не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали. И все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее, – он помолчал, – как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились.[2480]
Был 2-ой час ночи, когда Ростов, присланный к главнокомандующему от Багратиона, получил наконец переведенную и переписанную [?] диспозицию,[2481] для доставления князю Багратиону, и на рысях, сопутствуемый гусаром, отправился к Позоржицу, нашему правому флангу.[2482]
Накануне Ростов не спал, находясь в фланк[ерской цепи] авангарда, нынче он с вечера был назначен ординарцем Багратиона и опять ему не удалось заснуть. Он дремал все время, когда писалась диспозиция, и огорчился, когда его разбудили, сказав, что готово, и он может ехать. В первое время, сидя на лошади, он очнулся.
Ночь была темная и облачная, почти полный месяц то скрывался, то опять показывался, открывая ему со всех сторон[2483] кавалерию и пехоту, в которых очевидно происходили приготовления. Несколько раз встречались ему скачущие адъютанты и верховые начальники, принимавшие его за другого и спрашивавшие его о том, какие он везет известия или приказания. Он отвечал, что знал, и спрашивал о том, что другие знали и в особенности о государе, которого он всякую минуту думал встретить.
Проехав несколько верст и желая выгадать крюк, он сбился с дороги и заехал в середину костров пехоты. Он подъехал к одному, чтобы спросить дорогу. Солдаты не спали и большая толпа сидела и стояла около ярко пылавшего костра.
– Вали, брат, всё равно, что ж, австрияку моей имуществу доставаться, – говорил один солдат, с размаху кидая крашенный стул на пламя костра.
– Нет, брат, постой, дай я на нем покуражусь, – сказал другой солдат, выхватывая стул из огня и в значительной позе, подпираясь под бока, садяся на него. – Нутка, брат, как ты теперь обо мне судишь?[2484]
– Ребята, как на третью дивизию проехать? – спросил Ростов. (Он руководствовался не названием мест, а названием войск, так как войска покрывали всю его дорогу). Солдаты[2485] рассказали ему, что знали. Один[2486] молодой солдат, видимо после борьбы нерешительности, обратился к нему.
– Правда, ваше благородие, назавтра стражению быть?
– Правда, правда. Сам государь командовать будет. А что, хочется? – радостно сказал Ростов, но известие его не произвело большой радости. Ростов, отъехав несколько шагов, остановился послушать, что они будут говорить.
– Что ж, али у него генералов не хватило? – сказал солдат.
– В охотку, известно.
Солдаты помолчали.[2487]
– Так то, братец ты мой, как мы при Суворове по горам ходили, – начал говорить старый[2488] хриплый голос, – так мы, веришь ли, братец ты мой, подошли к пропасти, а внизу кишмя кишить этот самый француз, так мы ружья похватали, на жопу сядешь, так и съедешь по снегу прямо до него, и ну лущить. То то побили его тогда. Всё тот же Бонапарт был.
– Тот еще злей был, говорят, – сказал[2489] другой голос. – Дивлюсь, куды его денут, как поймают.
– Али в Россеи места мало? – заметил другой.
– Ишь ты, и повозки запрягают, должно скоро выступать.[2490]
Солдат, сидевший на стуле, встал и швырнул его в пылавший костер. – И то пущай никому не достается. Дай поручик выйдет, и его балаган весь разберу.
Ростов тронул лошадь и поехал дальше. Когда Ростов проехал версты две между сплошной массой, где собирающихся, где уже двигающихся войск, в середине пехотного полка, в которую он заехал, немецкий офицер колонновожатый,[2491] подъехав к нему, учтиво спросил, не знает ли он по немецки, и, получив утвердительный ответ, попросил его быть переводчиком перед батальонным командиром,[2492] к которому он имел дело. Батальонный командир засмеялся, когда Ростов с австрийцом подъехал к нему, и тотчас же, не слушая Ростова, обращаясь к австрийцу, стал, что есть силы кричать ему слова, которые очевидно ему очень нравились и которые он повторял уже много раз: «нихт хверштейн, немец, нихт ферштейн колбасного языка, немец». Ростов перевел ему слова австрийского офицера, но батальонный командир, смеясь, повторил еще несколько раз немцу свою любимую фразу и под конец сказал Ростову, что приказание, передаваемое австрийским колонновожатым, ему давно известно и уже исполнено. Батальонный командир тоже спросил о новостях, и Ростов рассказал слышанное им известие о личном командовании государя.
– Вот как, – сказал батальонный командир. – А неправда ли свиньи? – сказал он Ростову, – право свиньи. Так что ли? Г-н гусарский офицер, настоящие свиньи.
«И как они все не перепутают столько их», думал Ростов. Ростов поехал далее.[2493]
Вместо того, чтобы ехать по рядам войск, уже подъезжая к авангарду, он выехал вперед[2494] и поехал по цепи. Это было ближе. Проскакав с версту, он дал отдохнуть лошади и думал опять о своем любимом предмете мысли, о государе, и о возможности ближе узнать его.
«Вдруг еду в темноте и он тут скажет: – Поезжай узнай, что там! – Повсюду поеду. Поеду, узнаю, привезу сведения. Он скажет…»
– Кто идет, говори, не то убью, – послышался ему вдруг крик часового. Ростов дрогнул и испугался.
– Георгий, Ольмюц, дышла, – отвечал он машинально[2495] лозунг нынешнего дня. «Экие скучные и подумать, как они не перепутаются».[2496] Он оглянулся вокруг себя и вперил глаза в ту левую сторону, где был неприятель и куда он хотел итти, но ничего нельзя было видеть.[2497]
Месяц зашел за тучи.
– «Где я? Уже не заехал ли я за цепь?[2498] убьют ни за грош. А не нынче убьют, завтра убьют. Ох скверно.
Однако спать хочется, ужасно хочется». Он с усилием открыл глаза.
Месяц вышел из за туч.
[Далее со слов: В левой стороне виднелся пологой, освещенный скат… кончая: протяжные крики тысяч голосов, как ему показалось в первую минуту, в десяти шагах от него со стороны неприятеля. – близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. XIII.]
– Должно, он куражится, – проговорили солдаты, указывая влево. Далеко, гораздо дальше, чем показалось Ростову[2499] в первую минуту, он увидал на том самом месте, где ему казалось прежде что то белое, он увидал распространяющиеся огни всё по одной линии и услыхал протяжные далекие крики, вероятно, несколько тысяч голосов французов.
– Ты думаешь, что это такое? – проговорил Ростов, стараясь успокоиться и оборачиваясь к гусару.
– Да так, радуются, ваше благородие.
Огни и крики продолжались около четверти часа.
«Что такое это может быть?», – подумал Ростов, – «нападают они, пугают, или уверены, что победили уже кого нибудь? Странно! Ну да бог с ними. Да что бишь государь мне говорил? Да, да, на ташку наступить».
– Ваше благородие, вот генерал, – сказал гусар. Ростов очнулся и увидал перед собой Багратиона. Багратион с князем Долгоруким с адъютантами, которые тоже выехали посмотреть на странное явление огней и криков неприятельской армии, и Ростов[2500] встретил их на аванпостах и передал бумагу начальнику.[2501]
– Поверьте, князь, – говорил Долгоруков, – что это больше ничего, как хитрость. Он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
«И что им за дело», думал Ростов, падая от сна, «все равно».
– Что ж это может быть? – сказал князь Багратион, – да вот мы сейчас узнаем. – И князь Багратион распорядился послать казачью сотню в объезд гораздо правее горевших огней.
– Ежели шум и огни только в оставленном арьергарде, то это место направо, куда я посылаю казаков, должно быть уже не занято.
Чрез десять минут ожидания, во время которых всё продолжались крики и огни на [не]приятельской стороне, в тишине ночи, из того места направо, куда спустились казаки, послышалось несколько ружейных выстрелов, и казачья сотня, которой велено сейчас же отступить, если она встретит неприятеля, на рысях вышла из под горы.
– Ого, вот как, – сказал князь Багратион, услыша выстрел, – нет, видно еще не все ушли, князь. До завтрашнего утра, завтра всё узнаем,[2502] – сказал князь Багратион и поехал к дому, который он занимал.
«Да, завтра, завтра», думал Ростов, следуя за генералами, «завтра увидим, убьют или нет, а нынче спать», и, едва слезши с лошади, он тут же на крыльце князя Багратиона заснул, облокотившись головой на перилы.
Ежели бы взгляду Н. Ростова возможно было сквозь мрак осенней ночи проникнуть на ту сторону, где светились огни неприятелей, в то время, как он ехал по передовой линии, то в одном месте французских аванпостов не более, как на тысячу шагов отделенного от него, он бы увидал следующее: без бивачных огней, в темноте стояли козлы ружей пехоты, около них ходили часовые и позади козел на голой земле и на соломе, закутанные в плащи, лежали французские солдаты;[2503] за кучкою солдат стояла палатка.[2504] У палатки стояла верховая лошадь, и кавалерист, молодой французский офицер,[2505] вышел из палатки и кликнул сержанта. За ним вышел другой француз в адъютантской форме. Капралы крикнули сбор и спавшие солдаты, потягиваясь, встали и через пять минут[2506] столпились около двух офицеров.
– Солдаты, приказ императора, – провозгласил офицер, входя в круг толпящейся роты. Пехотный солдат держал, прикрывая рукою, сальную свечу, чтобы осветить бумагу. Огонь заметался, <за>дрожал и потух. Офицер прокашлялся, ожидая свечи.[2507] Солдат связал пук соломы и, укрепив его на палке, зажег у костра и поднял над головою офицера, освещая его. Едва только догорал один пук, как зажигался другой и офицер мог читать, не прерываясь, весь знаменитый приказ императора.[2508] В то время, как солдат увязывал пук соломы, адъютант сказал офицеру, державшему приказ.[2509]
– Les voilà pourtant et pas moyen de savoir ce qu’il s’y fait,[2510] – сказал он, указывая на русских.
– L’empereur le trouvera tout de même,[2511] – отвечал пехотный офицер. – Attention![2512] и он стал читать[2513] приказ.
[Далее идет текст приказа. T. I, ч. 3, гл. XIII.]
Во время чтения[2514] три верховые подъехали и остановились позади рядов солдат, слушавших приказ.[2515] По окончании чтения офицер взмахнул бумагой над головой и крикнул: «да здравствует император!»[2516] и солдаты дружно подхватили торжественный крик.[2517] В это время всадник в треугольной шляпе и серой шинели выдвинулся вперед в круг освещения горевшего пука соломы.[2518] Это был император. Большинство солдат видали его лицо. И, несмотря на черную тень, падавшую на верхнюю часть его лица от треугольной шляпы, тотчас узнали и, расстроивая ряды, окружили его.
Крики усилились так, что непонятно было, как так мало солдат могли кричать так громко. Один из солдат вздумал зажечь еще два пука соломы, чтобы более осветить лицо императора, другие последовали примеру первого солдата, по всей линии загорелись пуки соломы. Солдаты соседних рот и полков бежали к тому месту, где
