когда начну учить своих детей, сбираюсь тогда открыть новую школу и собираюсь написать résumé всего того, что я знаю о воспитании и чего никто не знает». В начале сентября 1868 г. Толстого посетил Американский консул в Москве Евгений Скайлер (Schuyler) и провел в Ясной поляне несколько дней; впоследствии об этом посещении Толстого и о своих беседах с ним Скайлер напечатал интересные воспоминания в американском журнале «Scribner’s Magazine», переведенные на русский язык в «Русской старине» 1890 г. В беседах со Скайлером Толстой довольно много говорил о своей педагогической деятельности в Яснополянской школе, — между прочим о методах обучения грамоте, которыми он особенно интересовался. «Что всегда особенно озабочивало его и занимало его внимание, было — найти лучшую методу для обучения детей чтению. Он много расспрашивал меня о новых методах, употребляемых в Америке, и по его просьбе я мог доставить ему, благодаря любезности г. Гаррисона из «Nation» — хороший выбор американских начальных и элементарных способов обучения чтению».1163
В сентябре 1871 г. Толстой приступил к работе над составлением «Азбуки» и занимался ею с большим увлечением. Эти занятия снова привели его к изучению давно интересовавшего его вопроса о лучших методах обучения грамоте, которым он посвятил специальную статью в 2-й книжке основанного им в 1862 году журнала «Ясная поляна» (см. том 8 настоящего издания, стр. 126—145). Но, не ограничиваясь теорией, Толстой решил проверить на практике те приемы обучения грамоте, которые он считал наиболее практичными и целесообразными. Для этого он снова устроил домашнюю школу в Ясной поляне для обучения деревенских ребятишек чтению и письму. 2 февраля 1872 г. гр. С. А. Толстая писала своей сестре Т. А. Кузминской: «Мы вздумали после праздников устроить школу, и теперь каждое после обеда приходят человек 35 детей, и мы их учим. Учат и Сережа, и Таня, и дядя Костя, и Левочка, и я. Это очень трудно учить человек 10 вместе, но за то довольно весело и приятно».1164 20 февраля и сам Толстой пишет об этом Фету: «Еще новость, это то, что я опять завел школу; и жена, и дети, и мы все учимся, и все довольны».1165 3 марта пишет он о том же Страхову: «Жизнь наша в деревне та же. Прибавилось новое только — школа крестьянских детей, которая сама собой завелась. И всё нас с детьми моими очень занимает».
Об этих занятиях Толстого с крестьянскими детьми сохранились некоторые сведения и у его сына, Ильи Львовича, который также принимал в них участие: «Когда мне было 6 лет, я помню, как папа учил деревенских ребят. Их учили в «том доме»,1166 где жил Алексей Степаныч,1167 а иногда и в нашем доме внизу. Деревенские ребята приходили к нам и их было очень много. Когда они приходили, в передней пахло полушубками, и учили их все вместе и папа, и Сережа, и Таня, и дядя Костя.1168 Во время уроков бывало очень весело и оживленно. Дети вели себя совсем свободно, сидели, где кто хотел, перебегали с места на место и отвечали на вопросы не каждый в отдельности, а все вместе, перебивая друг друга и общими силами припоминая прочитанное. Если один что-нибудь пропускал, сейчас же вскакивал другой, третий, и рассказ или задача восстанавливались сообща».1169
«Азбука» Толстого вышла в свет в начале ноября 1872 г. и вызвала в печати целый ряд рецензий. Большинство рецензентов, признавая высокие достоинства языка и изложения автора, отрицательно отнеслись к его педагогическим взглядам, приемам и методам, в особенности по отношению к обучению грамоте и письму. Толстой не признавал так называемого звукового метода, считая его совершенно неподходящим к духу русского языка и заимствованным у нас от немецких педагогов; поэтому в своей Азбуке он ввел усовершенствованный им буквослагательный метод, который он считал более свойственным русскому народному духу. Наоборот, рецензенты отстаивали звуковой метод, как наиболее легкий и простой, и резко критиковали метод, предложенный Толстым, доказывая, что он представляет собой вариацию стародавнего способа «азов», отвергнутого новой, научной педагогией («С. Петербургские ведомости», «Вестник Европы», «Семья и школа», «Современность», «Народная школа» и др.). Толстой, впрочем, довольно равнодушно отнесся к этим нападкам; еще до выхода его Азбуки в свет он писал Страхову: «Издавая «Войну и мир», я знал, что она исполнена недостатков, но знал, что она будет иметь тот самый успех, какой она имела, а теперь вижу очень мало недостатков в Азбуке и не жду успеха, именно того, который должна иметь учебная книга». После первой же рецензии (П. Н. Полевого в «С. Петербургских ведомостях»), резко критиковавшей педагогические приемы и методы Толстого, он писал Страхову (12 ноября 1872 г.): «Азбука не идет и ее разбранили в «Петербургских ведомостях», это меня почти не интересует. Я так уверен, что я воздвиг памятник этой азбукой». В феврале того же года, после выхода в свет в «Вестнике Европы» отрицательного отзыва об «Азбуке», Толстой писал тому же лицу: «Признаюсь, как ни совестно, почувствовал оскорбление и уныние». Он сначала думал написать ответ на отзывы своих рецензентов, но скоро отказался от этой мысли. Но, вместо полемического выступления в печати, Толстой решил предложить сторонникам звукового метода вместе с ним «сделать опыт обучения нескольких учеников потому и другому способу», для того чтобы наглядно выяснить, который из этих способов является наиболее легким и быстрым при обучении детей грамоте. Для этого он обратился с открытым письмом в редакцию «Московских ведомостей», с просьбой напечатать в этой газете свое предложение относительно методов обучения грамоте. Это предложение Толстого было опубликовано газетой 7 июня 1873 г. в № 140.
«Письмо к издателям» в собраниях сочинений Л. Н. Толстого не печаталось; рукопись его не сохранилась; печатаем по тексту «Московских ведомостей».
ПИСЬМО К ИЗДАТЕЛЯМ. [О Самарском голоде.]
В конце лета 1871 года Толстой приобрел себе именье, хутор Таналык, в Бузулукском уезде (Самарскойгуб.), недалеко от большого села Патровки. В следующем году он снова посетил Самарскую губернию, отчасти для лечения кумысом, отчасти для устройства своего нового хозяйства; а летом 1873 года он отправился туда со всем семейством. Последняя поездка совпала с тяжелым бедствием — трехлетним неурожаем, посетившим Самарский край. Еще в начале июля 1872 г. Толстой писал жене со своего хутора: «Чем ближе подъезжал я к Самаре, тем мрачнее слухи об урожае. Говорят — всё пропало. У Тимрота я узнал следующее: то, что взошло весной, очень редко, то всё засохло».1170
Размеры бедствия Самарского голода 1873—1874 гг. объясняются, с одной стороны «повторными неурожаями двух предыдущих годов (1871 и 1872), истощившими продовольственные запасы населения, а с другой стороны, недостатками продовольственной организации, неумением своевременно перебросить избыток хлеба из соседних, благополучных по урожаю районов в пораженные голодом места».1171 Местная администрация не только не принимала никаких мер для облегчения положения крестьянского населения, но даже старалась скрыть положение дела с продовольствием и продолжала сообщать министерству, что всё обстоит благополучно. Это было первое серьезное народное бедствие, со времени передачи в 1866 г. продовольственного дела в руки земских учреждений. Благодаря этому на начавшееся народное бедствие было обращено внимание прессы, взбудоражившей общественное мнение, причем первым застрельщиком в этом деле оказался Л. Н. Толстой. Эту роль последнего в деле помощи голодающим признает и автор обширной официальной записки о Самарском голоде 1873—74 гг. Е. Н. Анучин, занимавший должность управляющего самарской Казенной палаты.1172
Приехав в начале июня 1873 г. в Самарскую губернию, Толстой увидал в ней тяжелую картину народного бедствия. 8 июля С. А. Толстая писала своей сестре Т. А. Кузминской: «Тут с Страстной недели не было ни одного дождя; вот и мы месяц живем, и на наших глазах понемногу засыхало это огромное пространство, и понемногу находит ужас на весь здешний народ, который третий год бьется из последних сил как-нибудь прокормиться и посеять для будущего года. Наш старый башкир, который живет у нас и доставляет нам кумыс, говорит, что только 40 лет тому назад был такой бедственный год».1173 Лев Николаевич близко принял к сердцу положение крестьянского населения Самарской губернии. Не ограничиваясь ближайшими окрестностями своего хутора и случайными наблюдениями при проезде к нему, Толстой решил обследовать часть района, окружающего его именье, для полного выяснения положения населения в продовольственном отношении. Это обследование установило широкие размеры неурожая, бедственное положение крестьян и необходимость немедленной помощи голодающим.
При статистическом обследовании деревень, постигнутых неурожаем, принимал участие шурин Толстого С. А. Берс («Степа»), который летом 1873 г. гостил в его Самарском именьи. Некоторые сведения об этом сам Берс сообщает в своих воспоминаниях о Толстом: «В этом году в именьи была сделана первая большая запашка, но был неурожай и голод, известный под названием Самарского. Картина была в высшей степени грустная. Лев Николаевич принял участие в голодающих и был инициатором всех сделанных в России пожертвований на этот предмет. Он отправился в ближайшие деревни, взял меня с собой и сделал опись, т. е. перечень всего находящегося на лицо в крестьянском дворе хлеба и вообще имущества, а я писал под его диктовку. Несчастные наперерыв просили описать их дворы, предполагая, что только описанные дворы получат помощь».1174 — С другой стороны, Илья Львович Толстой, в своих воспоминаниях об отце также сообщает некоторые сведения, сохранившиеся в его памяти относительно помощи голодающим крестьянам: «Я помню, как папа ездил по деревням, сам ходил по дворам и записывал имущественное положение крестьян. Я помню, что в каждом дворе он прежде всего спрашивал хозяев, русские они или молокане, и что он с особенным интересом беседовал с иноверцами о вопросах религии».1175
Окончив опись крестьянских дворов, давшую яркую и удручающую картину продовольственной нужды самарского крестьянства, Толстой, на основании собранных материалов написал довольно большую статью и послал ее Каткову с просьбой опубликовать ее в его газете. Статья эта была напечатана, в форме «Письма к издателям», в № 207 «Московских ведомостей» от 17 августа 1873 г., еще до его возвращения в Ясную поляну (см. письмо к Фету от 25 августа). Но Толстой не ограничился этим призывом к обществу с целью побудить его прийти на помощь голодающему крестьянскому населению Самарской губернии. Одновременно с своим письмом в редакцию влиятельной газеты, он обратился с частным письмом к своей родственнице, гр. А. А. Толстой, в том расчете, что она, благодаря своим придворным и общественным связям, может оказать содействие делу борьбы с голодом. Препровождая к ней экземпляр своего обширного «Письма к издателям», он писал ей (30 июля 1873 г.): «Я написал в газеты,
