«Я купилъ некрута и поставилъ его, вотъ она!» Илюшка долго не зналъ, что сказать. Но тутъ мать его, узнавъ новость отъ Игната, вбѣжала и бухнулась на шею сыну. «Родный ты мой,– завопила она,– слава тебѣ Господи, выкупилъ онъ тебя. Спаси его Христосъ», И они всѣ стали въ ноги кланяться ему,– «Вѣкъ тебѣ слуга, рабъ твой,[3] что хочешь изъ меня дѣлай». Старикъ плакалъ и не зналъ, что сказать. Имъ тѣсно было съ своей радостью въ избѣ, они пошли на дворъ, купецъ похвалилъ даже. «Что, братъ, деньги, такого малаго не купишь за деньги». Илюшка горѣлъ, закладывая лошадь, но наконецъ все устроилось, и они поѣхали. Штофчикъ водки незабытъ былъ, купленъ, и выпито немного. Кобыла оправилась, въ задкѣ сидѣла молодайка, старикъ съ Ильей и его братомъ лежали въ серединѣ, мальчишка правилъ, мать съ Игнатомъ ѣхали сзади. Отъ водки ли, отъ радости, только имъ казалось, что ихъ сотни въ телѣгахъ, и голоса ихъ были такъ громки. Баранки высовывались. Проѣзжая мимо однаго домика, они замѣтили рекрутовъ и солдатъ кружкомъ и однаго рекрута пляшущаго съ штофомъ водки въ рукахъ; онъ плясалъ ловко. Илья остановился; рекрутъ чувствовалъ, что на него смотрятъ, и это придавало ему силы, но не видалъ никого. У него брови были нахмурены, и пьяное лицо было напряжено, только ротъ остановился въ улыбку, балалайка трепала, а онъ заботился, чтобъ то на каблукѣ то на носкѣ; мальчишки тутъ же были, помирали со смѣху, большіе серьезно любовались. Хозяинъ тоже стоялъ съ видомъ, что вамъ это в диковину, а я знаю твердо. Онъ узналъ Дутлова. «Вотъ мужикъ, за котораго пошелъ», сказалъ онъ. Алёшка остановился. «Гдѣ? Алёшка, другъ любезный, – закричалъ онъ и побѣжалъ къ телѣгѣ. – Хозяинъ, водки». Онъ всѣхъ угостилъ виномъ, бабы не пили. «Хозяинъ, пряниковъ». Баба съ пряниками пришла. Они схватили весь латокъ. Баба закричала. «Не бось, заплачууу! – и высыпалъ его въ телѣгу. – А матушка которая?» – «Эта». – «И ей пожертвую. Хозяинъ, дай полотенце». – Два полотенца и платокъ ку[пи]лъ. «На тебѣ. Вотъ». Онъ остановился, какъ останавливаются пьяные, какъ будто вспомнилъ гдѣ онъ, и что онъ. «Вотъ вамъ. И Алёшка пропадетъ – не пропадетъ Алёха». «Спасибо, родные, зачѣмъ это, спасибо, вишь простой малый какой». «А что, матушка есть у тебя? Какъ звать-то тебя?» «Алехой. Матушка, – онъ засмѣялся ужасно, – матушка есть. Вотъ за васъ я иду, вотъ я васъ одарилъ, только вы для меня сдѣлайте ради Христа Божескую милость. Поѣзжай ты въ село Водное, и тамъ спроси старуху Аниканову – такъ спроси, и скажи ты старухѣ этой самой, что молъ Алёха твой, значить А…ле…ха! Нѣтъ, не говори ничего, – голосъ его задрожалъ,– музыканъ валяй!» Онъ сталъ плясать ловко, стукая. «Прощай, дай Богъ тебѣ», заговорили Дутловы. «Уѣзжайте вы къ дьяволу». – «Охъ! – заговорила старуха, – что ты!» – «Пошли, что стоите, пошли, пошелъ!» Илюхѣ что то загорѣлось, онъ погналъ во весь духъ, телѣги застучали. «Пошелъ, – стиснувъ зубы кричалъ Алёха, – я васъ, міроѣды, лапотники, черти». И съ этими словами онъ перешелъ въ плачъ, въ вой и, какъ стоялъ, ударился объ землю и заревѣлъ. А Дутловы остановили шагомъ, водка дѣйствовала, Илья запѣлъ, бабы подтянули. И тройка проѣхала, красныя лица, платки, прозвучала пѣсня, прокричали они на ямщика, и ямщикъ поддалъ поглядывая, а чиновникъ посмѣивался. Старикъ дремалъ. Дѣти ликовали.
Комментарии А. С. Петровского
Сохранилась одна рукопись-автограф этого отрывка, занимающая два полулиста писчей бумаги, согнутой пополам, и еще одну четвертку (всего 10 страниц in 4°); бумага фабрики Говарда. Почерк крупный и связный; помарок и поправок сравнительно немного; на некоторых страницах оставлены небольшие поля, другие исписаны сплошь. На странице 9 на полях есть заметка, не имеющая никакого отношения к тексту: «Алекс. банкъ. Щуровъ Кон. Ал.». Судя по почерку и по цвету чернил, отрывок написан в два приема: первые две с половиной страницы написаны черными чернилами, а продолжение, начиная со слов: «Мнѣ было 16 лѣтъ…» – рыжими; это совпадает с внутренним построением самого отрывка, первая часть которого представляет собой как бы введение в последующий рассказ.
Время написания отрывка может быть определено только приблизительно. А. Е. Грузинский приурочивает его к 1863 г., относя к этому отрывку запись в Дневнике от 23 февраля этого года: «Начал писать: не то. Перебирал бумаги – рой мыслей и возвращение или попытка возвращения к лиризму. Он хорош. Не могу писать, кажется, без заданной мысли и увлечения» («Лев Толстой. Неизданные художественные произведения», со вступительными статьями А. Е. Грузинского и В. Ф. Саводника, изд. «Федерация». М. 1928, стр. 231). Однако упоминание о «лиризме», которым, действительно, проникнут отрывок «Оазиса», еще не дает достаточных оснований для столь определенного приурочения. Судя по качеству бумаги и по характеру почерка, резко отличающегося от почерка молодых лет Толстого и напоминающего почерк более позднего периода, отрывок можно отнести скорее ко второй половине или даже к концу 1860-ых гг.
Отрывок «Оазис» впервые был напечатан в указанном выше издании (стр. 233—240).
Рукопись хранится в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. (Папка XX, 2.)
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «ПОЛИКУШКИ».
Фабула «Поликушки» была рассказана Толстому в марте 1861 г. в Брюсселе одной из дочерей кн. Михаила Александровича Дондукова-Корсакова. Мы знаем это из неопубликованного письма к Толстому гр. Софьи Михайловны Гейден, рожд. кж. Дондуковой-Корсаковой, от 13 апреля 1888 г. Она пишет: «27 лет тому назад, в Брюсселе, видались мы с Вами чуть ли не каждый день… Надеюсь, что из Вашей памяти не совсем изгладилось воспоминание… о сестрах моих, из которых одна рассказывала Вам фабулу «Поликушки» – быль из наших мест».[4] «Наши места» – родовое имение кн. Дондуковых-Корсаковых, село Глубокое, Опочецкого у. Псковской губ.
Этим письмом окончательно опровергается выраженное в письме к Н. В. Давыдову от 24 сентября 1919 г. мнение С. А. Толстой, согласно которому описанное в «Поликушке» событие произошло с одним из дворовых людей гр. Елизаветы Александровны Толстой, троюродной тетки Льва Николаевича, в недалеком от Ясной поляны и хорошо знакомом ему имении ее Покровском, впоследствии перешедшем к сестре его гр. Марье Николаевне Толстой.
Начало работы над «Поликушкой» относится к кратковременному пребыванию Толстого в Брюсселе, где он остановился проездом из Лондона, чтобы заказать скульптору Хефсу (Heefs) бюст своего только-что скончавшегося любимого старшего брата гр. H. Н. Толстого, и прожил около полутора месяца (5 марта ст. ст. – выезд из Лондона, 6 апреля – уже в Веймаре). Прямых доказательств этого нет, так как дошедшие до нас черновики не содержат датировки, и главным основанием для определения времени написания «Поликушки» является утверждение гр. С. А. Толстой в сохранившемся среди ее дневников «Кратком биографическом очерке, написанном со слов графа Л. Н. Толстого 25-го октября 1878-го года». «В Иере – пишет она – умер брат Льва Николаевича и он… поехал в Италию – Рим, Неаполь и, наконец, в 1861-м году в Лондон и Брюссель. Тут написал он «Поликушку». Утверждение это несомненно восходит к самому Толстому, так как рукопись С. А. Толстой не только «написана с его слов», но и носит следы его собственноручной карандашной правки.
Косвенными подтверждениями могут служить также обрывок какой-то записи на обороте л. 47 черновика «Поликушки», где говорится о «бойце за свободу», Иоахиме Лелевеле, «умирающем на чердаке у цирюльника», и упоминание в начале повести о лорде Пальмерстоне, которого Толстой «недавно видел» в Лондоне. С Лелевелем, известным польским историком и политическим деятелем, членом временного польского правительства в 1830 г., Толстой познакомился в Брюсселе в марте 1861 г., имея к нему рекомендательное письмо от Герцена, а Пальмерстона он слышал в парламенте в феврале того же года, т. е. за несколько дней до отъезда в Брюссель.
Дневника во время своего пребывания в Брюсселе Толстой не вел, но в Записной книжке сохранилась помеченная 16/28 марта 1861 г. глухая заметка: «Бросаю все начатые писанья, художественные и философ[ские], и пойду сначала. – Каждое утро философское, вечер – художественное». Под художественным писаньем здесь, с большой долей вероятности, следует разуметь работу над «Поликушкой», хотя не исключена, конечно, возможность отнесения этих слов и к «Казакам», над которыми Толстой, как известно, продолжал эпизодически работать во время своей второй заграничной поездки.
Первым прямым упоминанием о «Поликушке» является запись в Дневнике 6 мая 1861 г. (в Ясной поляне): «Завтра с утра Поликушка и читать положения». Сохранившаяся рукопись не дает нам точки опоры для проведения грани между написанным в Брюсселе и в Ясной Поляне. Однообразный характер ее – одинаковая почтовая с английским клеймом бумага, одинаковые, сильно порыжевшие чернила, отсутствие каких бы то ни было делений – скорее заставляет предположить, что она написана вся более или менее в один прием; и если верно высказанное выше предположение, что она написана в Брюсселе, то приведенная дневниковая запись можетъ означать только намерение, – осуществленное, может быть, значительно позже, – приступить к ее новой переработке.
Следующее упоминание в Дневнике мы встречаем только через полтора года – 15 января 1863 г. (в Москве): «Поликушка мне не нравится. Я читал его у Берсов». В это время рассказ был закончен и, вероятно, уже сдан в печать.
В промежутке между этими двумя датами, отмеченными в Дневнике, вдвигается еще третья: дата переписки первоначального черновика С. А. Толстой и правки его Львом Николаевичем по сделанной ею копии. В упомянутом уже письме к Н. В. Давыдову от 24 сентября 1919 г., написанном в ответ на его просьбу сообщить всё, что она помнит относительно «Поликушки», С. А. Толстая пишет ему: «Когда именно явилась у Льва Николаевича мысль о написании «Поликушки» – мне не может быть известно, так как это было до моего замужества. Помню, что в первые же дни моего пребывания в Ясной поляне Лев Николаевич мне дал переписывать эту повесть». Венчание произошло 23 сентября 1862 г. и в тот же день молодые уехали в Ясную поляну. Более точная дата для переписки С. А. Толстой «Поликушки» устанавливается из ее письма к сестре Татьяне Андреевне Берс от 26 октября 1862 г.: «Списываю повесть Поликушку, которую тоже пошлем печатать».
Таким образом мы имеем две даты: март – май 1861 г. и октябрь 1862 г., между которыми был начат и закончен «Поликушка». К первой дате следует приурочить сохранившийся черновик, ко второй – копию С. А. Толстой с поправками Льва Николаевича. Промежуточных рукописей не было, так как копия является точным воспроизведением черновика.
