и, когда люди видят, что вы умаляете свои достоинства, они расположены увеличивать их перед другими.
Люди, которые ставят себе в заслугу подражание простоте, похожи на человека среднего роста, который наклоняет голову, проходя через двери…
— Людям свободным (холостякам) легче возвыситься, чем женатым. Последние бо̀льшею частью остаются при том положении, которого достигли. Ведь на женатого смотрят как на человека, уже прожившего главную часть своей жизни.]
————
[РАЗЛИЧНЫЕ ОТРЫВКИ 1847—1852 гг.]
*VI.
ФИЛОССОФИЧЕСКІЯ ЗАМѢЧАНІЯ НА РѢЧИ Ж. Ж. РУССО.
РѢЧЬ І-ая.
Способствовало ли къ очищенію нравовъ возстановленіе наукъ и художествъ? —
Извѣстно, что Руссо доказывалъ вредное вліяніе наукъ на нравы. —
Первое возраженіе, которое я сдѣлаю Руссо, будетъ состоять въ вопросѣ — согласенъ ли онъ, что чѣловѣкъ, пользующійся свободою, въ состояніи сдѣлать болѣе добра и зла, чѣмъ человѣкъ, лишенной оной, и что люди вообще, разорвавъ связывающія ихъ узы невѣжества, въ состояніи сдѣлать болѣе добра и зла, чѣмъ люди, невѣжество которыхъ ограничиваетъ ихъ свободу? Я увѣренъ, что всякой разсудительной человѣкъ согласится, что чѣмъ менѣе развиты способности чѣловѣка, тѣмъ болѣе ограниченна его свобода и на оборотъ. Слѣдовательно, чтобы рѣшить этотъ вопросъ, надо сперва рѣшить вопросы, которые при этомъ разсужденіи сами собою представляются нашему разсудку. Имѣетъ ли человѣкъ наклонности врожденныя? И ежели онъ имѣетъ оныя, то равносильны ли наклонности къ добру и злу или одна изъ нихъ первенствуетъ? —
Ясно, что для того, чтобы рѣшить прямо, изъ основныхъ началъ разума вопросъ, заданный Руссо, надо рѣшить сначала эти три вопроса.[156] Ежели врожденныхъ наклонностей человѣкъ не имѣетъ, то ясно, что добро и зло зависятъ отъ воспитанія. Ежели же добро и зло зависятъ отъ воспитанія, то ясно, что наука вообще и филоссофія въ особенности, на которую такъ нападаетъ Руссо, не только не безполезны, но даже необходимы, и не для однихъ Сократовъ, но для всѣхъ. — Ежели же наклонности къ добру и злу равносильны въ душѣ человѣка, то чѣмъ менѣе будетъ свобода человѣка, тѣмъ менѣе будетъ его доброе и злое вліяніе и на оборотъ; слѣдовательно, ежели предположить это вѣрнымъ, науки и художества не могутъ произвести никакой разницы въ отношеніи между добромъ и зломъ. — Ежели начало добра первенствуетъ въ душѣ человѣка, то съ развитіемъ искуствъ и художествъ будетъ развиваться и начало добра и на оборотъ. Ежели же начало зла первенствуетъ въ душѣ человѣка, то только въ этомъ случаѣ мысль Руссо будетъ справедлива. И я увѣренъ, что со всѣмъ своимъ краснорѣчіемъ, со всѣмъ своимъ искуствомъ убѣждать великій гражданинъ Женевы не рѣшился бы доказывать так[ую] утопію, всю нелѣпость которой надѣюсь я доказать послѣ. — Здѣсь мнѣ приходитъ мысль о томъ, что всѣ филоссофскіе вопросы, надъ рѣшеніемъ которыхъ трудились столько и писалось столько книгъ (безполезныхъ), всѣ, говорю я, можно привести къ очень простымъ началамъ…. Насъ забавляютъ болѣе листочки дерева, чѣмъ корни; одна изъ главныхъ ошибокъ, дѣлаемыхъ большей частью думателей, есть та, что сознавъ свою неспособность для рѣшенія важныхъ вопросовъ изъ началъ разума, они хотятъ рѣшить филоссофскіе вопросы исторически, забывая то, что Исторія есть одна изъ самыхъ отсталыхъ наукъ и есть наука, потерявшая свое назначеніе. — Самые жаркіе партизаны ея не найдутъ никогда ей приличной цѣли. — Исторія есть наука побочная. — Это можно сказать, не доказывая. Ошибка состоитъ именно въ томъ, что ее изучаютъ, какъ науку самостоятельную; ее не изучаютъ для филоссофіи, для которой ея изученіе только и нужно, но ее изучаютъ для самой себя. — Поэтому Исторія не откроетъ намъ, какое и когда было отношеніе между науками и художествами и добрыми нравами, между добромъ и зломъ, религіею и гражданственностью, но она скажетъ намъ, и то невѣрно, откуда пришли Гунны, гдѣ они обитали и кто былъ основателемъ ихъ могущества и т. д.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.
Руссо, разсуждая о первоначальномъ вліяніи наукъ и художествъ, говоритъ: И люди начали чувствовать главную выгоду вліянія музъ, дѣлавшаго ихъ болѣе способными къ общежитію, внушая имъ желаніе нравиться другъ другу произведеніями, достойными ихъ взаимнаго одобренія. — Все, что мы дѣлаемъ, то дѣлаемъ единственно для себя; но когда мы находимся въ обществѣ людей, то все, что мы ни дѣлаемъ для себя, выгодно для насъ только тогда, когда наши дѣянія нравятся другимъ или мы получаемъ ихъ одобреніе, слѣдовательно, каждый человѣкъ, стремясь отдѣльно къ своей индивидуальной пользѣ, способствовалъ къ общежитію. И такъ какъ не всѣ люди находили свою индивидуальную пользу въ произведеніяхъ наукъ и искуствъ, то и нельзя предположить, чтобы способность къ общежитію проистекала изъ однихъ произведеній наукъ и искуствъ. Тут же: Между тѣмъ, какъ правительство и законы заботятся о неприкосновенности и благосостояніи людей, науки и художества, не столь деспотическія, но болѣе могущественныя, можетъ быть, покрываютъ гирляндами цвѣтовъ желѣзныя цѣпи, которыми они обременены, и подавляютъ чувство свободы, заставляютъ ихъ любить рабство и дѣлаютъ изъ нихь то, что называютъ образованные народы. —
Здѣсь мы найдемъ явное противорѣчіе въ словахъ самого писателя съ мыслію, которую онъ защищаетъ. Необходимость произвела единодержавіе, а науки и художества упрочили оное. Изъ этихъ словъ ясно, что самъ авторъ согласенъ по крайней мѣрѣ въ томъ, что науки и художества поддерж[али] единодержавіе и ежели бы они не поддержали его, то оно бы рушилось и сколько бы рушилось съ нимъ добродѣтелей! въ сколько невольных пороковъ впало бы человѣчество! — Нельзя не сознаться, что науки имѣли и свое дурное вліяніе на нравы, нельзя тоже и не сознаться, что они избавили родъ человѣческій отъ большихъ золъ. — Далѣе Руссо говоритъ, что нравы были чище прежде, потому что, хотя природа человѣка не была лучше, но люди находили свою безопасность въ легкости проникать другъ друга, и эта выгода, цѣну которой мы чувствуемъ теперь, избавила ихъ отъ большого числа пороковъ. Такъ какъ мнѣ кажется, что я уже доказалъ, что скрытность, царствующая между нами, не происходитъ отъ вліянія однихъ наукъ и искуст[въ], то и не почитаю нужнымъ опровергать этой совершенно вѣрной мысли, отдѣленной отъ первой части разсужденія. —
Большая часть опонистовъ этой рѣчи нападали на это разсужденіе, говоря, что ежели бы зло было не скрытно, то оно было бы болѣе прилипчиво. Я же скажу, что, правда, подъ покровом скрытности зло не прилипчиво, но и добро тоже; между тѣмъ какъ, ежели бы добро и зло дѣйствовали открыто, всякой согласится, что добро нашло бы больше подражателей. — Далѣе начинаются историческіе доказательства.
Я у[жъ] сказалъ свое мнѣніе о доказательствахъ этаго и возраженія Gauthier и Короля Польскаго подтверждаютъ мое мнѣніе, «что Исторія въ настоящемъ значеніи слишкомъ мало намъ извѣстна, чтобы, рѣшая филоссофскіе вопросы, мы бы могли опираться на оную». — Они оба весьма основательно опровергаютъ исторически историческія доказательства Руссо. —
Я укажу только тѣ мѣста, гдѣ авторъ явно себѣ противорѣчитъ. — Въ числѣ и одно изъ главныхъ золъ, которое принесли науки, есть разстройство военной дисциплины, изнѣженность и воообще отсутствіе всѣхъ военныхъ качествъ. Но для чего людямъ добродѣтельнымъ воинскія качества? спрошу я. — Мнѣ отвѣтятъ: для защиты своего отечества. Но сама Исторія, на которую та[къ] твердо опирается авторъ, показываетъ, что народы защищались, когда науки и художества были извѣстны, и что они завое[вы]вали тогда, когда они не знали ихъ. —
ВТОРАЯ ЧАСТЬ.
Полна доказательствами историческими, которыя ничего не доказываютъ.
Обращаясь къ ученымъ, онъ говоритъ: Отвѣчайте мнѣ вы, которые внушили намъ столько великихъ познаній: ежели бы вы насъ ничему этому не научили, были ли [бы] мы менѣе многочисленны, хуже управляемы, менѣе опасны, менѣе цвѣтущи или болѣе порочны? —
Изъ этихъ словъ видно, что авторъ благосостояніе частныхъ лицъ и рода человѣческаго принимаетъ тождественнымъ; между тѣмъ какъ большею частью благосостояніе частныхъ лицъ бываетъ въ обратномъ отношеніи съ благосостояніемъ Государствъ. — Далѣе говоритъ авторъ о вредномъ вліяніи роскоши. — Съ деньгами можно имѣтъ все, кромѣ гражданъ и хорошихъ нравовъ. — (Мысль вполнѣ вѣрная и превосходно выраженная.) — Здѣсь я разсмотрю, что есть роскошь? Откуда она беретъ свое начало и какія ея слѣдствія? — Слово роскошь совершенно условно; когда всѣ люди ходили безъ одежды, первый, который надѣлъ шкуру какого нибудь звѣря, былъ человѣкъ роскошный, въ наше же время человѣкъ, который заставляетъ трудиться нѣсколько лѣтъ тысячи человѣкъ для своего спокойствія, почитается только исполняющимъ потребности жизни. —
Источникъ гордости есть удовлетвореніе потребностей. — Время увеличивало потребности. Съ увеличеніемъ потребностей увеличивалась трудность каждому человѣку удовлетворять всѣ свои потребности, съ увеличеніемъ этой трудности явилась мысль о раздѣленіи трудовъ. — Одни занимались удовлетвореніемъ потребности болѣе, другіе — менѣе важной. — Это есть одна изъ причинъ неравенства людей. — Одни, которые занимались удовлетвореніемъ не главной потребности людей, стали чувствовать себя въ зависимости отъ другихъ, эта то зависимость, употребленная во зло, и произвела роскошь — роскошнымъ называю я того человѣка, который пользуется большимъ благомъ, чѣмъ то, которое самъ приноситъ обществу. — Слѣдствіе[мъ] же роскоши ясно, что будутъ гордость сильныхъ и зависть слабыхъ, имянно тѣ два порока, которые служатъ источниками большей части золъ. — И такъ, ежели роскошь — одно изъ величайшихъ золъ, изъ этаго однако не слѣдуетъ, чтобы науки породили ее; ибо одна только наука правленія составляетъ одну изъ главныхъ потребностей человека; ежели науки и художества, какъ говоритъ Руссо, поддерживаютъ власть, то они способствовали къ развитію роскоши, но не породили ея. —
Нельзя еще не замѣтить ошибки, которую дѣлаетъ авторъ, говоря о вліяніи однаго пола на другой. Онъ говоритъ, что преимущественное вліяніе [женщинъ] хорошо и что все зло, которое происходитъ отъ этого вліянія, зависитъ только отъ неправильнаго воспитанія женщинъ. — Хорошо для человѣка въ обществѣ только то, что хорошо и въ естественно[мъ] его состояніи. Но чѣмъ ближе видимъ мы человѣка къ естественному быту, тѣмъ менѣе замѣчаемъ мы это пагубное вліяніе женщинъ, источникъ котораго есть роскошь и праздность. — Природа по слабости способностей женщинъ поставила ихъ въ зависимость отъ мужчинъ въ удовлетвореніи потребностей жизни, въ исполненіи своего назначения (рожденія и воспитанія дѣтей), первыя совершенно зависятъ отъ послѣднихъ. — Неминуемымъ слѣдствіемъ роскоши была праздность, неминуемымъ слѣдствіемъ праздности были пороки, ибо вмѣстѣ со всѣми стремленіями души человѣка находится стремленіе къ выраженію во внѣшность всѣхъ этихъ побужденій. —
————
*VІІ.
[ОТРЫВОК БЕЗ ЗАГЛАВИЯ.]
Съ тѣхъ поръ, какъ я помню свою жизнь, я всегда находилъ въ себѣ какую то силу истины, какое то стремленіе, которое не удовлетворялось; вездѣ одни противорѣчія, одна ничтожность.
Чѣмъ больше я жилъ, тѣмъ несноснѣе становилась она для меня.
[1 неразобр.] нельзя было перестать. Я началъ составлять себѣ правила на нѣкоторые предметы, находилъ въ нихъ пользу, но скоро оказывалась неудовлетворительность ихъ. Я составлялъ другія, — тоже
