отсчиталъ Ильичевы деньги и вздохнулъ легко, когда деньги эти перешли въ руки купца, потомъ пошли добавочныя цѣлк[овыя] бумажки пчельныя, плотничныя, извозныя и т. д. Эти онъ долго считалъ, наконецъ, отсчитавши, махнулъ рукой и, получивъ квитанцію отъ И. И., пошелъ на квартиру купца. Илюшка стоялъ въ комнатѣ съ хозяйкой. Онъ злобно посмотрѣлъ на Дутлова и замолчалъ. Молодайка плакала, закрылась. Илюшка бойко и нагло смотрѣлъ на дядю, какъ будто онъ ужъ усвоился съ солдатствомъ. «Пріѣхалъ порадоваться, какъ за сына пле– мянникъ идетъ?» – «Илюха,– сказалъ Дутловъ, чуть не плача, подходя,– не грѣши». – «Илюха, что ты?» Молодайка уставилась. «Вотъ она». – «Кто она?» – «Квитанца!» – «Чья квитанца?» – «Илюха, виноватъ я былъ передъ тобой, и ты Аксинья! Вы меня простите, Христа ради,– и старикъ поднялъ полу кафтана, чтобы не запачкать и поклонился имъ въ ноги,– попуталъ меня бы нечистый, да спасибо, я въ чувства пришелъ, пропадай они, пропадай деньги эти». – «Что ты, батюшка, что ты?» И они поднимали его, хотя и не понимая въ чемъ дѣло, но чувствуя, что старикъ былъ откровененъ съ ними.
