еще милее стягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это бывает у счастливых женщин, вся ее наружность была так мила, что недостаток ее казался ее особенной, собственной ее, красотой.
Всем казалось весело смотреть на эту брюхатую, полную здоровья и живости, хорошенькую женщину. Старикам и скучающим мрачным и некрасивым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожие на нее, побыв и поговорив несколько времени с нею. Один старичок, поговорив с ней, веселый и счастливый, сходил с лестницы и голосок ее звучал у него в ушах и молодая улыбка ее была в его глазах, когда он по привычке посмотрелся в зеркало, забывшись и смутно воображая, что он увидит перед собой ее лицо. Ах, как ему гадко сделалось, увидав свое скучное, с подлыми неизгладимыми морщинами, худое и отталкивающее лицо!
Такое впечатление она произвела на всех и у Annette Д. Когда собралось больше гостей, она положила работу и, усевшись за самовар, любезно объявила, что она разливает чай. Все захотели чаю, кружок около нее составился самый большой. У всех разглаживались морщины, всем хотелось улыбаться, глядя на нее, исключая ее мужа, молодого князя Андрея Волконского. На него, казалось, вид жены производил совершенно противуположное действие.[925] Ежели он начинал улыбаться или оживляться, взглянув на жену, губы его вдруг принимали строгий склад и брови чуть изменяли положение и появлялась презрительная морщинка на чистом высоком лбе. Когда он слышал похвалы своей жене, лицо его принимало еще более презрительное выражение. Не ревность заставляла его так меняться в лице, заметно было, что он совершенно равнодушно смотрел на увивающихся около княгини и еще равнодушнее смотрел на нее. В карих глазах его как будто потушен был кем то давно свет и нужно было много его, чтобы зажечь его. Он только смотрел и слушал с глубоким презрением тех, кто восхищался его женой. Как будто он думал: «как вы глупы и непроницательны, что льнете к ней и думаете найти что-нибудь за этим внешним блеском и оживлением. Ничего, ничего там нету. Это я, который к несчастью слишком хорошо это знаю, говорю вам».
– Quelle délicieuse personne, que cette petite princesse![926] – сказал князь Василий, проходя мимо Annette.
– Вы знаете, il a rompu avec son père pour l’épouser. Le père n’a jamais voulu consentir à ce mariage, – отвечала Annette, – André en est fou amoureux.[927]
– Она стоит того, – отвечал князь Василий.
–
В том кружке, где президировала Annette, сидел le vicomte de Mortemart и видимо держал le fil de la conversation,[928] который искусно передала ему хозяйка. Она очевидно – и это было не неприятно vicomt’y, угащивала им своих гостей и угащивала в самом изящном и приятном виде.
Только такие дамы высшего общества, как Annette Д., умеют в лучшем виде сервировать замечательных гостей. Они умеют так подать обществу писателя, артиста, путешественника, эмигранта или вообще такое лицо, которое не есть член общества, но которое украшает общество, что это лицо, как бы незначительно оно ни было, кажется чем то особенным обществу. Как хороший метр-д’отель подаст вам тот же кусок говядины, который вам есть не захочется, увидав его в грязной кухне, так, что вам этот кусок кажется чем [то] даже сверхъестественно прекрасным, так в нынешний вечер Annette подала своим гостям vicomt’a – как что то сверхъестественно утонченное, тогда как князь Андрей Волконский, игравший с ним каждый день на бильярде, видел в нем только мастера карамболировать и плохого плательщика в случае проигрыша.
– Mais c’est connu – l’entrevue du duc d’Enghien avec Buonaparte chez m-lle Georges,[929] – говорил vicomte.
– Ah, racontez nous cela, vicomte,[930] – сказала Annette. Так приятно отзывались слова: racontez nous cela, vicomte, Лудовиком XVI и Rambouillet’ом, vicomte отговаривался тем, что l’histoire est un peu scabreuse,[931] но Annette настояла, сделала большой круг вокруг vicomt’a и пригласила всех слушать рассказ vicomt’a о том, почему погиб герцог Энгиенский.
– Le vicomte a été personnellement connu de monseigneur,[932] – шепнула Annette одному.
– Le vicomte est un parfait conteur,[933] – проговорила она другому.
– Il est très bien, n’est ce pas?[934] – сказала третьему.
Кружок собрался красивый и vicomte был подан на блюде в самом изящном виде.
– Известно, что гениальные актрисы, как и m-lle Georges – я большой ценитель ее – подвержены так же, как и другие женщины, еще более других, стрелам бога любви. Иногда стрелы эти[935] вылетают из золотого колчана, но… и актриса – женщина и может иметь любящее сердце, – так начал виконт свой изящный рассказ, с тонкой улыбкой оглядывая слушателей.[936]
[Далее со слов: – Переходите сюда, chère Sophie, – сказала Annette Д. – Le vicomte va nous raconter,[937] – красавице княжне, дочери князя Василья… кончая: и опять успокаивалась в улыбке. – близко к печатному тексту. Т. I, ч. I, гл. III.]
Когда маленькие часы пробили на камине, она медленно приподняла брови, посчитала и, видимо, озаботилась чем-то, хотя это было в самую патетическую минуту рассказа. Боялась ли она опоздать на бал и делала свои соображенья о времени первой anglaise,[938] но vicomte заметил ее совершенное равнодушие к рассказу. Она на пальчиках, обтянутых перчаткой, делала как будто вычисления, чуть шевеля ими.[939] Когда в середине рассказа к ней обратился кто то с вопросом, как она находит это, она, хотя и не изменила своей улыбки,[940] видимо испугалась чего то.
После нее подошел ее старший брат[941] Иполит и задержал начатой рассказ. Несмотря на необыкновенное сходство с сестрою красавицею, этот брат был положительно дурен собою. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той всё освещалось жизнерадостной, самодовольной, молодой неизменной улыбкой и необычайной античной красотой тела, у брата напротив то же лицо неизменно выражало досаду и самоуверенную брюзгливость. Глаза, нос, рот – всё сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу. Кроме того, некрасивость его лица увеличивалась еще его странной манерой ходить, сидеть, говорить, брать и подавать руку и вещи и еще более странной одеждой. Этот молодой князь дипломат как будто дал себе обещание делать всё не так, как другие люди. Странности его еще тем поразительнее были, что они вытекали видимо не из особенности характера, а из заданного себе правила, так как странности эти постоянно переменялись. Он только приехал из-за границы и потому[942] некоторые люди полагали, что всё, что он делает, так должно делаться по новому, и даже[943] подражали ему.[944]
Молодой дипломат, приехав из-за границы, ходил не иначе, как чрезвычайно вывертывая и припадая на левую ногу, как будто она у него болела, садился не иначе, как в самую глубину кресла, вытягивая прямо перед собой ноги, подавал руку не иначе, как два пальца,[945] говорил он не иначе, как отрывисто и очень скоро, смотрел всегда и на всё, даже на чай, который брал, в лорнет, одевался всегда в синий фрак, застегнутый на все бронзовые пуговицы, палевые панталоны и в жабо такой вышины, что оно видимо мешало ему свободно дышать. Кроме того главное занятие его по приезде из-за границы состояло в том, чтобы списывать родословные, собирать все возможные гербы и печати и переписывать эти книги самому. Многие из слабых людей, видавших его, соблазненных той самоуверенностью, с которой он производил это, уже переняли многие его привычки, полагая, что в этом состоят приемы (bon ton[946] тогда не существовало) de la bonne compagnie,[947] когда вдруг князь Иполит стал ходить не хромая и чрезвычайно большими шагами и стал носить совсем другой жабо, с одним концом накрахмаленным и направленным кверху, а другим опущенным перпендикулярно книзу, стал сидеть иначе и стал заниматься не гербами, а гравюрами, которые он покупал и собирал везде и сам гравировал.
[Далее со слов: Се n’est pas une histoire de revenants?[948] кончая:… потом весь оборачивался быстро, как он всё делал, и смотрел долго на угол кресла. – близко к печатному тексту. T. I, ч. I, гл. III.]
– Moi je vais prendre mon ouvrage,[949] – прокричала беременная Лиза от чайного стола и переваливаясь перешла в кружок vicomt’a, который в третий раз сбирался начинать, и, несмотря на недовольное презрительное лицо мужа, которого она скорее не умела, чем не хотела замечать, произвела перестановку и, усевшись, весело поправилась, приговаривая: «теперь мне хорошо» и попросила начинать.
– Когда я имел счастие видеть последний раз блаженной и печальной памяти герцога Энгиенского, – начал виконт, – в Етенгейме, я знал и он был так милостив ко мне, что намекнул на свое восхищение к таланту и к особе m-lle Georges. Я выразил свое удивление, когда он мог узнать ее, не бывши в Париже эти последние года. Герцог улыбнулся, как он один умел улыбаться, и сказал мне, что Париж не так далеко от[950] Мангейма, как это кажется, и я заметил un regard d’intelligence,[951] который он бросил на Тюмери, который жил с ним. Я не смел настаивать, полагая, что не имел права вызывать на доверенность.[952]
– Ваше высочество, – сказал я ему, – хотя я и не имею никакого права говорить вам свое мнение, но я считаю, что имя мое и верность королю et la sainte cause[953] позволяют мне сказать вам: Monseigneur, vous, votre vie appartient au roi et la France et[954] вы не имеете права рисковать ничем.
– Неужели вы думаете, что Буонапарте решился бы на что нибудь против меня. Мое имя и мой характер слишком обеспечивают меня.
– Я всего жду от друга цареубийц et un parvenu ambitieux. Il ne reculera devant rien.[955] Я сказал его высочеству, что я имел известие о открытии несчастного героя и мученика Кадудаля и о том, что полицейские агенты рыскали в Етенгейме и один из служителей его высочества мне казался подкупленным. Я высказал свое сомнение, но его высочество с этим рыцарством и отважностью, составляющей отличительную черту его фамилии…
– La maison Condé, branche de laurier greffé sur l’arbre des Bourbons, comme disait dernièrement m-r Pitt,[956] – перебил князь Василий.
– Monsieur Pitt a très bien dit,[957] – лаконически прибавил его сын Иполит, решительно поворачиваясь к окну и в лорнетку глядя на стору.
– Bref,[958] – продолжал vicomte, обращаясь преимущественно к княжне и княгине, которые обе не спускали с него глаз, – как открылось потом, он ездил в Париж до этого несчастного дня и сделал честь m-lle Georges посещать ее.
– Но у него было un attachement[959] к princesse Charlotte de Rohan
