Он ходит, доставая пастильку, кладя в рот и не отвечая на вопросы.[1069]
Адъютант, не доехавши до места, там жарко, убитые, раненые, приехал с известием, что Даву убит. Он молчит. Что ему говорить? Ней за глаза ругает его. Пусть он едет в Париж. Ему повторяют просьбу о подкреплениях.
– Je ne vois pas encore clair sur mon échiquier,[1070] – говорит он, a ничего не понимает и не может понимать из того, что делается. Даву убит, Рапп убит. Он молчит и сердито сморкается.[1071] Еще раз просят войск.
– Бертье, как вы думаете? – обращается он к начальнику штаба.
– Послать дивизию Клапареда.
– Хорошо, пошлите.
Но только что поскакал адъютант, как он вспомнил: не он приказал, а он хочет приказать.
– Нет, не Клапареда, а Фриана.
Ведут Фриана. Ему предлагают атаковать с кургана.
– Да, хорошо.
Атакуют. Он ничего не видит. Боссе с низким поклоном предлагает позавтракать. Он молчит.
– Нет дела, которое бы могло помешать есть.
– Убирайтесь….[1072]
Через полчаса ему подают пунш и завтрак.
– Дайте гвардию.[1073] Русские не могут держаться.
– Да, нет.
* № 188 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. XXX—XXXIV, XXXVIII).
Бородинское сражение происходило самым простым, первобытным образом. Начало сраженья ясно было видно с Шевардинского редута, на котором Наполеон слез с лошади. Для Наполеона с Шевардинского редута[1074] черта позиции русских ясно определилась дымами их орудий.[1075] Черта эта тянулась от Бородина влево через лощину на курганную батарею, с батареи на Семеновское, с Семеновского через овраг несколько вперед к флешам, находившимся почти у края леса, скрывавшего с этой стороны горизонт. На этом пространстве произошло главное действие сражения. Левее была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, направо за Утицей было столкновение Понятовского с Тучковым, не имевшее никакого влияния на ход сражения, но на этом поле между Бородиным и флешами у леса на открытом и видном с обеих [сторон] пространстве не более 1000 сажен, произошло главное действие сражения самым простым и первобытным образом.
Прежде всего открылась канонада с обеих сторон из 800 орудий и, как всегда бывает в подобных случаях, шум стрельбы одурманивал артиллеристов и было производимо больше шума, чем вреда друг другу. Торопились только стрелять, как можно скорее, не заботясь о цельности выстрелов, но народа так было много, что с одной и другой стороны, что и нецельные выстрелы попадали и били. Когда дым застлал уж почти всю местность, сливаясь с туманом, стоявшим в низах, так называемый вице-король, то есть Богарне,[1076] стоявший против Бородина, послал своих солдат в Бородино, на которое перед этим были нацелены десятки стрелявших пушек. Солдаты Богарне, подойдя к Бородину, стали стрелять в него и в видневшихся на дороге русских солдат и вошли в Бородино.[1077] Сквозь разрывы дыма на поляне Наполеону видно было, что французские войска вошли в Бородино. Это было первое действие сражения в 8-м часу. Вслед за тем с правой стороны тоже двинулись вперед солдаты корпуса Даву, дивизия Компана по краю леса, против русских флешей, дымивших на самом горизонте на горе своими выстрелами. Эти солдаты были видны до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Вышли ли они или не вышли на ту стороны оврага, нельзя было видеть, потому что вслед за тем, как они спустились в овраг, дымы выстрелов на флешах стали еще[1078] гуще, кроме гула орудий послышалась тррррр… веселая, сливающаяся трескотня ружей и дымы от ружейной и орудийной пальбы, слившись вместе, застелили всю местность подъема той стороны оврага. Сквозь дым видны были там[1079] черные отдельные фигуры людей и массы людей, но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские – ничего нельзя было разобрать.[1080]
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеону. Он смотрел из-под руки, но ничего не мог разобрать. Дым стелился перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Место это было недалеко от Шевардинского редута, не больше версты. Слышны были иногда из-за выстрелов крики людей, которые что-то там делали, и опять нельзя было знать, что там делалось. Наполеон послал одного из ординарцев узнать о том, что там происходило, и, положив трубу на спину пажа, стал смотреть. В маленький круг трубы он видел[1081] дым и людей, иногда своих, иногда русских, но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом. Притом он с утра переменил уже 2-й платок и беспрестанно должен был сморкаться. Шальное ядро с своим зловещим, шипящим убыстряющимся свистом пролетело[1082] сбоку редута и шлепнулось во что-то. Как того и ждал Наполеон, хотя он не выказал ни малейшего внимания к ядру, как он и ждал этого, Бертье, Боссе и Рапп подошли к нему, почтительно напоминая об опасности. Наполеон посмотрел на них[1083] пристально и сошел с кургана, заложив руки назад, стал ходить взад и вперед, изредка вынимая руки из-за толстой спины и нежными пальцами доставая из жилетного кармана пастильку и кладя ее в рот.
Сойдя вниз, он послал еще адъютанта осведомиться о том, что там делается, с тем видом, с которым доктор щупает пульс больного, болезнь которого он не понимает. Изредка он останавливался, взглядывал на дым, прислушивался к выстрелам и опускал голову с тем видом, с которым доктор,[1084] дав больному лекарство, ожидает его действия.[1085] Видом своим он показывал, что ничто из того, что может произойти, не может быть для него неожиданно, что он знает всё, что делается во внутренности его пациента.
Он ничего не знал и не мог знать из того, что делалось, и насморк мучал его, и голова его была тяжела, но он не виноват был, что все окружающие смотрели на него, как на всеведущего бога – он не мог обмануть их ожидания…..
Не только с того места внизу, где, вглядываясь, стоял теперь Наполеон, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые генералы, но[1086] и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французы, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте, главном месте боя, в день 26 августа.
В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты – появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад. Но так как у французов на этом месте было 26 тысяч человек, а русских 18 тысяч человек, то последние убежали русские.[1087] Это случилось уже в 11-м часу. В то же время, когда Наполеон сошел под курган и послал 2-го адъютанта, к нему в 9-м часу прискакал первый посланный адъютант с бледным, испуганным лицом и объявил с прискорбием, что атака отбита и что Компан est blessé et mis hors de combat et le Prince d’Ekmull, то есть Даву, tué[1088] с[1089] почтительной покорностью судьбе сказал адъютант. Наполеон, нахмурившись и ни слова не сказав своему адъютанту, продолжал свою молчаливую прогулку, выдерживая вид глубокомысленного совещания с самим собой и олимпийского, всепредвидящего спокойствия.
Между тем известия, сообщаемые испуганным адъютантом, были совершенно несправедливы. Адъютант, въехав в область, захватываемую выстрелами русских, услыхав зловещий свист и удары[1090] и стоны раненых и увидав кровь и ужас на лицах солдат, не доехал до Даву, а обратился к первому бегущему офицеру, который сказал ему, что Даву убит и что атака отбита и что огонь русских ужасен.
– Убит?
– Je l’аі vu porté mort de mes propres yeux,[1091] – сказал офицер.[1092] Это известие было так же несправедливо, как известие о том, что атака[1093] французов отбита, было несправедливо, потому что сейчас после отъезда адъютанта французские новые солдаты опять вбежали на флеши, так было и несправедливо, что Даву убит. Он сидел на лошади и отдавал приказания[1094] своему адъютанту.
Пройдясь несколько раз, Наполеон остановился и кивнул[1095] к себе Раппа. Он решил вопрос. Мюрат займет место Даву, Рапп место Компана.[1096] Отдав эти приказания, он продолжал свою прогулку. Генералы свиты, поглядывая на поле сражения и шопотом указывая друг другу на движение войск, мелькавших в дыму, рассуждали о ходе[1097] сражения.
На том месте, где были флеши, шла та же трескотня ружей и гул пушек, только казалось,[1098] французы подвинулись вперед. Действительно, Мюрат и Даву распоряжались там, приказывая стрелять, а иногда верховым скакать против русских. Русские отодвинулись от флеш к Семеновской деревне и от Бородина к Горкам и оттуда стреляли в французов и изредка верхами скакали на них. Французы здесь справа подвинулись на полверсты вперед и слева в Бородине, но в середине всё оставалось так, как было сначала,[1099] т. е. в овраге, разделявшем курган от французов, сидели французы и русские и стреляли друг в друга из ружей, а через их головы стреляли друг против друга пушки.[1100] Но с тех пор, как французы подвинулись справа и слева,[1101] они нацелили свои орудия на середину, на курган и на войска, стоявшие кругом, и убивали много русских солдат.
Все распоряжения о том, когда и куда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат стрелять, когда конных топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали частные начальники, не спрашивая Наполеона, так как нельзя было знать, что нужно и что не нужно, и часто войска, стоявшие под ядрами, сами двигались вперед и назад, и тогда только ближние начальники говорили, что они это сами велели. Наполеон же ничего не знал и не мог знать из того, что делалось, и потому не мог распоряжаться, но так как он считался полководцем и руководителем сражения, то он там под курганом, то ходя и напевая что-то неясное, то сидя и как будто дремля, то молча, то разговаривая, делал вид, что всё делается по его распоряжению. В этот день это притворство – скорее приличия власти, которое он чувствовал себя неизбежно обязанным соблюдать, особенно тяготили его.[1102] Он беспрестанно кашлял, перхал, сморкался, голова его была тяжела и полна совсем других мыслей, чуждых войне и сражению. Но он должен был выслушивать донесения, большей частью ложные в ту минуту, когда они доходили до него, и делать распоряжения о том, чтобы сделали именно то, что уже делалось.
В 10 часов Рустан поднес ему приготовленный для него пунш. В ту минуту, как он пил его, ему привезли известие о том, что Рапп, с которым он пил пунш ночью, смертельно
