отвѣтъ: «Куда вамъ будетъ угодно». — «Нѣтъ, да ты какъ ты думаешь? Ежели намъ въ дубки ѣхать, такъ съ одной стороны тамъ еще хлѣбъ не снятъ, a за то ужъ вѣрно тамъ найдемъ. Въ Калиновомъ же Богъ знаетъ, будетъ ли что нибудь».

— Въ Калиновымъ то оно такъ-съ, да вчера вечер[омъ] тамъ Ермолай лисицу видѣлъ, какъ въ лѣсъ за дровами ходилъ, говоритъ, матерая, какъ волкъ точно.

— Ну такъ поѣдемъ въ Калиновой, а оттуда дуброву и эти мелочи захватимъ.

— Какъ вамъ будетъ угодно-съ.

Рѣшено было въ Калиновой, и мы поѣхали. — Турокъ открывалъ шествіе, за нимъ пестрымъ кружкомъ бѣжали сомкнутыя гончія. Жалко было смотрѣть, какая участь постигала ту неосторожную, которой вздумывалось отстать: ей надо было за шею перетянуть свою подругу и, сверхъ того, одинъ изъ выжлятниковъ, исполняя свою обязанность, не пропускалъ этаго случая, чтобы ударить ее арапникомъ, крикнувъ «въ кучку».

Разровнялись. По сторонамъ ѣхали борзятники на славныхъ низовыхъ горбоносыхъ, съ хорошимъ ходомъ лошадяхъ, — всѣ красивые люди, со всѣми охотничьими доспѣхами. Рѣдко можно [39] видѣть красивѣе групу, составленную изъ человѣка и животныхъ, какъ охотника на лошади, за которой рыщутъ борзыя собаки, особенно, когда онъ имъ бросаетъ прикормку. Очень красиво!

Подъѣхавъ къ Калиновому, мы нашли линейку уже тамъ и, сверхъ всякаго ожиданія, еще тележку въ одну лошадь, на серединѣ которой сидѣлъ буфетчикъ и держалъ что-то въ салфеткѣ между ногъ; съ одной стороны торчалъ самоваръ, и еще были кое какія привлекательные узелки. Нельзя было ошибиться — это былъ сюрпризъ: чай на чистомъ воздухѣ, мороженое и фрукты. Радость наша была неописанная. — Чай въ чайной не доставлялъ никакого удовольствія; изъ буфета — очень малое; на балконѣ было очень пріятно, но на воздухѣ, тамъ, гдѣ никогда не пьютъ чай, гдѣ-нибудь подъ березой, это было верхъ наслажденія. — Турокъ слѣзъ съ лошади и, выслушавъ подробное наставленіе съ величайшимъ вниманіемъ, какъ ровняться и куда выходить, наставленіе, которое, впрочемъ, ему было совсѣмъ не нужно — онъ всегда дѣлалъ по-своему — разомкнулъ собакъ, сѣлъ опять на лошадь и, потихоньку посвистывая, скрылся за молодыми березками. — Разомкнутые гончіе прежде всего выразили маханьями хвостовъ свое удовольствіе, потомъ встряхнулись, сдѣлали все это и еще больше того около, неизвестно почему избранныхъ ими, кустиковъ, что дѣлаютъ солдаты, когда имъ говорятъ «оправься», и принялись серьезно за дѣло. Намъ дали по собакѣ, которую мы должны были держать на платкѣ, слѣзли съ лошади и разослали по разнымъ мѣстамъ. Меня послали довольно далеко. Я бросился опрометью туда. То собака меня тащила, то упиралась, я торопился и дикимъ голосомъ кричалъ у… у… наконецъ, запыхавшись, добѣжалъ и усѣлся въ травѣ. Настала минута ожиданья. — Разумѣется, воображеніе мое ушло далеко впередъ дѣйствительности. Уже я пятаго зайца самъ затравливалъ и даже одну лисицу, какъ отозвалась одна гончая. [40] Тутъ рѣшительно я пришелъ въ неописанное волненіе. Глаза выкатились у меня изо лбу, потъ катился градомъ, и капли его, хотя и щекотали меня, сбѣгая по подбородку, я не вытиралъ ихъ, я не переводилъ дыханія и съ безсмысленной улыбкой смотрѣлъ то на лѣсъ, то на собаку. Мнѣ казалось, что рѣшается моя участь, и что минуты рѣшительнѣе этой въ жизни быть не можетъ. Но положеніе это было слишкомъ неестественно, оно не могло продолжатся. Гончіе все гоняли; зайца не было, я сталъ смотрѣть по сторонамъ. Подлѣ самаго меня муравей тащилъ огромную соломину и, хотя она цѣплялась безпрестанно, онъ продолжалъ тащить, поворачиваясь съ боку на бокъ. Его постоянство и сила обратили мое особое вниманіе, тутъ же на бѣду мою прилѣтела бабочка. Въ ней ничего не было особеннаго, — желтая с бѣ[лымъ] — но она такъ ми[ло] покружилась надъ длинн[ымъ] бѣлымъ цвѣточк[омъ], потомъ усѣлась и только изрѣдка взмахивала жолтыми крылышками, наконецъ совсѣмъ замерла. Видно было, что ей пріятно, очень пріятно: солнушко ее пригрѣло. Въ это время Жиранъ рванулся. Не знаю, что́ сдѣлалось съ бабочкой, я оглянулся и увидѣлъ…. на опушкѣ, одно ухо приложилъ, другое поднялъ, перепрыгиваетъ заяцъ. Всѣ мои планы выдержать изчезли, я спустилъ собаку и закричалъ голосомъ, неистовое выраженіе котораго нельзя передать.

— Только что я сдѣлалъ это, въ ту же минуту я сталъ раскаиваться. Заяцъ присѣлъ, сдѣлалъ прыжокъ, и ужъ больше я его не видалъ. — Но каковъ былъ мой стыдъ, когда за гончими, которыя въ голосъ вывели на опушку, выѣхалъ Турокъ. Онъ видѣлъ мое приключеніе и только сказалъ: «Ахъ, баринъ». Мнѣ бы было легче, ежели бы онъ мнѣ отрѣзалъ ноги, какъ зайцу, и повѣсилъ бы меня на сѣдло, чѣмъ выслушать только эти два слова. Но какъ они были сказаны.

(У меня есть тетушка, довольно дальняя, но я привыкъ ее звать тетушкой. У этой тетушки есть [41] братъ, у брата есть охота. Тетушка особа весьма степенная, пожилыхъ лѣтъ, у нее свой домъ, своя воспитанница, и кругъ ее знакомыхъ состоитъ изъ лицъ самыхъ почетныхъ въ Губерніи. Всѣ Архиреи, которые были въ продолженіе 20 лѣтъ, что она живетъ въ городѣ, бывали у нее, и она пользовалась расположеніемъ Преосвѣщенныхъ. Однимъ словомъ, тетушка особа. Уѣзжая изъ деревни брата своего, куда она приѣзжала на короткое время, въ ноябрѣ мѣсяцѣ, братъ ея предложилъ ей проводить ее верхомъ нѣсколько верстъ. (Была пороша, самый Михайловъ день 8 ноября.) Только что выѣхали за околицу, братецъ ея замѣтилъ маликъ, который пошелъ къ гумнамъ. Онъ поѣхалъ доѣзжать, расчитывая догнать сестрицу. Заяцъ вскочилъ, охотники стали травить. Заяцъ покосилъ на дорогу. Около дороги были сугробы. Собаки проваливались, русакъ оттянулъ, выбрался на дорожку и былъ таковъ. — Надо замѣтить, что это дѣло происходило возлѣ самаго возка тетушки. Но каково положеніе братца, когда онъ увидалъ слѣдующую картину. Тетушка, подобравъ салопъ, была по колѣно въ снѣгу. Старый лакей не могъ догнать ее, она падала отъ усталости. Ноги ее въ бѣлыхъ мохнатыхъ сапогахъ отказывались двигаться. Кучеръ смотрѣлъ на нее въ тупомъ изумленіи, но, что хуже всего, тетушка въ эту минуту (послѣ она раскаивалась) не чувствовала всей непристойности своего положенія, а продолжала твердить: «Что жъ, братецъ, я бы рада, но силъ нѣтъ. Ушелъ?» спрашивала она. —

Второй случай. Въ нашемъ Губернскомъ городѣ жилъ купецъ Подъемщиковъ. Онъ всегда велъ дѣла съ отцомъ, и отецъ любилъ его за честность и акуратность. Объ охотѣ же онъ отзывался всегда съ презрѣніемъ. Уговорилъ его разъ отецъ [42] ѣхать на охоту. Послѣ нѣкоторыхъ безуспѣшныхъ отговорокъ онъ влѣзъ въ длиннополомъ купеческомъ кафтанѣ и [съ] сѣденькой бородкой на охотничью лошадь и ѣздилъ все поле съ нами. Поле было неудачно. Ироническая и презрительная полуулыбка не сходила съ его лица. Пришлось, наконецъ, у самыхъ ногъ его лошади затравить бѣляка. (Травля бѣляка красивѣе травли русачей, хотя и не такъ [1 неразобр.] бѣлякъ безпрестанно увиливается). Я слѣдилъ за нимъ во время всей травли, желая знать, какое на него произведетъ впечатлѣніе. Онъ скакалъ какъ сумашедшій. Я безпрестанно ждалъ, что или упадетъ лошадь, или онъ раздавитъ собакъ. Самъ же онъ едва сидѣлъ на седлѣ. Упавъ на переднюю луку, онъ помиралъ со смѣху. Когда затравили бѣляка, онъ не слѣзъ, а свалился съ лошади и, упавъ на землю, продолжалъ смѣятся, такъ что уже не слышно было звуковъ, а по конвульсіямъ можно было заключить, что онъ смѣется. Насилу серьезные лица охотниковъ его успокоили.)

Долго стоялъ я въ нѣмомъ отчаяніи на томъ же мѣс[тѣ], не звалъ даже собаки и только твердилъ съ самыми выразительными жестами: «Ахъ, какая досада». Я слышалъ, какъ погнали дальше гончіе, какъ заотукали на другой сторонѣ лѣса, какъ отбили зайца, и какъ вызывалъ доѣзжачій собакъ, но я все не трогался съ мѣста.

Охота кончилась. На коврѣ, въ тѣни, сидѣли всѣ кружкомъ. Буфетчикъ Василій стоялъ на колѣняхъ и изъ коробки вынималъ завернутыя въ листья груши и персики. Такъ было жарко и хотѣлось ѣсть, что, кажется, проглотилъ бы весь коробокъ съ Василіемъ, а надо было дожидаться, пока Василій выложитъ все на тарелки, разставитъ эти тарелки симетрично на коврѣ, и когда послѣ большихъ раздадутъ намъ по одной штучкѣ. Какъ ни долго дожидались мы [43] этаго, однако дождались и тотчасъ побѣжали устроивать бѣседочку. Любочка нашла необыкновенной величины зеленаго червяка. Всѣ мы припали, головами вмѣстѣ, къ листочку, на которомъ сорвала его она и съ ужасомъ бросила на землю. Юза рѣшилась поднять его, подставивъ ему сухую травку на дорогѣ, и, чтобы ловчѣе сдѣлать это, она сдѣлала движеніе плечомъ, за которое всегда сердилась Мими говоря, que c’est un geste de femme de chambre[75]. Платье съ открытой шеей спускается ниже плеча, и, подымая и потомъ опуская какъ то плечо, я часто видалъ, что дѣвочки опять приводятъ платье на настоящее мѣсто. Юза, стоя на колѣнах, и нагнувшись надъ червякомъ, сдѣлала это самое движеніе. Я смотрѣлъ ей черезъ плечо. Въ это самое время вѣтеръ поднялъ косыночку съ ея бѣленькой, какъ снѣгъ, шеи. Я посмотрѣлъ на это голое плечико, которое было отъ моихъ губъ на вершокъ и припалъ къ нему губами такъ сильно и долго, что, ежелибы Юза не отстранилась, я никогда бы не пересталъ. Юза покраснѣла и ничего не сказала. Володя презрительно сказалъ: «что за нѣжности» и продолжалъ заниматься пресмыкающимся. У меня были слезы на глазахъ. Это было первое проявленіе сладострастія.

Охота и гулянье больше ничѣмъ не были замѣчательны. Нѣчто тѣмъ, что тутъ maman, найдя удобную веселую минуту, упросила папа отложить разставаніе до завтрашняго утра, послѣ ранняго завтрака. —

Назадъ мы поѣхали другимъ порядкомъ: не съ охотой, а съ линейкой. Мы одинъ передъ другимъ гарцовали около линѣйки. Я по тѣни казался довольно удовлетворительнымъ, но меня приводило въ смущеніе другое обстоятельство. Я хотѣлъ прельстить всѣхъ сидѣвшихъ въ линѣйкѣ своей ѣздой, пролетѣвъ мимо нихъ. Я сзади начиналъ хлыстомъ разгонять лошадь, поровнявшись съ линѣйкой, принималъ самое непринужденное и граціозное положеніе, поводя правой [44] рукой по поводьямъ отъ лѣвой руки до конца, какъ вдругъ, поровнявшись съ упряжными лошадьми, моя лошадь, несмотря на все мое старанье, останавливалась. И это нѣсколько разъ. Ужасно досадно. —

Пріѣхали домой, пили чай, играли. Явился Гриша. Наконецъ, усѣлись всѣ съ maman, чтобы провести послѣдній вечеръ съ ней — это была мысль старшаго, Володи. — Папа не было, его голосъ слышенъ былъ изъ кабинета — онъ занимался съ Никитой. Гриша продолжалъ говорить притчами. Очень легко было перевести его слова такъ, что онъ предсказывалъ maman смерть и то, что она съ нами больше не увидится. Онъ плакалъ въ нашемъ домѣ. Это одно, по мнѣнію