этой темы, содержание конспекта, стоящего совершенно обособленно от всех других дошедших до нас текстов, не поддается дешифровке.
На тему о переселении крестьян написаны и начала романа, печатаемые нами как 8 и 9 варианты. Последний вариант датируется декабрем 1877 г. — январем 1878 г., так как часть страниц рукописи варианта занята черновиками письма о гувернере к детям Толстого, писавшимися в декабре 1877 г. — январе 1878 г.892
Вариант 8-й представляет собою часть текста, начало которого утрачено. В утраченной части имелось перечисление переселяющихся домохозяев: 1) Никифора, 2) Давыдки Козлова, 3) Савостьяна, 4) Дмитрия Макарычева и 5) Гавриила Болхина, к которому и относится начальная фраза сохранившегося текста («Он с неделю…»). Все эти крестьяне фигурируют и в 9 варианте. Нужно отметить, что все они — яснополянцы. Внуки и правнуки их и теперь живут в деревне Ясная поляна. Никифор, не названный по фамилии, это Никифор Федорович Резунов (1842—1893), Давыдка Козлов — Давыд Фокич Козлов (1828—1881), Савостьян, не названный по фамилии — Савостьян Макарович Макарычев (1821—1898), Дмитрий Макарычев — его брат, Дмитрий Макарович Макарычев (1817—1884), Гаврюха Болхин — Гавриил Ильич Болхин (1831—1885), Дементий Фоканов — Михаил Максимович Фоканов (1801—1874) и Тит Ермилин — Тит Ермилович Базыкин (1829—1894).
В двух январских письмах (1878 г.) Софьи Андреевны к Т. А. Кузминской находим сообщения о работе Толстого. 14 января С. А. Толстая пишет сестре: «Левочка собирается писать что-то историческое, времен Николая Павловича, и теперь читает много материалов», а 25: «Левочка и сегодня нездоров, кашель, и бок болит, но очень занят своими мыслями о новом романе, и я вижу, что это будет что-то очень хорошее, историческое, времен декабристов, в роде, пожалуй, «Войны и мира». Дай бог ему только поправиться скорее, он часто стал хворать, а то работа пойдет».893 Что именно читал Толстой в это время, неизвестно, но запись: «Справки о статьях нужных» в Записной книжке А, помеченная 13 января 1878 г. (см. стр. 445) свидетельствует о том, что Толстого интересует уже эпоха не Николая I, а Александра I. 8 февраля Лев Николаевич поехал в Москву за книгами и для того, чтобы завязать знакомство с жившими там декабристами. Накануне отъезда Толстой писал H. Н. Страхову: «Я еду завтра в Москву за книгами. Круг нужных мне книг теперь очень определился, и чего я не найду в Москве, я имею дерзость рассчитывать на вас, о чем мы переговорим».894
В Москве, в день приезда, Толстой прежде всего «говорил о деле, т. е. о книгах», с Владимиром Константиновичем Истоминым, историком-дилетантом, печатавшим в «Русском архиве» исторические очерки. Истомин, как писал Лев Николаевич Софье Андреевне, «пропасть дал» ему книг. Это были преимущественно номера «Русского архива» и «Русской старины».895
На другой день (9 февраля) Толстой был, по его словам, «у двух декабристов». Кого именно имеет он в виду, сказать трудно. В примечании (1913 г.) к этим словам (в издании писем Толстого к жене) Софья Андреевна утверждает, что Лев Николаевич разумеет здесь Свистунова и Беляева. Утверждение это, конечно, лишь догадка, основанная на том, что Софья Андреевна помнила, что Толстой был в переписке с этими декабристами, которые упоминаются и в другом письме Льва Николаевича. В числе этих «двух» декабристов нельзя разуметь Свистунова, нам кажется, потому, что в этом же письме Толстой пишет, что завтра он поедет к Свистунову. Лев Николаевич так был занят в эти дни своего короткого пребывания в Москве, что едва ли бы он был дважды у Свистунова. Одним из двух не названных декабристов был, вероятно, Матвей Иванович Муравьев-Апостол, о знакомстве с которым Лев Николаевич писал А. А. Толстой в середине апреля 1878 г. В некрологе М. И. Муравьева-Апостола В. Е. Якушкин об этом так рассказывает: «Когда гр. Л. Н. Толстой собирался несколько лет тому назад писать роман о декабристах… он приходил к Матвею Ивановичу для того, чтобы расспрашивать его, брать у него записки его товарищей и т. д. И Матвей Иванович неоднократно тогда высказывал уверенность, что гр. Толстой не сможет изобразить избранное им время, избранных им людей: «для того, чтобы понять наше время, понять наши стремления, необходимо вникнуть в истинное положение тогдашней России; чтобы представить в истинном свете общественное движение того времени, нужно в точности изобразить все страшные бедствия, которые тяготели тогда над русским народом; наше движение нельзя понять, нельзя объяснить вне связи с этими бедствиями, которые его и вызвали; а изобразить вполне эти бедствия гр. Л. Н. Толстому будет нельзя, не позволят, если бы он даже и захотел. Я ему говорил это». И Матвей Иванович, повидимому, не рассчитывал, чтобы знаменитый романист обратил достаточное внимание на указываемую сторону дела, как он обвинял автора «Войны и мира» и в совершенном непонимании 1812 года, сильные впечатления которого были так свежи для Матвея Ивановича до самого конца».896
Это «неприятие» «Войны и мира» представителем Александровской эпохи нам знакомо по статьям о романе кн. П. А. Вяземского и А. С. Норова. Людям этого поколения Толстой казался «непатриотичным», разрушителем величавого прошлого. Отсюда это предвзятое мнение Муравьева-Апостола, что и декабристов Толстой не поймет, как не понял он «1812 год».
Вечером 9 февраля Толстой был у Софьи Никитичны Бибиковой, которая, по словам Льва Николаевича всё в том же письме к Софье Андреевне, ему «пропасть рассказывала и показывала».
Дочь одного из выдающихся декабристов, Никиты Михайловича Муравьева, Софья Никитична родилась 10 мая 1829 г. в Чите, куда мать ее, рожденная гр. Александра Григорьевна Чернышева, последовала за мужем. Лишившись матери, скончавшейся 22 ноября 1832 г. в Петровском заводе, Нонушка, как ее звали в детстве, была предметом нежных забот отца, который, отбыв каторгу, поселился с ней в 1836 г. в Урике близ Иркутска, где и скончался в 1843 г. Привезенная после смерти отца в Москву, Софья Никитична под фамилией Никитиной была помещена в Екатерининский институт, где впрочем была недолго, получив разрешение уехать с теткой гр. С. Г. Чернышевой-Кругликовой за границу. В 1848 г. Софья Никитична вышла замуж за Михаила Илларионовича Бибикова (1818—1881), племянника (по матери) декабристов Сергея, Матвея и Ипполита Муравьевых-Апостолов. Дочь декабриста и сестры декабриста гр. Захара Григорьевича Чернышева, племянница декабриста Александра Михайловича Муравьева, наконец, двоюродная племянница декабриста Михаила Сергеевича Лунина, в детстве знавшая многих из декабристов, Софья Никитична, выйдя замуж за М. И. Бибикова, упрочила свои связи с ними, еще теснее войдя в их круг. Из детей декабристов никто, конечно, не знал столько об них, сколько знала Бибикова. После свадьбы Бибиковы купили у брата декабриста М. А. Фонвизина, Ивана Александровича, дом на Малой Дмитровке (ныне дом № 23), где и поселились. Описание этого дома и характеристика Софьи Никитичны имеются в воспоминаниях ее внучки А. Бибиковой. «В этот старинный и странный дом бабушка вносила столько воспоминаний прошлого, столько духа «не от мира сего», так молчаливо и таинственно, точно скрывая в себе невысказанные истории, стояли огромные шкапы с книгами и тяжелая мебель, что весь дом представлялся мне каким-то храмом, где царил культ какого-то прекрасного и далекого бога, культ воспоминаний. И в самом деле, каждая вещь была с ним связана. Старинное кресло, на котором в Сибири умер прадед Никита Михайлович; рабочий столик в виде жертвенника, старинный, массивный и тяжелый, подарок прадеда жене; всевозможные часы, портреты, миниатюры, изображавшие разных прабабок и кузенов. Важны были не имена Левицкого, Тропинина, Изабэ, Соколова, а история жизни изображенных лиц. Как всё это благоговейно показывалось и смотрелось! Это всё были страницы жизни, и при этом в рассказах и воспоминаниях проходили, как китайские тени на экране, фигуры декабристов Волконского, Трубецкого, Свистунова, Оболенского, Поджио, барона Розенa, Сутгофа, Якушкина и многих других, вернувшихся из Сибири и собиравшихся у бабушки в доме по пятницам. Львиная голова А. П. Ермолова, характерная фигура Николая Николаевича Муравьева-Карсского, Закревского, tante Nathalie, tante Lise и многих, многих других. И среди всего этого прошлого бабушка Софья Никитишна, в своем неизменном черном, простом платье, с крупными морщинами на характерном лице, с белыми, как серебро, волосами. Несмотря на скромное, почти бедное платье, от нее веяло таким благородством, такой истинной барственностью, которая невольно всеми чувствовалась. На всю ее жизнь и на характер неизгладимый отпечаток наложила ее жизнь с отцом, всё, что она видела и слышала в детстве. Бабушка не только любила своего отца, она его просто боготворила и свято чтила его память и всё, что он успел передать ей из своих знаний».897 Этот фамильный музей и показывала С. Н. Бибикова Толстому, который взял у нее для прочтения какие-то книги. О возврате их Лев Николаевич писал Бибиковой 14 марта.898 В ответ она писала 17 марта: «Сейчас только что получила, Граф, ваше любезное письмо от 14 марта и спешу отвечать Вам. Разумеется Вы можете оставить книги у себя и не спешить их возвращением. Еще когда Вы были у нас, муж мой и я просили Вас навещать нас, Вы обещались побывать у нас и мы поджидали Вас. Вы всегда доставите нам истинное удовольствие, бывая у нас; и я никогда не откажусь говорить с Вами об отце моем, память которого я свято чту. Чем более Вы узнаете его, тем только более можете оценить его. Одно только смущает меня — я боюсь, что не сумею передать Вам во всей полноте характер отца моего и воспоминания моего детства о его товарищах. И потому заранее прошу Вашего снисхождения».899
Первым из декабристов, с которыми познакомился Толстой, был Петр Николаевич Свистунов. Он происходил из старинной дворянской фамилии. Сын камергера, Свистунов родился в 1803 г., воспитывался в иезуитском и Шабо пансионах и в Пажеском корпусе, откуда в 1823 г. вышел в Кавалергардский полк. В этом же году вступил он в тайное Северное общество, а затем был членом и Южного общества. Осужденный по II разряду за то, что «участвовал в умысле цареубийства и истребления императорской фамилии согласием, и в умысле бунта принятием в общество товарищей» был приговорен по конфирмации 10 июля 1826 г. к двадцати годам каторжных работ, сокращенных до пятнадцати лет. Выйдя в 1836 г. на поселение, Свистунов жил в с. Идинском (Каменка) Иркутской губ., а с 1838 г. в Кургане Тобольской губ. В 1841 г. Петр Николаевич был переведен в Тобольск, где служил в Общем губернском управлении и в Административно-статистическом комитете. Несмотря на то, что он занимал маленькие должности, Свистунов, благодаря своей высокой культурности, имел большое влияние
