Рамбаль,174 – это ужасно, положение, в котором вы находитесь. Я потерял вас из виду, я искал. Где и что вы делали?

Пьер весело рассказал свои похождения, свое свидание с Даву и расстреляние, на котором он присутствовал.175 Рамбаль пожимал плечами и хмурился, слушая его. Когда Пьер кончил, Рамбаль обнял и поцеловал его.

– Mais il faut finir tout ça, – говорил он. – C’est terrible.176 – Рамбаль посмотрел на босые ноги Пьера. Пьер улыбнулся.177

– Le diable n’est pas aussi noir qu’on le fait. Et j’ai eu des moments bien doux, dans cet espace de temps,178– сказал Пьер.

– Et savez vous que j’ai de la peine à vous reconnaître, mon cher ami,179 – сказал Рамбаль, улыбаясь и всё поглядывая на босые ноги и на узел, который он,180 входя в балаган, сложил.

– Tôt ou tard ça doit finir, – сказал Пьер. – La guerre finira un jour et deux mois de souffrance en comparaison de toute la vie…181– сказал Пьер, вспоминая слова Платона Каратаева: «час терпеть, век жить». – Pouver vous me dire quelque chose de ce que se fait dans le monde des armes? Aurons nous encore la guerre ou la paix?182

Даже Рамбаль, считавший себя другом, и тот рассердился при этом вопросе.

– On a fait des sottises et des horreurs! – сердито вскрикнул он. – Je crois que l’Empereur a perdu la tête. Et que tout ça ira au diable – c’est tout ce que je puis vous dire.183

И как будто сердясь на себя за то, что он сказал это, он поспешно переменил разговор.

– Mais savez vous, – сказал он, опять улыбаясь, – vous avez très bonne mine. Vous êtes un homme superbe! Et je voudrai que vous puissiez être vu dans cet état par celle…184 vous savez. Ah malheureusement, mon temps ne m’appartient pas,185 – сказал Рамбаль, оглядываясь – в к[оляске] сидели ф[ранцузские]. о[фицеры]. – De ce pas je vai chez le commandant et je fais mon possible pour vous faire mettre en liberté, en attendant voilà, – он указал на мешок, – vous trouverez la un choube, bottes habillement d’hiver complet et différentes petites choses.186

Рамбаль поспешил переменить разговор, чтобы Пьер не благодарил его. Пьер благодарил его и был тронут тем, что сделал для него Рамбаль, но он знал, что завтра всё это отнимут у него, но он не сказал этого.

Переменяя разговор, Рамбаль сказал:

– Eh bien, j’ai vu votre palais à la porte, comment l’appelez vous. Il était intact il y a une semaine. Et vous voir, vous, le possesseur de toutes ces richesses, ici, dans cet état. Oh! nous vivons dans un temps terrible. Et il y a quelqu’un qui repondra à la Françe de tout le mal qui a été fait. Adieu, mon cher ami, au revoir dans des circonstances plus heureuses,187 – сказал Рамбаль188 и, обняв Пьера, побежал к коляске.189

190 На другой день у Пьера отняли и новые сапоги, и le шуба, и les petites choses, 191 которые были хлебы белые и сыр, а на третий день пришел новый конвой, пленных вывели по Смоленской дороге.192

* № 257 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. XII).193

(Новая глава)

Пьера в этот день не отвели назад в сарай, а одного, отделив от других, оставили на новой гауптвахте на Девичьем поле. О нем ожидали какого-то особенного распоряжения. И когда это распоряжение пришло, его повели194 куда-то. Солдат, ведший его, поздравил его с тем, что он так хорошо отделался, и объявил ему, что он теперь поступает в разряд военнопленных. Пьер не понимал того, что ему говорили. Его способность соображать и мыслить, потерянная им с ударами барабанов, еще не возвращалась к нему. Балаган, в который привели Пьера вечером195 в день казни, был один из десятка таких балаганов, построенных французами из обгорелых бревен, досок и тесу на левой стороне Девичьего поля. На196 каждый такой балаган была своя кухня и при всех балаганах были сменявшиеся караулы французских солдат. Тот балаган, в который ввели Пьера, разделялся на два отделения: одно для офицеров, другое для солдат. Отделения ничем матерьяльным не были разграничены между собой, но отделения эти существовали. У офицеров были лавки, два стола и койки, у солдат спали на соломе на земле, и только одна дверь на кольях служила им вместо стола. Офицеров, в том числе два штатские чиновника, было восемь, солдат было 15 человек.197

Когда Пьера ввели в единственную дверь балагана, офицеры и солдаты окружили нового товарища, расспрашивая его, кто он, где взят и что с ним было. Офицеры, в особенности один старый поручик с подвязанной щекой и желтым лицом, очевидно первенствующий здесь в балагане, узнав в Пьере человека высшего сословия, повел его в свое отделение. Солдаты, хотя и в плену, оказывали офицерам должное уважение и только позволили себе подойти и молча слушать то, что рассказывал Пьер подвязанному поручику, посадившему Пьера подле себя. Пьер, радостно оглядываясь на участливые глаза, глядевшие на него со всех сторон, рассказал всё, что с ним было, умолчав о своем намерении убить Наполеона и о спасении девочки. Он сказал, что он был московский житель, имел дом свой198 в Москве.

– Фамилия ваша? – спросил поручик.

– Безухий! – сказал Пьер.

– А то граф Безухой есть, – сказал офицер. – Почему ж они вас сюда прислали?

– Я сказал перед тем, как нас вели, что я ополченный офицер.

– Какой чин? – строго спросил поручик.

Пьер, помолчав, сказал, что он был переименован [?] в полковники. Ему одинаково не хотелось сказать неправду и не хотелось сказать свой чин, боясь, что это заставит его товарищей расспрашивать его дальше. Но известие, что Пьер был полковник, было принято поручиком и всеми очень просто. Ему не поверили.

– Что ж, надо вас поместить, – сказал поручик. – Мусье! – крикнул он часовому, глядевшему в дверь. – Ла ли пур мусье офисье.

– C’est bon, c’est bon. Le caporal va venir,199 – отвечал часовой.

– Платон! Соколик! – крикнул поручик, обращаясь к одному из солдат, окруживших их. – Ты барину устрой переночевать где. А уж у них вытребую кровать и сонник. Ведь не собаки же.

– Что ж, мы барина у себя пригородим, – отвечал приятно-ласковый голос. – В тесноте, да не в обиде.

Пьер оглянулся на голос и увидал среднего роста человека в солдатской шинели и лаптях, круглыми, добрыми глазами смотревшего на Пьера.

– Милости просим, соколик, милости просим, – проговорил этот человек и легким, быстрым шагом пошел в солдатское отделение. Через несколько минут, в продолжение которых Пьер продолжал рассказывать свои похождения и в особенности казнь, поразившую200 всех слушателей, солдат с круглыми глазами вернулся и поставил перед Пьером деревянную чашку с похлебкой и ложкой. Пьер рассказывал казнь и все молча слушали. Солдат с круглыми глазами тоже остановился против Пьера.

* № 258 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. XII).201

< – Да за что их расстреляли? – спросил один молодой офицер. – Они прочли конфирмацию, – отвечал Пьер, сам взволнованный своим рассказом. – Комиссия судила. – Судили? – вдруг сказал солдат с круглыми глазами. – Кто судил-то, где суд, там и неправда, старички говаривали, а вот покушай-ко наших щец: с голоду Малашке и Алашки всласть, – сказал он, и круглая улыбка просияла на его лице, и полукруги ярких, белых зубов выкатились из-за его губ. Все засмеялись. – Куфарка-то наша какова! Ай да Соколик! – послышались голоса. Пьер тоже засмеялся, глядя на доброе лицо солдата, и взялся за ложку. Он был голоден и с наслаждением стал есть похлебку, во время еды глядя на солдата с веселым лицом, стоявшего над ним.>

* № 259 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. XII, XIII).

202 После казни Пьера по приказанию французского офицера отделили от других подсудимых и оставили одного203 в прихожей небольшого дома Девичьего поля. О нем ожидали какого-то особенного распоряжения, и когда это распоряжение пришло, караульный офицер поздравил его с тем, что он прощен и поступает теперь в разряд военнопленных. Пьер не понимал того, что ему говорили, потерянная им в то время, как ударили в барабаны, способность мыслить и соображать еще не возвратилась к нему. Молча и неподвижно сидя на204 лавке, куда его посадили, Пьер205 то открывал, то закрывал глаза. Он закрывал их с тем, чтобы заснуть и забыть то, что он видел. Но только что он закрывал глаза, как опять он слышал треск ружей и видел перед собой206 страшные207 лица невинных жертв и еще более страшные208 лица невольных убийц.209

На него находил ужас, и он опять открывал глаза.

Караульные солдаты предлагали ему есть, заговаривали с ним, но он только отрицательно качал головой.

Перед вечером210 два солдата повели Пьера в балаганы пленных. Балаганы эти были построены рядами из обгорелых досок, бревен и тесу вверху поля против месторасположения двух французских полков.

Пьер шел в том же состоянии убитости и непонимания. Он ничего не видел и не слышал вокруг себя.

Солдаты с Пьером остановились у крайнего балагана, пока встретивший их унтер-офицер пошел распорядиться, куда поместить нового пленного. Пока Пьер стоял тут, он слышал из-за досчатой стены говор многих русских голосов и ругательства211 и за ругательствами вдруг послышался дружный хохот.212

«Ах, мне только быть с ними». В то же время несколько человек русских, увидав нового товарища, высунулись к нему из балагана, и унтер-офицер, указав конвойным на третий балаган с края, ввел туда Пьера. Человек 20 русских офицеров и солдат, все с радостными добрыми лицами, как казалось Пьеру, окружили его.213 Его расспрашивали, ему рассказывали, ему предлагали поесть. Пьер не успевал слушать и рассказывать и с благодарной улыбкой оглядывался вокруг себя.214

Пьер отвечал, как умел, на все вопросы. Ему так просто и радостно было со всеми этими людьми,215 но он не мог складно рассказывать, потому что челюсти его дрожали и он с страхом стыда чувствовал, что вот-вот он расплачется.

Пьер216 ничего не рассказывал о том, что было до 3-го сентября,217 он218 как будто не верил тому, что было прежде. Все его воспоминания как будто начинались с пленения Москвы, как будто он начал жить только с 3-го сентября.219 И все расспрашивали его преимущественно о том, как он остался в Москве, как попался, как и за что его судили?220 А главное о казни.

На вопрос о том, как