послушалъ, но, замѣтивъ, что подласый щипетъ изъ воза, онъ большими шагами пошелъ мимо воза, поднялъ выбившіеся колосья, глянулъ искоса на Марѳу изъ подъ черныхъ насупленныхъ бровей. Она была красна и потна, какъ будто въ самую жару и шла неровно.

— Полѣзай на возъ чтоль? — сказалъ Онисимъ.

Марѳа, не отвѣчая, взялась за снопы.

— Эй, Митюха, останови мерина то, бабу посадить.

— Тпруу. — И почти на ходу Онисимъ подсунулъ перебиравшую по веревкѣ руками бабу и, когда она скрылась отъ него вверху, пошелъ къ передней лошади.

— Вишь бабу то жалѣешь, — крикнулъ Митюха.

— Нельзя же.

Когда они своротили съ слободы проулкомъ на гумно и подъѣхали къ одному конченному круглому овсяному, другому ржаному и 3-му начатому одонью, Марѳе отлегло, она встала на возу,275 развязала и, принявъ вилы, стала скидывать мужу на одонье. Когда она скинула послѣдній снопъ, высоко держа его надъ головой и осыпая свое потное лицо зернами, грѣмѣвшими, какъ дождь, по новому лубку телѣги, <она почувствовала,276 что мочи ея нѣтъ больше> и упала въ телѣгу, какъ только лошадь двинулась. Дѣвчонка старшая вышла на гумно и вынесла кувшинчикъ квасу. Онисимъ напился и передалъ женѣ. Марѳа смочила свои пересмяклыя губы и277 напилась и опять взялась за работу. Она отогнала лошадь, дергавшую колосья изъ одонья и закрутила ее и хотѣла взяться за другую, но опять дернулась и охнула.

— Я до двора пойду, Митя.278 Не можется мнѣ.

— Э! Дуй тебя горой! Поди, да Матушку пошли, — сказалъ <Онисимъ>, — докидать надо.

И Марѳа побрела по тропинкѣ черезъ гумно ко двору.279

Проходя мимо току, Марѳа подмела раскиданныя ворошки и загнала куръ. Потомъ зашла въ конопи и подняла яичко. Кириловны не было въ избѣ, она пошла на рѣчку съ бѣльемъ.

— Поди, матушку посылай и Машку280 возьми, — сказала Марѳа дѣвчонкѣ и сѣла на лавку противъ печки. —

Когда старуха пришла, Марѳе опять полегчило, и она хотѣла опять идти на гумно. — Но свекровь не велѣла ей.

— Ты хоть хлѣбушки вынь, а ужъ видно я съѣзжу. А коли что, ты за Сидоровной Машку пошли.

Во вторую поѣздку Онисимъ взялъ съ собой мать.

Они сѣли въ одну телѣгу съ матерью.

— Самая пора нужная, а она рожать! Такое мое счастье. —

— А ты, Онисимушка, не грѣши, — сказала мать. Все отъ Бога. А ты какъ думаешь? Вѣдь и ей не легко. Значитъ Богу они нужны, коли родятся. —

— На кой ихъ лядъ. Дѣвокъ то.

— A грѣхъ! Развѣ она виновата. Такъ Богъ даетъ. Другой и съ ребятами мучается, а другой <отъ дѣвокъ[?]>. Вотъ Петра зятя принялъ, лучше сына почитаетъ, такъ то. —

— Думали сыра, а она такъ провяла, <что какъ сткло>. Только теперь не упустить, — сказалъ Онисимъ про рожь.

Съ старухой накладывать дѣло шло не такъ споро, какъ съ Марѳой. И они до обѣда провозились съ другой поѣздкой.

Когда они съ матерью вернулись съ возомъ изъ другой поѣздки, Дунька выбѣжала имъ навстрѣчу.

— Бабушка, поди къ мамушки. Она умираетъ. Я за Сидоровной бѣгала, да она въ Пашутина ушла.

Старуха слѣзла на улицѣ и пошла въ избу, а Онисимъ одинъ повелъ воза на гумно.

— Гдѣ жъ бабы то? — крикнулъ ему сосѣдъ, вывершивавшій свое одонье.

— Недосугъ! — отвѣчалъ Дмитрій. — Ему хорошо, какъ самъ шестъ, а одному и одонья не скласть. Небось не придетъ подсобить.

— Эй, Максимъ, поди дядѣ Онисима поскидай воза то, — какъ бы отвѣчая на его мысли, сказалъ сосѣдъ сыну. — Ничего. Обѣдать то еще рано, а мы всю привезли. —

— Ну спаси тебя Богъ, — сказалъ Онисимъ и сталъ развязывать возъ.

— Что кумъ? Али опять крестить?

— Да <должно>, видно, что такъ.

— То то пословица: всѣмъ бы молодецъ, да дѣвичей отецъ. —

Дмитрій нахмурился и не отвѣчая, стоя на возу, заваливалъ снопами Максимку такъ, что онъ не успѣвалъ разбираться.

————

Оставшись одна, Марѳа достала хлѣбы, но вдвинуть назадъ кочаргу не могла. Она даже не могла подойти къ окну, чтобы позвать дѣвочку, она легла и болѣе не вставала, пока у ней не родился ребенокъ. На нее нашелъ было страхъ, но, помолившись на образа, она успокоилась. «Быть живой — буду жива и безъ бабки». — Когда боли отпустили ее, и ребеночекъ закричалъ, она взяла его, осмотрѣла и, увидавъ, что мальчикъ, еще разъ помолилась Богу и хотѣла вставать, но ослабѣла и, застонавъ упала на спину.

— Матушка — свекровушка, жалосливая сударушка, приди, помоги мнѣ горькой. Чтобы не пропало мое дитятко, подъ сердцемъ ношеное, у Бога моленое.

Только что она стала завывать, какъ услыхала281 шаги, и свекровь, запыхавшись, приговаривая, вошла въ избу. Дѣвчонка хотѣла прошмыгнуть въ отворенную дверь, но бабушка тукнула ее по головѣ и прогнала.

— Дитятко ты мое, болѣзная ты моя касатушка. О-охъ, милая моя. —

Увидавъ, что Богъ простилъ уже ее, старуха взялась за дѣло, повила ребенка, снесла на лавку, послала соломки, вымыла и потомъ убрала дрожавшую всѣмъ тѣломъ невѣстку и свела ее въ клѣть и тамъ положила на полу, подстлавъ ей шубу.

— Ты, матушка, пошли Митрія то за попомъ. Еще нынче окрестить можно, — сказала родильница, — ей хотѣлось окрестить и хотѣлось больше всего, чтобы мужъ узналъ, что мальчикъ. Старуха послушалась ее и, убравъ невѣстку и отдавъ ей спеленутаго ребеночка, пошла на гумно. Дмитрій, вывершивъ одонье, обивалъ его гребломъ.

— Ну, Митюха, молись Богу, — сказала старуха.

— Аль малаго родила?

— Молись Богу, говорю, да ступай за попомъ. Сынишку родила.282

— Вре? — сказалъ Дмитрій, но сказавъ это, перекрестился. — Вишь ты! Ну не чаялъ, — сказалъ онъ, улыбаясь. И живо отпрегъ лошадей и повелъ ихъ, чтобы пустить на выгонъ.

— Что жъ, аль плохъ?

— Все лучше, Митюха, окрестить. Да и попъ то, сказывали <бабы>, у Баскачихи. Еще солнышко283 высоко.284

— Ишь ты! Не чаялъ, — все твердилъ про себя Дмитрій, покачивая [головой и] не переставая ухмыляться. Чтожъ, матушка, хорошъ малый то?

— Хорошъ! въ чемъ душа держится, — отвѣчала <умная> старуха. И хорошіе мрутъ и плохіе живутъ. Какъ Богъ дастъ да матушка владычица. Въ христіанскую вѣру привести надо, а тамъ что Богъ дастъ. Ты дѣвокъ то вотъ избываешь, а они живутъ, а малаго то и радъ бы оживить, да какъ Господь Богъ не захочетъ, ничего не сдѣлаешь. То то ты не грѣши, Митюха. Чтоже ты лошадь то выдвинулъ бы къ воротамъ.

— Дай срокъ, матушка, пообѣдать. Тоже намотался, ѣсть хочется.

Хоть и понялъ Дмитрій умныя слова матери, не велѣвшей ему загадывать, но онъ не могъ удержаться отъ радости и все шелъ, ухмылялся. И, остановившись въ сѣняхъ противъ клѣти, откуда онъ слышалъ пискъ ребеночка, онъ окликнулъ жену.

— Марѳа! A Марѳа! Малый что ль? —

— Сыночекъ, Митюха. Сыночка Богъ далъ, — отвѣчалъ ему жалостный, тихій голосъ Марѳы.

— Ишь ты! Не чаялъ. За попомъ ѣду. Дай пообѣдаю только, брюхо подвело, — и онъ прошелъ въ избу.

Мать хлопотала наскоро собрать ему пообѣдать. Въ избѣ было все не прибрано еще.

Мать подала сыну щей свекольныхъ, забѣленныхъ молокомъ. Онъ поѣлъ, подозвалъ Дуньку и, лаская, покормилъ ее. И, вылѣзши изъ за стола и помолившись Богу,285 переобулся, надѣлъ новый кафтанъ, подпоясался, взялъ новую шляпу и вышелъ собираться. Наложивъ соломки въ ящикъ телѣги и застеливъ веретями, онъ пошелъ на гумно къ дядѣ Нефеду.

— Я къ тебѣ, кумъ. Приведи сына въ Христіанскую вѣру. —

— Когда же крестить?

— Да вотъ къ кумѣ зайду, да и за попомъ. Нынче, коль поѣдетъ.

— Чтожъ; ладно.

— Спаси тебя Христосъ, — отвѣчалъ онъ поклонившись, и пошелъ къ кумѣ. —

№ 30.

Въ то время, какъ родился въ Вяземской <слободѣ> Иванъ Онисимовъ, самое Вяземское и всѣ его обыватели перешли къ другимъ помѣщикамъ. — Въ Вяземскомъ узнали про это уже зимою, а перешли они отъ прежняго помѣщика Вяземскаго къ новымъ еще осенью, немного послѣ того, какъ родился Иванъ Онисимовъ. Одна половина, горная, перешла къ Горчаковой къ Троицкой Баскачихѣ, а другая, зарѣчинская, къ немцу Брантову, такъ что Иванъ Онисимовъ родился ужъ не Вяземскому, а новому барину Бранту. Рѣшилось это дѣло — кому достаться послѣ Вяземскаго имѣнью въ Петербургѣ въ 1723 году <3-го Сентября въ день мученника Онисима>. Одну половину имѣнья этаго выпросила себѣ у Царя Петра Алексѣевича Княгиня Настасья Ѳедоровна Горчакова, урожденная Баскакова, отъ чего и звали ее Баскачихой. Она чуть не выпросила всего, и Царь ужъ было далъ ей, да Императрица другую половину попросила для своего служителя Монсова. А Монсовъ подарилъ своему повару Бранту.

Баскачиха уже 25 лѣтъ вдовѣла, и были у нея два сына: старшій Романъ и Иванъ меньшой. Мужа ея имѣнье было въ Каширскомъ и въ Московскомъ уѣздѣ, ея же собственное имѣнье было въ Чернскомъ, Новосильскомъ и Мценскомъ уѣздахъ. И жила она съ меньшимъ сыномъ Иваномъ въ Мценскомъ имѣньи селѣ Троицкомъ. Старшаго Романа она съ молоду отдала дядѣ Прову Ѳедоровичу Баскакову; и дядя выучилъ его грамотѣ и ариѳметики и отдалъ въ службу, меньшаго же Иванушку мать не отпускала отъ себя и до 26 лѣтъ, гдѣ откупала, a гдѣ силомъ отбивала отъ службы. Въ прошломъ, 22-мъ году поссорилась она съ Вяземскимъ Мценскимъ воеводой, и Вяземской забралъ ея сына и представилъ въ Москву; а изъ286 Москвы его свезли съ другими недорослями, отлынивавшими отъ службы, въ Петербургъ и посадили въ тюрьму.

Баскачиха287 послала письма брату,288 Апраксину, приходившемуся ей роднымъ, чтобъ выручать сына, да ничего не могла сдѣлать и сама поѣхала къ Царю въ Москву, не застала Царя и поѣхала въ Петербургъ. Но въ хлопотахъ о сынѣ, она не забыла и вымѣстить Вяземскому за его услугу. Съ своимъ любезнымъ поповичемъ, подъячимъ Скрынинымъ, она написала на него доносъ, вывела на свѣтъ такія дѣла Вяземскаго, что запутала его въ дѣлѣ, которое велось тогда объ оберъ-фискалѣ Нестеровѣ, а какъ только Вяземской попалъ <подъ судъ>, то уже ему цѣлымъ нельзя было оттуда выбраться. Какъ въ шестерню подоломъ попалъ. Вяземскаго вызвали въ Петербургъ и посадили въ тюрьму, да не въ крѣпость, гдѣ сидѣлъ Иванъ Горчаковъ, а въ Преображенскій приказъ.289

Баскачиха выѣхала изъ дома въ Іюлѣ, пробыла въ Москвѣ недѣлю и 3-го Сентября выѣхала въ Петербургъ. Баскачиха ѣхала сама 12-я на 4 повозкахъ, въ которыхъ были впряжены 14 лошадей. Спереди шолъ290 рыдванъ крытый въ 6 лошадей. Въ рыдванѣ сидѣла она съ воспитанницей Ольгой (такъ звали ея 20 лѣтнюю дочь, прижитую ею послѣ брака отъ Скрынина), Савишна, ея дѣвка старшая и дѣвки. На запяткахъ стояли Алешка и Митька. Въ повозкѣ сзади ѣхалъ Скрынинъ съ291 Кириломъ, сзади ѣхали еще